— Раз уж вы залезли, — сказала миссис Боуг, — вытащите также и миссис Элис из Блайнд Ривер. Надеюсь, что это только на время; она всегда работала неплохо, а сейчас написала, что какая-то женщина стала гнать ее из своего дома, угрожая тесаком, и она свалилась с лестницы и сломала ногу. Да, кстати, добавьте еще эту миссис Готье в Шарлоттауне, хочется думать, что она окажется лучше, чем наши прежние агенты в Шарлоттауне — что-то не везет нам с этим городком.

Когда я слезла со стола, она любезно улыбнулась мне, и я насторожилась. У миссис Боуг приветливая, почти нежная манера обращения, и она отлично управляется с агентами. А самым ласковым тоном миссис Боуг говорит, когда ей что-нибудь нужно.

— Вы знаете, Мэриан, — сказала она, — у нас вышла небольшая неувязка. На следующей неделе мы начинаем опрос относительно новой марки пива. Знаете, опрос с телефонным звонком? Наверху решили, что в эти выходные нужно провести предварительный обход. У них какие-то сомнения насчет вопросника. Конечно, можно было бы обратиться к миссис Пилчер, она человек надежный; но выходные дни на этот раз совпали с праздником, и нам очень не хочется затруднять ее. Вы ведь не уезжаете на эти дни?

— Неужели обязательно именно в выходные? — задала я глупый вопрос.

— Да, нам совершенно необходимо иметь результаты ко вторнику. Вам достаточно опросить семерых, ну, максимум — восьмерых мужчин.

Мое утреннее опоздание было, конечно, козырем в ее руках.

— Хорошо, — сказала я. — Я займусь этим завтра.

— Вам, конечно, заплатят сверхурочные, — закончила миссис Боуг, отходя, и я подозреваю, что в этом ее последнем замечании была доля сарказма. У нее такой ровный голос, что никогда не знаешь наверное.

Я заклеила последний конверт, взяла у Милли вопросник по пиву и прочитала вопросы, пытаясь предугадать возможные недоразумения. Начало интервью было вполне обычным. Потом шли вопросы, предназначенные для проверки реакции потребителя на рекламную песенку новой марки пива; одна из наших ведущих компаний должна была вот-вот пустить его в продажу. Во время интервью надо было попросить собеседника набрать некий телефонный номер и прослушать эту песенку. Следовал ряд вопросов насчет того, как ему понравилась песенка, думает ли он, что она действительно повлияет на его выбор при покупке, и так далее.

Я набрала этот номер. Поскольку опрос должен был начаться только на следующей неделе, я подумала, что песенку, возможно, еще не подключили и я окажусь в дурацком положении.

После обычных гудков, щелчков и гудения густой бас запел под аккомпанемент электрогитары: «Лоси бродят в стране сосен и берез, пиво бродит в наших чанах, крепкое до слез». Затем другой голос, почти такой же низкий, как голос певца, вкрадчиво и нараспев заговорил под музыку: «Когда настоящий мужчина отправляется на охоту, на рыбалку или просто, по-старинному, на отдых, ему нужно пиво, сваренное для настоящего мужчины, — пиво со здоровым спортивным запахом и густым, крепким вкусом. С первого глотка, который приятно освежит вам горло, вы поймете, что пиво „Лось“ — это именно то, чего вам всегда недоставало. Отведайте стакан крепкого „Лося“ — и в вашу жизнь войдет здоровый запах дремучего леса». Снова запел певец: «Пиво бродит в наших чанах, крепкое до слез — пиво „Лось“, „Лось“, „Лось“…» Последовали финальные аккорды, и пленка отключилась, доказав мне, что техническая часть опроса отлажена вполне прилично.

Я вспомнила эскизы к рекламам этого пива, которые должны были появиться в журналах и на плакатах, и его этикетку: лосиные рога, а под ними — скрещенные ружье и удочка. В рекламной песенке тоже использовалась охотничья тема. Ничего особенно оригинального во всем этом не было, но мне понравились слова: «или просто на отдых»; они были тонко рассчитаны на среднего потребителя пива, — на этакого пузатого мужчину с покатыми плечами, который должен был, послушав песенку, почувствовать свое мистическое родство с изображенным на рекламной картинке охотником в клетчатой куртке, поставившим ногу на тушу убитого оленя, или рыболовом, вытаскивающим из ручья форель.

Я добралась до последней страницы, когда зазвонил телефон. Это был Питер. Я по голосу поняла: что-то неладно.

— Послушай, Мэриан. Наш обед в ресторане придется отложить.

— Да? — отозвалась я, ожидая объяснений и чувствуя разочарование: я надеялась, что обед с Питером разгонит мою хандру. К тому же я снова проголодалась. Весь день я ела что попало и рассчитывала вечером поесть как следует. А теперь опять придется довольствоваться одним из замороженных обедов, которые у нас с Эйнсли припасены на крайний случай.

— Что-нибудь случилось?

— Я уверен, ты меня поймешь. Видишь ли, Тригер… — голос его задрожал. — Тригер женится.

— Да что ты? — сказала я.

Я хотела было сказать: «Плохо дело», но эта фраза не подходила к обстоятельствам. Когда у человека рушится жизнь, не отделаешься сочувственными замечаниями, которые годятся для мелких неприятностей.

— Хочешь, я пойду с тобой? — спросила я, желая предложить свою поддержку.

— Ни в коем случае, — сказал он. — Мне будет еще тяжелее. Увидимся завтра, ладно?

Он повесил трубку, и я стала размышлять о возможных последствиях женитьбы Тригера. Самое очевидное из них заключалось в том, что завтра вечером мне придется быть очень осторожной с Питером. Тригер был одним из его старинных друзей; больше того, он был последним неженатым другом из старинной компании Питера. В последнее время эту компанию охватила эпидемия браков: двое стали ее жертвами незадолго до того, как мы познакомились, а за последующие четыре месяца свалились еще двое, почти без предупреждения. Питер и Тригер теперь сходились иногда летними вечерами и пили вдвоем, и даже если кто-нибудь из прежних друзей присоединялся к ним, отпросившись у своей молодой супруги, атмосфера вечера уже не походила на былое безудержное веселье, а отдавала — по унылым рассказам Питера — синтетическим привкусом занудного вечера в гостях. Питер и Тригер держались друг за друга, точно утопающие, и глядели друг на друга, как глядят в зеркало, когда ищут поддержки у собственного отражения. А теперь Тригер пошел ко дну, и зеркало опустело. Оставались, конечно, еще приятели по юридическому факультету, но почти все они тоже были женаты. К тому же в жизни Питера они были героями послеуниверситетского, серебряного века, а не более раннего, золотого.

Мне было жаль его, но я знала, что мне придется быть начеку. Судя по тому, что я наблюдала после двух предыдущих свадеб, Питер теперь снова — особенно выпив стаканчик-другой, — станет видеть во мне еще одно воплощение сирены-интриганки, которая уволокла Тригера. Спросить Питера, как ей это удалось, я не смела: он может подумать, что я имею на него виды. Самое лучшее — это постараться отвлечь его.

Пока я размышляла, к моему столу подошла Люси.

— Ты не могла бы за меня написать письмо одной клиентке? — спросила она. — У меня кошмарная мигрень, и совершенно ничего не приходит в голову.

Она прижала ко лбу свою изящную ручку и подала мне записку, написанную карандашом на куске картона. Я прочла: «Уважаемая фирма, каша была прекрасная, но в пакетике с изюмом мне попалось вот это. Уважающая Вас миссис Рамона Болдуин».

Под текстом была приклеена раздавленная муха.

— Помнишь опрос насчет каши с изюмом? — сказала Люси умирающим голосом. Она пыталась вызвать мое сочувствие.

— Ладно, напишу, — сказала я. — У тебя есть ее адрес?

Я набросала несколько вариантов: «Дорогая миссис Болдуин! Мы чрезвычайно сожалеем о том, что произошло с Вашей кашей. К несчастью, подобные мелкие ошибки неизбежны».

«Дорогая миссис Болдуин! Нам очень жаль, что мы причинили Вам неприятность; уверяем Вас, что содержимое пакета было абсолютно стерильно».

«Дорогая миссис Болдуин! Позвольте поблагодарить Вас за то, что Вы обратили наше внимание на этот факт: мы всегда стремимся знать об ошибках, которые совершаем».

Я знала, что главное тут — не упомянуть в письме слово «муха».