Леди с опытным взглядом рассмеялась и воткнула дротик острием в землю.

— Талзана, — напевно произнесла она. — Талзана аннетами элестрон.

— Кам, — коротко подтвердил мужчина, — и тоже опустил копье.

Девушка зарделась, осторожно взяла из пальцев Блейда цветок и воткнула в волосы; теперь, вместо растерянности, в ее золотистых глазах читалось обещание. Блейд усмехнулся. Он сожалел лишь о том, что не успел побриться в родном измерении. Конечно, второй ягуар тоже бы не помешал, но главное — респектабельная и внушающая доверие внешность.

— Талзана, — повторила девушка. — Лирд мон э строд, лирд мон э карос, лирд аннетами матарат… — она разразилась мелодичными щебечущими звуками, то показывая на лес, то обводя быстрым взмахом рук небо, то обращаясь к спутникам, с улыбкой глядевшим на нее.

Блейд решил, что туземцы очаровательны. Все, не исключая и длинноволосого парня. Да, прелестные люди: не пытаются его заколоть, не мечут ни дротиков, ни камней, и, как будто, не намерены принести его в жертву какому-нибудь кровожадному местному божеству. Отсюда вытекало, что ему тоже не требуется никого убивать, что было бы крайне неприятно учитывая мирный пейзаж и состав встретившейся ему компании.

Мужчина вытащил из-за пояса нож, протянул рукоятью Блейду, потом показал на ягуара и на пляж. Но женщины, видимо, были против; они в один голос закричали «Анемо, анемо!» простирая руки то к костру, то к пню с завтраком. Подождав, пока хозяева договорятся, Блейд продемонстрировал свою догадливость взвалив мертвую кошку на плечи, оттащил к воде, затем вернулся и сел около импровизированного стола, скрестив ноги.

Там уже дымилось на большом листе мясо, нарезанное крупными кусками, а рядом, в глубокой плетеной корзинке, сверкали желтыми и красными боками плоды; основательная кожаная фляга и какой-то напиток цвета кофе дополняли пиршество. Женщины щебетали, не переставая, мужчина отвечал им солидно и немногословно, и каждый из троицы не раз обращался к гостю, то показывая на еду, то демонстрируя какое-нибудь движение. Когда завтрак закончился, разведчик знал уже три десятка слов: «анемо» — нет, «анола» — да, «кам» — хорошо, «узут» — плохо и кое-что еще. Мужчину звали Джейдрам, и Блейд переделал его в привычного Джейда; старшая женщина носила звучное имя Саринома, младшая, приложив ладошку к розовому соску, назвалась Каллой.

Заодно пораженный разведчик познакомился и с собственным именем: Талзана. Напрасно он твердил «Блейд, Блейд, Ричард Блейд!» хлопая себя по груди; обе женщины со смехом качали головами и повторяли: «Анемо! Талзана! Талзана кам, Блейд — узут!». Наконец, он смирился; Талзана так Талзана. Случалось ему носить имена куда хуже — например, в одном из его многочисленных удостоверений «на всякий случай» стояло: Джон Джекобс Смит, инспектор СкотландЯрда.

Через пару дней он узнал, что Талзана буквально означает «Пришедший из Леса», причем под «лесом» понималось нечто дикое, дремучее, вроде африканских джунглей или бразильской сельвы. Одновременно это слово обозначало и сам непроходимый лес, раскинувшийся вокруг озера. Видимо, край этот не имел других названий, поскольку туземцы с одинаковой легкостью говорили «Талзана» и обращаясь к Блейду, и подразумевая окружающую местность. Но если Блейд был для них «Пришедшим из Леса», то невольно напрашивался вопрос, где же обитали они сами. Впрочем, не это было главной проблемой на первых порах.

После завтрака Блейд взял нож и отправился к воде свежевать свою добычу. Работа эта была кровавой и неаппетитной, но Калла увязалась за ним и присела неподалеку на песке, наблюдая за ловкими движениями удачливого охотника. Блейд умело ободрал зверя, выскреб остатки сухожилий и протер мездру подобранной на берегу шершавой, похожей на пемзу галькой. Потом он разложил шкуру слегка подсушиться. Он не стал удалять слой подкожной клетчатки, зная, что это делается непосредственно перед дублением и надеясь, что местные жители умеют обрабатывать шкуры никак не хуже его самого. Все-таки лес был их домом, и даже плохой охотник мог оказаться вполне приличным скорняком.

Калла прикоснулась к цветку, пламеневшему в ее темных волосах, протянула тонкую руку к оранжево-черному ковру, отороченному с обоих краев белым, и произнесла:

— Тассана… — Последовал плавный жест; она обвела голубой небосклон, озеро, изумрудные холмы на противоположном берегу, золотую ленту песка и повторила опять: — Тассана… — Потом, бросив лукавый взгляд на Блейда, коснулась ладонью его колючей щеки и вновь пропела — Тассана…

— Талзана — тассана? — уточнил разведчик, и девушка радостно закивала. Блейд ухмыльнулся; любой мужчина рад услышать, что он красив, но женщине это приятно вдвойне. — Талзана анемо тассана, — решительно сказал он. — Калла кам, Калла тассана.

Губы девушки дрогнули в улыбке, потом она отрицательно замотала головкой. Блейд бросил на нее восхищенный взгляд.

— Талзана катори, — она подняла руки вверх, Талзана асам, — на тонком предплечьи напрягись мышцы. — Талзана тассана.

Так Блейд узнал из женских уст — правда, не в первый раз, — что он высок, силен и красив. Расхохотавшись он подхватил Каллу под стройные бедра, посадил на плечо, перебросил через другое шкуру и бегом помчался к лагерю. Наивная непосредственность детей природы всегда импонировала ему.

Калла, звонко смеясь, колотила его ножками по широкой груди, запустив пальцы в густые волосы. Похоже, она уже считала пришельца из леса своей законной собственностью, в чем была определенная справедливость: Сариноме досталась роскошная шкура, а ей, Калле — охотник. Вместе с цветком, разумеется.

Блейд сбросил шкуру в траву и, крепко сжав большими ладонями талию девушки, поставил ее на землю. Саринома, хлопотавшая у костра, обернулась к ним, поглядела и что-то с улыбкой сказала Джейду. Тот на секунду нахмурился, потом нырнул в свою хижину и появился вновь со свертком в руках.

— Талзана, килата сия! — крикнул он, жестом показывая: иди ко мне.

Блейд подошел. В свертке оказалась набедренная повязка — точнее, нечто вроде очень коротких шортиков с пояском, какие носили все трое аборигенов, и легкие мокасины. Он натянул их на ноги, удивляясь, что обувь пришлась впору, затем, повернувшись к женщинам боком, одел шорты Тонкий ремешок застегнулся сам собой, Блейд даже не понял, как. Джейд, ухмыльнувшись, протянул ему ножны для ножа и три дротика. Посвящение в члены племени состоялось.

Время было послеполуденное, часа три по земным меркам. После обеда (остатки жаркого и огромный желтый плод, вкусом напоминавший дыню, а формой чудовищной величины изогнутый огурец) компания разбилась на пары. Женщины, прихватив корзинки и дротики, направились к опушке в поисках фруктов, мужчины, вооруженные солиднее — по три метательных копья у каждого — углубились дальше в лес.

Джейд, видимо, хорошо знал окрестные холмы и лощины, ибо через полчаса вывел своего напарника к обширной прогалине, где щипали траву хрупкие изящные создания с витыми рожками размером с оленей-карибу. Отличная добыча, подумал Блейд, если суметь ее взять. Он покосился на Джейдрама, не слишком доверяя его охотничьему умению, пожалуй, этому красавчику не метнуть дротик и на пятьдесят шагов, а до оленей было ярдов триста. Блейд сомневался, что животные подпустят их ближе. Они выглядели осторожными и пугливыми — кроме людей, в этом лесу встречались хищники вроде ягуароподобной твари, и олени наверняка были их излюбленной добычей.

Джейд, однако, выглядел весьма самоуверенно. Он поднял копье с коротким древком и довольно неуклюже метнул его, разведчик готов был поклясться, что туземец целил скорее в стадо, чем в конкретное животное. И немудрено, только хороший лучник с зорким глазом и крепкой рукой мог бы уложить зверя с такой дистанции. Однако дротик полетел словно ракета: — стремительно, точно, неотвратимо. Не успел Блейд и глазом моргнуть, как раздался жалобный предсмертный стон, приглушенный расстоянием, и стадо встрепенулось.

Удивленно покачав головой, разведчик перехватил копье за середину, высматривая подходящую цель. Джейд, ухмыльнувшись, хлопнул его по плечу и махнул рукой — кидай мол, не думай. Жест туземца и его улыбка, полунасмешливая, полуснисходительная, словно подтолкнули Блейда; стиснув зубы, он изо всех сил швырнул свой снаряд, целясь в молодого оленя на самом краю волнующегося ковра светлошоколадных спин, перечеркнутого витыми молниями рогов.