Вечером четвертого дня перехода караван остановился на ночлег на большой поляне. Мерриз, по своему обыкновению, уселся подальше от всех, и казалось, задремал. Старый Файя, вместе с помощниками, ушел к баронскому замку, справиться о подорожной. Аттон походил вокруг телег, проверил оси и крепления, потом загнал плотника в лес за деревом, для мелкой починки. Вернувшись к костру, где готовился ужин, он уселся на потертую шкуру медведя-вампира. У костра, прямо на земле, сидели два брата, аведжийца, с широченными покатыми плечами и перекошенными, от постоянного жевания травы имра, лицами. В караване, по началу, они шли впереди них, все свое время, проводя в бесконечных спорах о жадности купцов и караванщиков. Они постоянно задирали других охранников, и нарушая приказ Краба, порой забирались на телегу и отдыхали. Краб, однажды, заставший их спящими, сдернул обоих в грязь, на дорогу, и в кровь избил. Лишившись части оплаты, и вынужденные плестись позади самого Файи, братья срывали злобу на ком ни попадя, и Аттон все ждал, когда они доберутся до него.

Старший из братьев, Муфсей, повернул свою голову, украшенную огромными, как у гремлина, хрящеватыми ушами, и сплюнув, произнес:

— Браги-то как охота…

Младший брат, по прозвищу Косой, повернулся к Мерризу, и ткнул в его сторону грязным узловатым пальцем.

— Эй ты! Атегаттская вонючка! Сбегай в деревню за брагой, пока нет Старого…

Мерриз даже не посмотрел в их сторону. Маленьким ножичком он счищал кору с ветки, и перетерев ее между пальцами, бросал в свой горшочек.

— Он не понимает настоящего языка! У них там на севере все говорят через задницу, — Ну, ты? Белокожий! Пшел в деревню, кому сказали…

Мерриз продолжал невозмутимо водить ножиком по ветке. Косой легко поднялся и потянул из-за пояса кривой мясницкий тесак. Собравшиеся вокруг караванщики, в основном аведжийцы, с интересом следили за происходящим.

— Эх, Старый, тащит с собой вечно всякую падаль! — Он посмотрел через плечо на Аттона… — Послушай, брат! Я думаю, что Великий Герцог будет нам просто благодарен, если мы, случайно, конечно же, придавим атегаттскую падаль… — Аведжиец обвел взглядом остальных охранников, и подмигнул подбитым глазом. Все промолчали. Аттон, поудобнее устроился на шкуре, перехватив под накидкой ножи. Аведжиец гадко ухмыльнулся и указал на него брату:

— Если этот сунется, выпусти ему кишки… — Муфсей, с проворством бантуйской обезьяны вскарабкался на телегу, и спрыгнул вниз, держа в руках заряженный арбалет.

Аттон улыбнулся.

— Пора атегаттской свинке пустить кровь… — Косой, отвратительно улыбаясь перекошенным ртом, направился к Мерризу. Тот, по-прежнему, сидел, сжав в ладонях кору, и неподвижно смотрел прямо перед собою.

Остановившись перед Мерризом, аведжиец провел лезвием ножа по большому пальцу, и слизнул кровь.

— Вставай, дерьмо! Сейчас тебе будет очень больно… А-хр-р-р…

Только большой багряный лист промелькнул перед лицом Аттона, а Косой уже падал, и фонтаны крови, бьющие из его тела, повисли крошечными каплями, среди кружащейся листвы. Аттон перекатился по земле в сторону Муфсея, и дернул ложе арбалета на себя. В следующее мгновенье над ним сверкнул меч, и Муфсей, разрубленный от плеча до бедра, повалился вниз. Аттон посмотрел на остекленевшие от боли и ужаса глаза, напротив своего лица и рывком вскочил, сжимая направленный на караванщиков арбалет. Те, открыв рты и выпучив глаза, подались назад.

Мерриз стоял опустив к земле два коротких клинка и печально смотрел на умирающего. Потом он повернулся к охранникам.

— Их надо похоронить…

Лломми, пожилой данлонец, с седыми всклокоченными волосами и хищным крючковатым носом подошел к ним и перевернул истекающего кровью Муфсея, на спину.

— Не жилец… — Он посмотрел Мерризу в глаза и поскреб небритую щеку. — Ты убил аведжийца, сынок… Двоих. В Прассии. Здесь каждый третий — аведжиец…

Мерриз пристально посмотрел на стоявших у костра караванщиков. Высокий парень с длинными цвета ночи волосами опустил секиру и пробормотал:

— Они сами искали свою смерть… И нашли ее… Нам плевать на них, правда?

Остальные аведжийцы, пряча топоры и ножи, закивали в знак согласия. Данлонец посмотрел на расходящихся людей, и презрительно сплюнул сквозь зубы:

— Аведжийцы… — Он сдернул с телеги лопату и швырнул длинноволосому. Тот посмотрел на лопату, так, словно увидел прямо перед собою пятнистого клумийского слизня. Зачем выпятил нижнюю губу, и спесиво произнес:

— Я не могильщик…

— Тьфу, на вас… — данлонец подобрал лопату и побрел к лесу. Аттон поднял арбалет, разрядил его и протянул Мерризу.

— Нужен?

Тот покачал головой. Он, по-прежнему, держал в руках короткие узкие мечи странной формы, на которых не было и капли крови и смотрел на аведжийца у своих ног, тело которого еще слабо подергивалось.

— Полный вдохновения и трепетного восторга, я пришел к вам, и говорю — жизнь ваша, есть прекрасный сосуд счастия и блаженства, ибо добавил я вам люби всевышней, и гордости, и просветления…

Аттон удивленно посмотрел на него. Где-то, в глубинах его сознания тут же пронеслись картины — залитый кровью зал таверны, испуганный хозяин, мелькнувшая фигурка среди камней на пустошах… Мерриз неуловимым движением спрятал клинки под тяжелый плащ и посмотрел на Аттона, и сказал:

— Ты не задумываешься над тем, чего не понимаешь, а сделав, осознаешь, что все на самом деле просто. Все имеет свои внутренности, приблизительно одного цвета, и стоит их извлечь, не важно даже как, хитростью, либо силой, как все сразу становится просто и понятно…

Аведжиец последний раз хлюпнул кровью и застыл. Аттон взял тело за ноги и оттащил к яме. Потом вернулся к Мерризу. О своих догадках он решил молчать.

— Ты слишком быстро махаешь мечом и слишком быстро двигаешься. Для этих мест… Кто-нибудь обратит внимание…

Мерриз пожал худыми плечами и уселся на землю.

— Многие думают, что знают. Многие знают, но не могут осмыслить. Многие способны осмыслить, но не способны сделать выводы… Что можешь ты?

Он сверкнул изумрудными глазами. У Аттона по спине побежали мурашки:

— Ты хочешь меня предупредить? Тогда я буду тебе обязан… Вряд ли ты нуждаешься в таком бремени. Поэтому, оставь свои предупреждения при себе, воин.

Аттон усмехнулся.

— Как все сложно. Хотя… Ты прав, Мерриз. Достаточно, порой просто извлечь внутренности…

Россенброк дочитал очередной дворцовый указ, отложил пергамент в сторону и придавил сверху тяжелым пресс-папье в виде головы мантикоры. В кабинет осторожно вошел Ландо, прижимая к груди ворох свитков. Россенброк поднял глаза на слугу и пробормотал:

— Великий Иллар, это никогда не кончится. Ну что там еще, Ландо?

Старый слуга разложил свитки на столе в определенном порядке и пробурчал себе под нос:

— Господин канцлер приказал собрать материалы на Сорлеев. Докладывать?

Канцлер улыбнулся в ответ.

— Конечно, мой старый друг, конечно. Я-то думал, это очередная порция земельных исков, столь любезно поставляемая нашим хорошим другом Им-Доллоном. Начни пожалуй, с Могильщика. Его имя долго наводило ужас на всю Тайную канцелярию.

Ландо вытащил верхний свиток, прокашлялся и начал:

— Дата рождения Ардо Сорлея, по прозвищу «Могильщик» точно не известна, предположительно это девятьсот восемнадцатый год Новой Империи. Место рождения — предположительно графство Эркулан, хотя сам по себе Ардо, как и его брат Степ выглядели типичными армельтинцами. Первые сведения об Ардо Сорлее мы имеем в связи делом купца Кусинха, из Забринии. За купцом следила Тайная Канцелярия, в связи с подозрением в контрабанде оружия из Бироля. Когда офицеры Тайной канцелярии попытались задержать купца на границе Архиепископства Новерганского, то столкнулись с яростным сопротивлением. Ни один из них, кстати, не выжил. Охранял купца Кусинха господин Ардо Сорлей.

— Помню, помню… Я сам тогда отдал приказ об открытии охоты на Сорлея. Ни к чему это не привело.