К ногам гранитного Тараса, пробежав по цветам, прильнул ниже фигур гайдамаков и наймичек и знаменитой Катерины — Ленька. Рядом с ним, обезьяньи соскалившись, инженер Фима. Стали в позы.

— Видишь своего супруга, Нина?

— Боже мой, Эд, почему Ленька такой сумасшедший? Ты мне можешь объяснить? Ты вот не полезешь на клумбу…

— В клумбу Эд, может, и не полезет, но я лично был свидетелем того, как он прыгнул здоровенному мужику на спину, свалил его и стал бить ногами… — говорит Боб. — Есть такой Жданов. Похож на носорога. И силы такой же, и такого же ума. Эд — он осторожный, но непредсказуемый. За что ты решил побить Жданова, Эд?

— Не знаю. Я был пьяный. Жданов был пьяный. Мы шли по парку — я, Генка, Ирка, Бах и Боб. Носорог взял Ирку за руку и стал крыть ее матом…

Со скамейки, густо усаженной молодежью, им машут Генка и мсье Бигуди. Видна соломенная шляпа Викторушки. Стоит спиной к ним, покачивается, в непомерно узеньких брючишках, Мотрич. Он не любит сидеть. Он любит топтаться перед скамьей и выступать перед сидящими. У Мотрича в руках бутылка. Ленька, завидя свою Ниночку, перепрыгивает через клумбу и бежит к ней. Фима, соскочив на асфальт, изображает обезьяну, скачет на четырех, далеко вперед выбрасывая руки и отталкиваясь ногами. Фима едва ли не старше всех, ему 28 лет, старше только Мотрич, но ведет себя всегда так, как будто ему шестнадцать. И всегда улыбается большими негритянскими алыми губами на обезьяньем лице. Короткие черные волосы Ефима торчат щеткой. Ефим необыкновенно похотлив. «Поставить пистон» — его основная забота в жизни. Из-за своей похотливости он постоянно попадает в истории одна другой глупее и красочнее. Последняя такова.

Фима несколько дней «ставил пистон» женщине, одиноко живущей в частном доме на улице двух евреев, как ее называют харьковчане — на Москалевке (улица Моськи и Левки). Оба были счастливы, но женщине нужно было уезжать в отпуск. Уезжала она рано утром, а так как утомленному постановкой пистонов Фиме хотелось еще поспать, он попросил подругу оставить ему ключ от дома, он, дескать, дом запрет. Женщина уехала, Фима опять уснул, а когда проснулся, ключа не обнаружил. Крепкая, обитая железом дверь оказалась запертой, железные ставни были закрыты снаружи стальными планками и заперты на большие амбарные замки. Фима пытался взломать дверь и окна, но безуспешно. Он выл и кричал в щели окон, но только через три дня ему удалось остановить прохожего (по Москалевке в том месте ходило мало людей), которого он убедил позвонить по телефону Генке и сообщить ему адрес дома-тюрьмы, в котором он томится. Генка приехал на такси, с помощью шофера сломал один из амбарных замков и освободил Фиму. Фима рычал от голода. Подруга, оказывается, уезжая на месяц, очистила холодильник от еды, и в доме ему удалось найти только один бублик.

— Какой же ты после этого еврей, Фима! — смеялся Генка. — Где же твои национальная ловкость, смекалка, умение выходить из трудных ситуаций?

— Ну я и вышел… — скалился виноватый Фима.

Генка повез его кормить в блинную. Генка до сих пор с восторгом вспоминает о том, сколько съел Фима.

— Эд, тебя Анна разыскивает. — Генка подвигается, и Эд садится рядом с ним, предварительно обменявшись рукопожатиями с Мотричем и юношей по фамилии Соколов. Юноша Соколов — франт. На шее у него, несмотря на жару, — бабочка в горошек. Поверх рубашки с короткими рукавами — подтяжки.

— Ну пусть поищет… Она совсем озверела. Набросилась на ни в чем не повинную Ирму-корову. Мы трепались — я, Боб, Ирма и ее подруга — вдруг бомбой вылетает Анна и вцепляется в волосы Ирме…

— Ганна Мусиевна переживает период активности. Влияние луны. Скоро полнолуние. Может быть, даже сегодня, — пьяно говорит Мотрич. Он пьян, но не очень, посему это еще не Мотрич Отвратительный, Мотрич Обоссанный, Мотрич Блюющий и говорящий мерзости Мотрич, но вполне благопристойный хорват, сутуловатый, занесенный судьбою в украинский город и ставший здесь поэтом.

— Фройлайн Анне обидно, что вы, досточтимый поэт, шляетесь целыми днями по зеленому городу в окружении блестящих, красивых, остроумных и талантливых джентльменов приятелей, а она вынуждена продавать курсантам военной академии газету «Социалистычна Харькивщына» и журналы «Работница» и «Здоровье» докторицам из находящейся на углу Большой Больницы, — вещает со своего места Викторушка.

— Что можно сделать? — пожимает плечами Эд. — Я умею шить брюки, потому работаю дома и сам распоряжаюсь своим временем. Анна не умеет продавать газеты и журналы, точно так же, как не умела продавать книги в магазине «Поэзия» или академкниги в «Академкниге», и мебель в мебельном магазине, но это единственный способ заработать деньги. У меня, к сожалению, не так много заказчиков.

— Мне нужны брюки, Эд! — Соколов растопыренной пятерней убирает белый чуб со лба.

— И мне срочно нужны брюки. — Мотрич иронически глядит вниз на свои пообносившиеся узкие брючины. Два года Мотрич говорит о том, что ему нужны брюки, и никогда не собрал еще денег даже на материал. Иногда Эд почти готов купить Мотричу ткань на брюки на свои деньги, но хорошие отношения между ним и Мотричем никогда еще не продлились достаточно долго. Соколов, тот, пожалуй, соберется сшить брюки. Соколов юноша основательный, хотя и несколько романтичный. Голос у него еще не установился, срывается то в хриплый тенор, то вдруг даже в бас.

Ленька, обняв свою Ниночку, пристроился на дальнем левом фланге компании, высадившейся на полукругом установленных скамьях. Ленька что-то шепчет своей хмурой и независимой жене, может быть оправдывается. Нина досадливо морщится на Ленькины нежности. «Морщится, — думает Эд, — но факт есть факт, живет с косолапым Ленькой, не уходит от него. Могла бы, уже прописавшись в Харькове, свалить и оставить Леньку с носом. Как видно, верный и преданный парень на дороге не валяется. Что, интересно, с ними будет, с Ниной и Ленькой? Интересно бы заглянуть в будущее. А что будет с Мотричем? Мотрич только недавно освободился от костылей — по пьяному делу сломал ногу. Хорват неостановимо спивается, и надежд на то, что он вдруг остановится, мало. А может остановиться?

А что будет с Генкой? Трудно себе представить. Вдруг умрет Сергей Сергеевич, как станет жить Генка, где будет брать деньги? А ведь когда-то же он умрет… Что будет с Генкой, представить куда труднее, чем будущее Мотрича… Мсье Бигуди? Поль слишком опасно ненавидит жизнь вокруг него. Поль любит Францию и знает о ней все. Поль недавно показал компании новую серию акварельных работ. Тот же интенсивный цвет, что и в его сумасшедших портретах, но улицы Парижа, а не портреты. Нечто вроде работ Утрилло. «На кой в многотысячный раз воспроизводить в акварелях парижские улицы?» — подумал Эд, разглядывая рисунки, но вслух соврал, сказал, что рисунки ему нравятся. — Выполнено в прекрасной цветовой гамме, — сказал Эд. Мсье Бигуди хмыкнул-хрюкнул на его замечание. Может быть, он презирает Эда и всех ребят и даже ненавидит их, как он ненавидит харьковское население — «пидармерию»? Очень может быть. Ведь мсье Бигуди даже отказывается разговаривать с населением, и если к нему обращаются с каким-либо вопросом на улице, зло хрипит: «Не понимаю по-рюсски!» Трудно себе представить будущее такого человека. В Харькове он чувствует себя заключенным. Но и в Москве, куда Поль собирается уехать пожить и поискать путей во Францию, живет та же пидармерия, может быть менее вульгарная, чем в Харькове, но пидармерия. Эд успел заметить это во время своего короткого визита в Москву.

Попасть во Францию… Дело трудное, но не невозможное. Один парень из Харькова добрался даже до Бразилии и стал там хозяином ночного клуба. Тетка Анны Гинда живет с матерью этого Алика в одном доме. Попал Алик в Бразилию легально. Строго следуя разработанному плану, парень сделался монтажником-высотником хорошего класса и был направлен с другими гениями высотного строительства в Польшу, воздвигать в польском поле комбинат. Воздвигая комбинат, он женился на полячке и остался там жить. Законно. Никому не воспрещается жениться на полячках и поселяться в Польше. Уже из Польши перебрался он во Францию. Говорят, это сравнительно легко, поляки, говорят, спокойно шастают туда-сюда во Францию и обратно, что советским гражданам не разрешается. Из Франции же попасть в Бразилию было совсем плевое дело… Может, и Поль сумеет добраться до своей горячо любимой Франции…