Ай, какой скупой! Старым друзьям жалеешь?

Светало. Хаштария, Галиев и Бельский шли по линии обороны. Бойцы стояли по пояс в окопчиках, курили, жевали хлеб. Пожилой, аккуратно заправленный боец приметил приближающееся начальство, негромко скомандовал:

— Внимание!

— Закончили, Иванов? — отрывисто спросил Бельский.

— Кончаем, немного осталось, товарищ лейтенант!

Бельский кивнул, пошел дальше и остановился возле неглубокого окопчика. Сидевший на куче вынутой земли солдат вскочил на ноги, торопливо отряхиваясь.

— Это что? — процедил Бельский.

— Окоп, товарищ лейтенант!

Бельский ловко спрыгнул в окоп. Он доходил ему до пояса.

— По-вашему, товарищ Захаров, это окоп, а по-моему, безобразие. Как вы будете выглядеть, если через наши позиции танки пойдут? Будет, как под Вязьмой, когда вашего дружка ранило.

Захаров молчал, переминаясь с ноги на ногу.

Когда командиры ушли, Ленька Захаров сказал Иванову:

— Под Вязьмой окоп, конечно, был глубже, а толку что? Все равно отступили. Куда ж теперь отступать?

— Да я скорее сдохну, чем фашистов теперь хотя бы на один шаг пропущу! — забасил Бобров, тронув свежий лучистый рубец на обветренной щеке.

— Да, ребята, дошли почти что до дому, — вздохнул Копалкин.

Несмотря на тщедушное сложение, он давно отрыл свой окопчик, замаскировал его желто-зеленым дерном и помогал теперь медлительному Тютину оттаскивать песок от окопа.

Подошел Иванов и, попыхивая самокруткой, сказал:

— Вязьмы нам нечего стыдиться. Воевали там правильно, как надо. А отступили по приказу. Мы ж военные: дисциплина.

У порывистого Каневского заблестели глаза.

— Дальше отступать некуда, за нами Москва, и кто мне такое слово скажет, я штыком!

— Что вы все заладили: отступать, отступать!.. — раздраженно вмешался Кузя. — Хватит, наотступались! Приказ один: стоять насмерть!

Все посмотрели на Кузю. Всегда веселый, озорной, он говорил сейчас необычайно серьезно, товарищи никогда не видели его таким. Кузя смутился, снова стал самим собой и спел веселую песенку, которая заканчивалась словами:

Перед вечером Иванов пошел сменять часового. Сопровождал его Бобров.

Когда подошли к посту, часовой их не окликнул и заметил подошедших только тогда, когда Бобров сердито толкнул его:

— Спишь, что ли, лопух?

Копалкин виновато щурился, краснел.

— Читал! — сердито проговорил Иванов. — Читал на посту! Вот это часовой! Да ты в уме ли, парень?

— Простите, — бормотал Копалкин, — больше не буду!

Бобров вырвал у него книгу, протянул Иванову.

— «Следопыт. Ку-пер», — раздельно прочел Иванов. — Про охотника, что ли?

— Про индейцев.

— Про индейцев? — протянул пораженный Иванов и покачал головой.

А горячий Бобров погрозил Игорю кулаком:

— Вот подкрались бы фрицы, они бы тебе показали индейцев! На комсомольском собрании разберем тебя, шляпа!

Бобров принял пост, а Иванов и смущенный Копалкин двинулись по траншее обратно. Маленький Игорь сунул книгу за борт шинели совсем так, как это делали московские школьники. Всю дорогу он молчал, наконец не выдержал:

— Вы уж простите меня, товарищ командир! Очень люблю приключения. А читать совсем не успеваю, за всю войну только двадцать три странички и прочитал!

— Ладно, — буркнул Иванов, — но ежели ты еще раз…

«Ну настоящие ребятишки! — подумал он. — За такой поступок полагается суток пять отсидки, а с него что возьмешь: несмышленыш еще…»

Быков возвращался из штаба батальона — в задумчивости. Командир батальона, седой, краснолицый майор Гарин, сообщил командирам рот, что ожидается мощное наступление противника.

— Танков у него много, — нервно потирая руки, говорил Гарин, большинство средних и легких, но есть и тяжелые. Опять же пехоты многовато. Против нас — две дивизии, переброшенные из Франции.

— Свеженькие, — перебил командир второй роты Савченко, дальневосточник, носивший орден Красной Звезды, полученный за Хасан.

— Подожди, бомбить нас, говорят, будут. И крепко будут. Оборону строить как следует. Глубже зарываться в землю! — Комбат помолчал и закончил, глядя куда-то вбок — Кстати, отхода не будет, иметь это в виду.

«Зачем он это говорит? — досадливо подумал Быков. — Каждому и так ясно».

Худенький командир третьей роты Зорин, аспирант Московского университета, тихий юноша в роговых очках, с темным пушком на верхней губе, протер очки и, прищурившись, посмотрел на Гарина:

— Прошу прощения, товарищ майор! У меня создалось впечатление, что противник будет стремиться прорваться именно через нас.

— Ну, и что же из этого?

— Эрго[3], нам выпала почетная задача задержать врага, и потому…

— Начинаются лекции, приготовьте карандаши и тетради! — Савченко тряхнул выбившимся из-под фуражки чубом и грубо закончил: — Дело надо делать. Не ровен час, полезут! Разрешите идти, товарищ комбат?

Зорин, обидчиво помаргивая, близоруко щурился. Майор примирительно сказал:

— Вячеслав Анатольевич, я выслушаю ваши соображения, но время, батенька…

Савченко откозырял, четко повернулся и сказал Быкову:

— Пошли, чего ждешь?

На околице села Савченко сердито проговорил:

— Потрясающая сверхинтеллигентность! Как это ему удалось военное училище окончить?

— Разве плохой парень?

— Уж больно растяпист. Мямля!

Разговаривая с Савченко, Быков все время думал о другом. Когда оба командира подошли к линии обороны, он повернулся, кивнул Савченко и почти бегом направился в село.

Таким образом (лат.).

— Ты куда? Забыл что-нибудь?

— Скоро вернусь.

Быков вошел в избу, где расположился штаб батальона. Гарин, расстегнув ворот гимнастерки, торопливо ел суп из зеленого солдатского котелка. Его ординарец разогревал на спиртовке консервы, в углу у окна примостился телефонист.

— Ты чего? — удивился Гарин.

— Мыслишка одна пришла, товарищ комбат! — Быков приблизился вплотную к майору и снизил голос до шепота: — А что, если нам ударить, не дожидаясь?

Командир батальона выронил ложку, она со звоном упала на дно котелка.

— Ты что, сдурел? В своем уме?

— Я думаю, мы сорвем их атаку. Надоело отступать, стукнуть их надо!

Гарин открыл рот и вдруг замолчал. Он молчал долго, но это не было пассивным молчанием: майор мучительно обдумывал предложение. Ротный прав! Атаку необходимо сорвать. Но разрешит ли командир полка? Как он отнесется к этой инициативе? Оборона должна быть активной, а это не исключает контратаки.

Не говоря ни слова, комбат взял трубку, соединился с командиром полка и осторожно начал убеждать его дать разрешение. К его удивлению, полковник не возражал…

Быков возвратился в роту запыхавшийся, торжествующий. Собрав командиров взводов, он объявил о решении командования.

— Готовьтесь к наступлению, друзья!

Бельский застыл в непередаваемой позе, а присутствовавший на «совещании» Хаштария порывисто пожал старшему лейтенанту руку:

— Спасибо, дорогой! От всего сердца спасибо!

В десять часов батальон двинулся вперед. Рота Быкова шла в центре, справа и слева двигались бойцы Савченко и Зорина. Артиллеристы катили пушки и не отставали от пехоты.

Сплошной, непроглядный осенний туман скрывал движение. Прошли около двух километров. Вскоре должна была показаться линия немецкой обороны. Батальонные разведчики, ушедшие вперед, доносили, что путь свободен. Рота Быкова, выдвинувшись, вступила в котлован пересохшего пруда неглубокий четырехугольник, окаймленный столетними, в три обхвата, дубами. Здесь Быкова встретил один из разведчиков и попросил обождать с продвижением вперед — разведгруппа прошла дальше и вестей от нее нет.