К ночи дождь усилился. Горы были закрыты дождевой пеленой. Ветер трепал на деревьях последние мокрые листья.

Потомак вздулся, острые бестолковые волны ходили по реке. Привязанная у берега лодка беспрестанно кланялась воде.

Наполеон насилу вывел из конюшни пару мулов: животные упирались, им не хотелось выходить из теплого стойла. Ноги их сейчас же начали разъезжаться в жидкой размазне, покрывавшей дорогу.

По двору фермы скользили, качаясь в невидимых руках, фонари. Это люди Брауна готовились к походу. В плетеный возок под брезент складывались мотыги, ломы, большие лопаты. Ружей и револьверов было мало, и до взятия арсенала приходилось дорожить всем, что могло служить оружием. Люди работали быстро и молча, почти не обращая внимания на дождь, только глухой Наполеон вдруг обнаружил неожиданную веселость. Запрягая мулов, он заорал во все горло песню:

Чья-то мокрая рука зажала ему рот.

— Обалдел, глухой черт! — свирепо сказал Гоу, совсем невидимый под плащом с капюшоном. — Разбудишь всех своей глоткой. Еще прибегут сюда с Большой Запруды…

— А, это ты, Гоу? — Глухой поднес к его лицу фонарь и засмеялся. — Хороша песня? Сегодня радость, Гоу! Свобода, Гоу!

Гоу погрозил ему кулаком:

— Нельзя петь, понимаешь? Ты нас подведешь.

Глухой кивнул:

— Понимаю. Кулаками не воюют. Нет, Гоу, я возьму лом. Или лопату. Лопата тоже бьет.

Гоу с отчаянием плюнул:

— Тьфу, глухарь проклятый! Как только капитан с ним разговаривает! — Он махнул рукой и растворился в темноте. Слышны были только хлюпающие по грязи шаги.

Гоу вошел в дом. У очага на стуле с высокой спинкой сидел Джон Браун. На коленях у него лежала раскрытая книга. Но он не читал. Глаза капитана были устремлены на огонь. Что грезилось ему в эту минуту? Свободная горная республика и весело играющие, счастливые негритянские дети? Или старая, оставленная в Огайо ферма? Или старший сын, убитый в Канзасе рабовладельцами?

Гоу на цыпочках прошел к столу. Мэри Браун вместе с Джен разливала по флягам виски для бойцов. В такую холодную ночь это было необходимо. Салли, все в том же вязаном колпачке, закутанная в обрывок одеяла, стояла у самого порога. Когда Гоу открыл дверь, она проворно шмыгнула в сени.

— Ты куда, непоседа? — удивленно спросил Гоу.

— Я… поглядеть… как запрягают Рыжего, — ответила девочка.

Рыжий был ее любимый старый мул.

Джен не обратила внимания на уход девочки. Глаза ее то и дело наливались слезами. Но пример жены капитана заставлял ее сдерживаться. Матушка Браун аккуратно завинчивала пробки на флягах. Лоб ее был нахмурен, но глаза сухи.

— Джон, я положу тебе и мальчикам по чистой рубашке… на всякий случай, — сказала она. — Вот здесь, в мешке, будут носовые платки…

— Хорошо, Мэри, спасибо, — рассеянно отвечал капитан. — Поди сюда, Мэри, я хочу тебе кое-что сказать.

Матушка Браун подошла к мужу. Ее черное платье зашелестело; она накинула на плечи теплую шаль и слегка поежилась.

— Мэри, — капитан взял ее за руку, — если мы… не скоро вернемся, возвращайся на нашу старую ферму. Пусть с тобой поедут Джен и девочка — они тебе не дадут скучать. Я оставил у старика Дэвиса немного денег для тебя. Возьми их, купи корову, тебе Дэвис посоветует, какую выбрать. Почини изгородь…

— Джон, — Мэри Браун слегка пошатнулась, плечи ее дрогнули, — Джон, мы столько лет прожили вместе…

Капитан провел рукой по ее старой, седой голове.

— Да, Мэри, и мы никогда не боялись глядеть смерти в глаза…

Гоу, отвернувшись к окну, пыхтел трубкой. Джен молча глотала слезы.

Мешки были уже связаны. В дверь просунулось оживленное лицо Оливера:

— Отец, все готово. Мы ждем тебя.

— Хорошо. — Джон Браун быстро встал с места. — Идите проститесь с матерью.

Оливер позвал брата. Теперь они оба стояли возле матери — высокие, стройные, молодые.

— До свидания, мама, — младший сын первый обнял ее, — пожелай нам победы.

— Прощай, мама, — тихо сказал Оуэн. Он подхватил мать и посадил ее на стул. — Не плачь. Значит, так надо.

На пороге появился Иосия. Его белые брюки успели окончательно превратиться в черные. Поверх жилета он натянул теплую фуфайку и повесил через плечо неизвестно откуда вытащенную кривую саблю. Огромный негр так и сиял и в нетерпении топтался на месте.

— Я готов. — Капитан застегнул на себе пояс с двумя револьверами в кожаных кобурах. — Все ли здесь?

— Все, — отвечал за Иосию Toy. — С вами, капитан, семь человек да еще пятнадцать с Бэн-боу. Всего, значит, двадцать два.

Джон Браун накинул плащ. Теперь из-под капюшона виднелись только его глаза — холодные и решительные. Он обнял одной рукой жену, другую протянул Джен.

— Да хранит вас бог!… Нет, не провожайте нас, не надо.

Он выпрямился:

— Вперед, солдаты свободы!

В дверь ворвался сырой, холодный воздух. Люди вышли во двор. Через минуту в комнате стало слышно, как скребут по камням колеса и чавкает грязь под ногами.