Мы решили подождать возвращения роты.

Ротный командир ехал впереди, за ним шли песенники и играли одну из самых веселых, разлихих кавказских песен. На лицах солдат и офицера я заметил особенное выражение сознания собственного достоинства и гордости.

– Нет ли папиросы, господа? – сказал N., подъезжая к нам, – страх курить хочется.

– Ну что? – спросили мы его.

– Да черт бы их побрал с их лошадьми (паршивыми),  – отвечал он, закуривая папиросу, – Бондарчука ранили.

– Какого Бондарчука?

– Шорника, знаете, которого я к вам присылал седло обделывать.

– А, знаю, белокурый.

– Какой славный солдат был. Вся рота им держалась.

– Разве тяжело ранен?

– Вот же, навылет, – сказал он, указывая на живот. В это время за ротой показалась группа солдат, которые на носилках несли раненого.

– Подержи-ка за конец, Филипыч, – сказал один из них, – пойду напьюсь.

Раненый тоже попросил воды. Носилки остановились. Из-за краев носилок виднелись только поднятые колена и бледный лоб из под старенькой шапки.

Какие-то две бабы, бог знает отчего, вдруг начали выть, и в толпе послышались неясные звуки сожаления, которые вместе со стопами раненого производили тяжелое, грустное впечатление.

– Вот она есть, жисть-то нашего брата, – сказал, пощелкивая языком, красноречивый солдат в синих штанах.

Мы подошли взглянуть на раненого. Это был тот самый беловолосый солдат с серьгой в ухе, который спотыкнулся, догоняя роту. Он, казалось, похудел и постарел несколькими годами, и в выражении его глаз и склада губ было что-то новое, особенное. Мысль о близости смерти уже успела проложить на этом простом лице свои прекрасные, спокойно-величественные черты.

– Как ты себя чувствуешь? – спросили его.

– Плохо, ваше благородие, – сказал он, с трудом поворачивая к нам отяжелевшие, но блестящие зрачки.

– Бог даст, поправишься.

– Все одно когда-нибудь умирать, – отвечал он, закрывая глаза.

Носилки тронулись; но умирающий хотел еще сказать что-то. Мы еще раз подошли к нему.

– Ваше благородие, – сказал он моему знакомому. – Я стремена купил, они у меня под наром лежат – ваших денег ничего не осталось.

…

На другое утро мы пришли в госпиталь наведать раненого.

– Где тут солдат восьмой роты? – спросили мы.

– Который, ваше благородие? – отвечал белолицый исхудалый солдат с подвязанной рукой, стоявший у двери.

– Должно, того спрашивают, что вчера с тревоги принесли, – сказал слабый голос с койки.

– Вынесли.

– Что, он говорил что нибудь перед смертью? – спросили мы.

– Никак нет, только дыхал тяжко, – отвечал голос с койки, – он со мной рядом лежал, так дурно пахло, ваше благородие, что беда.

…

Велики судьбы славянского народа! Недаром дана ему эта спокойная сила души, эта великая простота и бессознательность силы!…