Ну, давай, убежим в мелколесье
Подмосковной условной глуши,
Где в колодце воды – хоть залейся
И порою, весь день, ни души!
Там отлипнет язык от гортани,
И не страшно, а просто смешно,
Что калитка, по-птичьи картавя,
Дребезжать заставляет окно.
Там не страшно, что хрустнула ветка
По утру под чужим каблуком.
Что с того?! Это ж просто соседка
Принесла вам кувшин с молоком.
Но, увы – но и здесь – над платформой,
Над антеннами сгорбленных дач,
Над березовой рощей покорной
Торжествует все тот же кумач!
Он таращит метровые буквы,
Он вопит и качает права…
Только буквы, расчертовы куклы,
Не хотят сочетаться в слова.
– Миру – мир!
– Мыру – мыр!
– Муре – мура!
– Мира – миг,
мира – миф,
в мире – мер…
И вникает в бессмыслицу хмуро
Участковый милиционер.
Удостоенный важной задачей,
Он – и ночью, и утром, и днем –
Наблюдает за некою дачей,
За калиткой, крыльцом и окном.
Может там куролесят с достатка,
Может, контра и полный блядеж?!..
Кумачевый блюститель порядка,
Для кого ж ты порядок блюдешь?!
И себя выдавая за знамя,
Но древко наклонив, как копье,
Маскировочной сетью над нами
Кумачевое реет тряпье!
Так неужто и с берега Леты
Мы увидим, как в звездный простор
Поплывут кумачевые ленты:
– Мира – миф!
– Мира – миг!
– Миру – мор!
По замоскворецкой Галилее,
Шел он, как по выжженной земле –
Мимо светлых окон «Бакалеи»,
Мимо темных окон «Ателье»,
Мимо, мимо – «Булочных», «Молочных»,
Потерявших веру в чудеса.
И гудели в трубах водосточных
Всех ночных печалей голоса.
Всех тревог, сомнений, всех печалей –
Старческие вздохи, детский плач.
И осенний ветер за плечами
Поднимал, как крылья, легкий плащ.
Мелкий дождик падал с небосвода
Светом фар внезапных озарен…
Но уже он видел, как с Восхода,
Через Юго-Западный район,
Мимо «Показательной Аптеки»,
Мимо «Гастронома» на углу –
Потекут к нему людские реки,
Понесут признанье и хвалу!
И не ветошь века, не обноски,
Он им даст Начало всех Начал!
И стоял слепой на перекрестке,
Осторожно палочкой стучал.
И не зная, что пророку мнилось,
Что кипело у него в груди,
Он сказал негромко: – Сделай милость,
Удружи, браток, переведи!..
Пролетали фары – снова, снова,
А в груди Пророка все ясней
Билось то несказанное слово
В несказанной прелести своей!
Много ль их на свете, этих истин,
Что способны потрясти сердца?!
И прошел Пророк по мертвым листьям,
Не услышав голоса слепца.
И сбылось – отныне и вовеки! –
Свет зари прорезал ночи мглу,
Потекли к нему людские реки,
Понесли признанье и хвалу.
Над вселенской суетней мышиной
Засияли истины лучи!..
А слепого, сбитого машиной,
Не сумели выходить врачи.
Я вышел на поиски Бога.
В предгорьи уже рассвело.
А нужно мне было немного –
Две пригоршни глины всего.
И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.
Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.
И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня!
Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей –
Мой бог, сотворенный из глины,
Сказал мне: – Иди и убей!..
И канули годы. И снова –
Все так же, но только грубей,
Мой бог, сотворенный из слова,
Твердил мне: – Иди и убей!
И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И бог, сотворенный из страха,
Шептал мне: – Иди и убей!
Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог –
На поски доброго Бога
И – ах, да поможет мне Бог!
Отравленный ветер гудит и дурит,
Которые сутки подряд.
А мы утешаем своих Маргарит,
Что рукописи не горят!
А мы утешаем своих Маргарит,
Что – просто – земля под ногами горит,
Горят и дымятся болота –
И это не наша забота!
Такое уж время – весна не красна,
И право же просто смешно,
Как «опер» в саду забивает «козла»,
И смотрит на наше окно,
Где даже и утром темно.
А «опер» усердно играет в «козла»,
Он вовсе не держит за пазухой зла,
Ему нам вредить неохота,
А просто – такая работа.
А наше окно на втором этаже,
А наша судьба на виду…
И все это было когда-то уже,
В таком же кромешном году!
Вот так же, за чаем, сидела семья,
Вот так же дымилась и тлела земля,
И гость, опьяненный пожаром,
Пророчил, что это недаром!
Пророчу и я, что земля неспроста
Кряхтит, словно взорванный лед,
И в небе серебряной тенью креста
Недвижно висит самолет.
А наше окно на втором этаже,
А наша судьба на крутом рубеже,
И даже для этой эпохи –
Дела наши здорово плохи!
А что до пожаров – гаси не гаси,
Кляни окаянное лето –
Уж если пошло полыхать на Руси,
То даром не кончится это!
Усни, Маргарита, за прялкой своей,
А я – отдохнуть бы и рад,
Но стелется дым, и дурит суховей,
И рукописи горят.
И опер, смешав на столе домино,
Глядит на часы и на наше окно.
Он, брови нахмурив густые,
Партнеров зовет в понятые.
И черные кости лежат на столе,
И кошка крадется по черной земле
На вежливых сумрачных лапах.
И мне уже дверь не успеть запереть,
Чтоб книги попрятать и воду согреть,
И смыть керосиновый запах!