Плохо соотнося это с происходящим, она вдруг поняла, что события выходят за рамки научных дискуссий, и онемела. Она подумала обо всех докладах, которые ей не суждено будет написать, о чудесных лекциях, прочитать которые ей уже не доведется. Остается надеяться, что записи ее сохранятся и вдохновят других, менее безрассудных ученых, которые снискают себе славу диссертациями, написанными на добытом ею материале.

«Вот сейчас я умру жестокой и противоестественной смертью от рук другого разумного существа, и единственное, о чем я способна думать, – это мое дело, – поймала она себя на мысли. – Ученый он и при смерти – ученый.» Ее всю заколотило.

Будто гора обрушилась сзади на мазвека в тот самый момент, когда оружие нападавшего издало несоразмерно тихое «хлоп!». Что-то сверхзвуковое прожужжало у нее над ухом и раскрошило край камня, о который она опиралась. Последовала небольшая пауза, а за ней серия в полдюжины разрывчиков, рвавших в клочья крепкий гранит, когда заряд распался на отдельные поражающие осколки. Взрывной волной ее бросило на колени.

Она подняла голову, страшась того, что может увидеть, и все же не в силах противиться этому желанию. Инстинктивно зажатый в клюве рекордер продолжал монотонно гудеть.

Человек навалился на ее обидчика сзади как раз в тот момент, когда последний собрался покончить с ее неудавшейся жизнью. Человек этот был гораздо крупнее, несопоставимо крупнее Умеки. Это был огромный самец – его могучие мускулы зримо проступали сквозь доспехи. Она была рада, что не видит его лица, потому что благодаря обширному изучению знала, какие гримасы его, судя по всему, искажают.

Мазвек издал отчаянный скрип, пытаясь повернуть оружие на человека. Но прежде чем дуло длинного ружья успело совершить хотя бы пол-оборота, раздался характерный отчетливый хруст. Человек разомкнул свои толстые пальцы, и враг рухнул на землю, не будучи более мыслящим и дышащим существом. Одно простое, молниеносное, немыслимо первобытное движение превратило его в груду мяса со сломанной шеей. Для верности человек поднял мазвека за обмякшие ноги и с размаху размозжил ему голову о замшелое бревно. Лалелеланг заморгала. Потом выплюнула рекордер и добавила к нему содержимое своего желудка. Тяжело, но ровно дыша, всасывая и выталкивая воздух несоразмерно огромными легкими, массивный человек стоял над трупом ее потенциального убийцы. Потом распрямился и обернулся к ней, нависнув, как башня. Самец был по меньшей мере в четыре раза ее тяжелей, он целиком был затянут в легкую, меняющую цвет защитную форму-хамелеон, голова его была прикрыта шлемом с забралом более сложной конструкции, чем тот, который был на Умеки. На спине его висело ружье размером с небольшую полевую артиллерийскую установку, а на широкой груди висела куча непонятных ей приспособлений. На каждом бедре торчало по кобуре с пистолетом. Рука в краге поднялась и сдвинула забрало; впервые она увидела неприкрытое лицо самца человека. По нему сбегали струйки пота, и одна – крови. Ни мех, ни перья не прикрывали голую кожу, ни разноцветной чешуйки, отразившей бы рассеянный лесной свет. Все еще сражаясь с рвотными позывами, она нащупала рекордер.

А самец дружелюбно прорычал:

– Черт меня возьми… вот так канарейка!