В полдень дороги опустели, население покинуло город.

Вернувшись от командира роты, Бельский рассказал, что покуда никаких приказов о передислокации нет, хотя немцы ночью перешли в наступление по всему фронту.

— Шел по городу, как по пустыне, гражданских никого не осталось.

— Страшное дело — город без людей! — сказал Иванов. Высокий цыганистый боец Чуриков из соседнего взвода, нагловато улыбаясь, дополнил:

— Квартиры настежь, барахло покидали, входи в любую — бери что хочешь!

Иванов пристально посмотрел на Чурикова:

— Только попробуй!

— Так ведь все равно пропадет!

Тютин поднес к носу Чурикова громадный кулачище:

— Чем пахнет?

— Смертью, — нарочито сонным голосом отозвался Кузя. Все, в том числе Чуриков, смеялись. Иванов спокойно, но веско проговорил:

— Замечу — пулю слопаешь!

Чуриков испуганно отошел.

Вскоре по дороге через город потянулись раненые. Их везли на машинах и на лошадях. Многие шли пешком, бледные, обросшие, перевязанные кровавыми, грязными от пыли бинтами.

Двое раненых остановились напиться. Повар Федотыч принес им две банки консервов, пачку печенья и бутыль молока. Старшина протянул флягу с водкой, отвинтил алюминиевый стаканчик.

— Благодарствуем, ребята! — Рыжебородый боец, не поворачивая простреленной шеи, скосил красные, в прожилках глаза. — Товарищу подсобите…

Второй раненый, прижимая к груди гипсовые коробочки рук, попросил свернуть самокрутку. От водки, к удивлению старшины, оба отказались. Младший промолчал, а рыжебородый нехотя ответил:

— Не к настроению, ребята! Он-то валом валит. Огнеметные танки в ход пустил — от них земля горит. Пулеметчиков наших накрыл. Довелось потом мимо их окопчика идти — сидят как живые, обугленные, одни глаза белые видны. А руки у первого номера так к затылку пулемета и прикипели.

— Гитлер-то приказ дал начать генеральное наступление на Москву. Вот оно как…

Боец с перебитыми руками выплюнул папироску и с ожесточением затоптал ее в грязь.

— Он, гад, и нас так же норовит в землю втолочь, — заметил рыжебородый.

К вечеру рота получила приказ приготовиться к бою. Еще засветло через город проехало множество штабных машин, артиллерия. Ночь прошла спокойно.

Утром Иванов побрился, аккуратно протер бритву, сложил ее в подбитую бархатом коробочку, подшил воротничок, стянул брезентовым ремешком гимнастерку. Утреннюю проверку проводил особенно тщательно. Высокому Каневскому приказал перейти на правый фланг, Родину сделал замечание за расстегнутый ворот, Копалкина заставил вычистить винтовку.

Ты, батя, стал настоящим бюрократом, — обидчиво сказал ему Тютин:-пуговицу заставляешь пришивать! Сейчас фрицы пойдут — полетят пуговицы вместе с потрохами.

— А ты воинский вид иметь должен, потому как ты потомственный рабочий и русский солдат! А фашисты пойдут — бей их в кровину, в сердце!

Смешливый Кузя и тут не утерпел:

— В желудок их, в печенки, селезенки, а самое милое дело — в пупок. Фашисты этого не выдерживают — в момент загибаются!

Под смех бойцов Иванов ласково потрепал Кузю по плечу:

— Эх, сынок!

— Разговорчики в строю! — рассердился Бельский. — Не положено!. Смирно! — крикнул он, завидев подходившего командира роты.

— Вольно, вольно! Бельский, сейчас артиллерия подойдет. Надо выбрать позиции.

За церковью красноармейцы катили маленькие зенитные пушчонки. Чернявый лейтенант-артиллерист подошел к Быкову:

— Лейтенант Хаштария, командир батареи.

Быков крепко пожал ему руку. Бельский поморщился:

— «Сорокпятки»! Ну, теперь пропало все!

— Ничего, дорогой! — Артиллерист хлопнул пушку-сорокалятимиллиметровку по щиту. — Ты еще ей спасибо скажешь.

Немцы пошли в полдень. На западе со стороны леса показалась бронированная колонна и, поблескивая под лучами солнца, окутанная тучей пыли, поползла к замершему городу.

— Идут! — крикнул наблюдатель с колокольни. — Товарищ старший лейтенант, немцы!

Тяжелый снаряд, ударив на метр ниже того места, где был наблюдатель, пробил толстую стену и разорвался внутри. Восьмиконечный крест, поблескивая истертой позолотой, рухнул вниз, придавив к земле распростертое тело наблюдателя.

— К бою! — закричал Быков и бросился к командному пункту.

Бельский, пригнувшись, спустился в траншею. Лейтенант-артиллерист, забыв обо всем, припал к биноклю.

Танки с ходу открыли огонь по окраинам. Не видя замаскировавшихся красноармейцев, но чувствуя, что город не будет оставлен без боя, гитлеровцы обрушили лавину огня на предполагаемые районы засад и обороны:

— Приготовиться! — крикнул Бельский.

Танки приближались, вслед за ними цепями бежала пехота.

Андрей щелкнул затвором, вогнал патрон в казенник. Тютин и Каневский возились с пулеметом. Иванов быстро втыкал запалы в тяжелые рубчатые тела гранат.

Курганов боязливо поглядывал на Иванова: попадет пуля — костей не соберешь. Сам еще не научился как следует бросать гранаты и относился к этому оружию с опаской.

Город молчал. Немцы осмелели. Танки, не переставая стрелять, выползли на шоссе и бешено рванулись вперед.

— Выкатывай на прямую! — гаркнул лейтенант-артиллерист.

Не обращая внимания на осколки рвущихся снарядов, артиллеристы вытащили орудия на прямую наводку.

Загремели выстрелы. Головной танк лязгнул сбитой гусеницей, завертелся на месте.

— Ура! — заорали артиллеристы.

Тотчас же их пушчонки закрылись букетами разрывов. Бронебойный снаряд, сбив щит у одной из них, разметал прислугу. Легкий танк вырвался вперед, и не успел Андрей ахнуть, как танк, вздыбившись, накрыл орудие вместе с расчетом и, дернув кормой, помчался правее, на траншею соседней роты.

Андрей пришел в себя, заметив, что расстрелял все патроны и отчаянно жмет на спусковой крючок. Трясущимися руками он вогнал новую обойму.

Впереди мелькали зеленые фигурки немецких солдат, справа пылал танк. Кто его поджег, Андрей не знал. Пулеметная очередь веером прошлась над землей, у Андрея слетела пилотка. Он пригнулся, и в тот же момент грохочущее чудовище, перевалив через траншею, загородило небо. Андрей увидел над собой черное брюхо танка, одна гусеница его, блестя отполированными траками, вертелась с огромной скоростью, вторая медленно, словно нехотя, сокращалась.

Танк ерзал на траншее.

«Засыпать хочет! — мелькнуло у Андрея. — Заваливает». В ужасе он выпустил винтовку. Кто-то пробежал по нему, больно наступив сапогом на живот.

Внезапно снова засинело небо — танк, сорвавшись с места, заметался, пытаясь сбить пышный шлейф пламени, тянувшийся за ним. И вдруг — тишина! Кто-то монотонно стонал. Андрей выглянул из траншеи: пылающий танк остановился метрах в тридцати от него. Из люка выпрыгнули немцы-танкисты.

— Бей, чего смотришь?

Окровавленный Валька Бобров дал длинную очередь из автомата. Черные фигурки припали к земле.

— Отбили, — спокойно проговорил Иванов. — Три танка горят.

— Первое боевое крещение. — Захаров вытер платком грязное, закопченное лицо.

Бледный Родин ожесточенно тряс головой, вертел пальцем в ухе:

— Заложило, ничего не слышу… Что это, батя?

Ива нов успокоительно махнул рукой:

— Держись, сынки, сейчас в атаку пойдут!

И действительно, гитлеровцы с воплями бросились в атаку. По своей численности они в десятки раз превосходили советские части. Сопротивление красноармейцев их ожесточало.

Снова завязалась перестрелка. Дробно стучал «максим», с левого фланга его поддерживали ручные пулеметы.

— Огонь! — крикнул Бельский и застрочил из автомата.

Иванов бросил одну за другой несколько гранат, а последнюю сунул Андрею:

— Швыряй!

Андрей что есть силы метнул гранату, словно голыш на Москве-реке.

— Дурак! Кольцо!

Граната без разрыва шлепнулась в землю.

Иванов припал к винтовке. Андрей снова расстрелял обойму и с открытым ртом глядел на приближающуюся смерть.

Рослые гитлеровцы с засученными рукавами мундиров, в стальных шлемах, уперев в животы автоматы, быстро приближались.