Куяма в нерешительности топтался в вестибюле. Что ни говорите, а ведь именно в этом районе был убит, Эноеда. Сейчас молодому инспектору хотелось бы очутиться в компании Дэмуры или Шефа – кого угодно, кто подсказал бы ему, что делать. Он на верном пути – тут сомнений быть не может. Правда, по сценарию, люди Огавы подкарауливали Адзато, вооруженные ножами, дубинками, цепями, а такую ситуацию трудно было вообразить в этом хорошо охраняемом здании. Но если актер и преувеличил грозящую герою опасность подобно тому, как в сценарии он изменил внешность торговца наркотиками, ему, Куяме, достаточно и той доли истины, что скрыта в сюжете. Его ни на минуту не утешало сознание, что он полицейский. Ведь бедняга Эноеда тоже был полицейским и шел по этому следу. Как знать, может, он даже успел побеседовать с Огавой и был убит по дороге отсюда.

Инспектор подозрительно оглянулся по сторонам. Зрелище светлого, чистого современного вестибюля, деловито снующих бизнесменов, швейцаров и охраны в униформе несколько успокоило его.

Не отступать же с позором, коль скоро его сюда привела нить расследования! Но и нагрянуть в контору Огавы он тоже не решался.

Куяма вышел на улицу, постоял, пытаясь собраться с мыслями. Вокруг царила привычная обстановка токийского делового квартала. Всюду конторы, банки, рестораны, гаражи. Массы людей, как и водится в центре города: сухопарые чиновники в европейских костюмах и при галстуках, юные девушки в полотняных шортах, детишки в неизменных соломенных шляпках. Объявления на японском и на английском языках. И на противоположной стороне улицы – небольшой цветочный магазин с икебаной и каллиграфической надписью в витрине. Оформление рассчитано не на туристов, надписи, как видно, часто меняют, следя за тем, чтобы они гармонировали и с выставленными цветами, и с окружающей обстановкой. Из всех старинных обычаев Куяма дорожил именно этим. Древняя традиция являлась как бы неотъемлемой частью его жизни, хотя он лично не делал ничего, чтобы поддержать ее. В доме его родителей всегда стояло блюдо с цветочной композицией. Куяма любил эти «стихотворения в цветах», любил смотреть, как мать составляет букеты. В удобном домашнем кимоно, уютно расположившись на приятно пахнущей циновке, она проворно и в то же время мягкими, спокойными движениями перебирает цветы, формирует букет. Затем надолго застывает в одной позе, не сводя взгляда с цветов. Можно подумать, будто она любуется творением своих рук, но это не так. Вот мать укорачивает стебель одного цветка, другой отодвигает чуть в сторону. Икебана почти не меняется, но смотредь на нее приятнее, она больше радует глаз и дает отдохновение душе.

Продавщица оказалась маленькой хрупкой девушкой. Она поклонилась посетителю и, как птичка, склонив голову набок, снизу вверх смотрела на Куяму. Губы ее улыбались. Куяма достал удостоверение и с ходу понес какую-то чушь.

– Простите за беспокойство. Я по поводу жалобы граждан…

– Да-а? – глаза миниатюрной, как куколка, продавщицы выжидательно уставились на него.

– Якобы за последнее время в округе участились случаи нарушения общественного порядка. Хулиганы нападают на людей, учиняют драки… Что вам известно на этот счет?

– У нас ничего подобного не случалось. – Девушка говорила застенчиво и быстро, щебечущим голоском, которому специально обучают теледикторш и актрис. В конце каждой фразы она наклоняла голову и робко улыбалась Куяме. Молодой человек не раз задумывался над тем, что же, собственно, привлекает его в таких девушках, но так и не мог прийти к окончательному выводу. Улыбка этих куколок – пустая маска, их учтивость – всего лишь поза, а все манеры – заученный с детства стереотип идеальной японской жены. Стоило об этом подумать, и Куяма тотчас же испытывал раздражение. Насколько не похожи они на американских девушек – по-спортивному подобранных, естественно раскованных, улыбающихся нормальной человеческой улыбкой! И все же Куяма не мог устоять перед этими миниатюрными созданиями. В глубине души он понимал, что рано или поздно женится на такой вот куколке, если ему подвернется по-настоящему очаровательная японочка. Этой продавщице обаяния было не занимать, что и заставило Куяму продолжить расспросы.

– Ну как же не случалось? А драка, что произошла здесь на днях?

– Ах вот вы о чем! Но ведь это был единственный случай, да и тот завершился благополучно. Знаете, к кому вздумали приставать хулиганы? К Адзато, знаменитому актеру и каратисту! Ну он и всыпал им по первое число!.. Жаль, что он погиб так нелепо.

Девушка произнесла эти слова таким выразительным гоном, что Куяму кольнула ревность.

– Вы видели, как все это происходило?

– Нет. Но видела моя подруга, так что если нужно…

– Вы не могли бы дать ее адрес?

– Разумеется! – Девушка достала из письменного стола изящный фирменный бланк и красивыми иероглифами выписала адрес. – Но вряд ли стоит обращаться к ней, она уже рассказала все, что знала.

– Кому?

– Другому полицейскому. Вчера ведь сюда уже наведывались из полиции.

Куяма знал, что девушку распирает от любопытства, с чего бы это к ним зачастила полиция, но она никогда не задаст этого вопроса вслух. Воспитанный японец не спрашивает о том, чего собеседник не хочет говорить. А уж японская женщина и подавно не позволит себе подобной вольности. Эта куколка, владеющая искусством икебаны и каллиграфии, конечно же получила традиционное воспитание. Она никогда не заговаривает первой, не садится к столу развлечься беседой, если муж пригласил гостя к ужину, она почтительно относится к старшим, к более образованным, к людям, занимающим более высокое общественное положение, к мужчинам, к гостям. А Куяма старше по возрасту, образованнее, чем она, занимает более высокий общественный ранг и здесь, в лавке, он гость.

Куяма решил воспользоваться случаем и потешить свое тщеславие.

– Должно быть, из окружного участка, – небрежно обронил он. – Меня-то прислали из центра.

– Настолько серьезной была жалоба? – ужаснулась девушка. – Впрочем, понятно: ведь репутация округа поставлена под угрозу.

– Да, конечно, – Куяма взял листок с адресом и, прежде чем спрятать, внимательно разглядел строчки. – Красивый у вас почерк.

На сей раз девушка смутилась искренне, Куяма готов был поклясться в этом.

– Вам нравится?

– Очень, – ответил он и посмотрел ей прямо в глаза. Но ему не удалось вновь вызвать румянец. – Возможно, мне придется еще раз обратиться к вам; дело очень серьезное, сами понимаете. Не дадите ли на всякий случай свой адрес?

– О, пожалуйста!

Красиво оттиснутая визитная карточка, домашний адрес, телефон. Малышку зовут Мррико. Теперь оставалось выяснить лишь одну небольшую деталь.

– Э-э… скажите, у вас есть поклонник?

И в этот момент в цветочную лавку вторгся двадцатый век, сокрушив барьеры возраста, пола, общественного ранга… Одним-единственным вопросом Куяма проиграл свое право на традиционное почтение. Из солидного по-пицейского чина он вмиг превратился в робеющего юнца. Девушка, доселе строго державшаяся в рамках подобострастной церемонности и позволявшая себе разве что несмелую улыбку, звонко, естественно рассмеялась и глянула на Куяму так лукаво, что это было куда дороже пюбой традиционной почтительности.

– Есть, – сказала она и долгим взглядом ответила на ззгляд Куямы. – Но несерьезный.

Куяма как во сне побрел к выходу. Уже распрощав-иись, он сообразил, что не выяснил существенную подробность: когда именно произошла драка. Но инспектор не стал возвращаться: совестно признаваться, что при исполнении служебных обязанностей он совершенно по-герял голову. Куяма отыскал телефонную будку и позвонил в ближайший полицейский участок. Его расчет оказался верным. Дежурный полицейский ответил на его вопрос не задумываясь. Драка случилась в среду на прошлой неделе около трех часов дня… Что ж, если в этом эайоне нарушения общественного порядка происходят эедко, немудрено, что это событие засриксировано с такой точностью.