Конечно, это всех возмутило, как же иначе? Представить только, что его затащили на берег, размозжили голову и бросили там, сделав вид, как будто это был несчастный случай. При мысли об этом всех охватывает ужас. Что за женщина могла это сделать, скажите на милость?

— Не что за женщина, — поправил я, — а какая именно женщина оказалась в этом замешана.

Беззащитное приветливое лицо стало непроницаемым, как будто он опустил над ним занавес. Такая реакция меня уже не удивляла.

— Может быть, этого никогда не узнают, — ответил он, сохраняя установившуюся между нами дистанцию.

— А что было со страховкой? — поинтересовался я. Миссис Лэнгстон сказала мне, что у нее нет ни цента. — В чью пользу был заключен договор? И получил ли бенефициант деньги?

Он кивнул:

— Пятьдесят тысяч или что-то около того. Их получила его дочь. Деньги ей выплатил или выплачивает до сих пор какой-то страховой фонд. Ей всего тринадцать.

— Других-договоров страхования он не подписывал?

— Когда он заключил второй брак, то уже не мог этого сделать. После двух инфарктов он на это не отважился.

— Тогда какими мотивами могла руководствоваться та женщина? Выходит, это были не деньги.

— Никто не знает, кто это был, — тщательно подбирая слова, заметил он, так и не поднимая занавеса. — Поэтому, естественно, никто не знает, какие мотивы были у нее. О ней неизвестно ничего, кроме того, что она была вместе со Стрейдером.

«Теперь все понятно», — подумал я. Круг вновь замкнулся. Я представлял себе его в виде двух змей, которые пожирают хвосты друг друга: она была виновна потому, что знала Стрейдера, и она знала его потому, что была виновна. Какими аргументами можно опровергнуть подобное обвинение? Я бросил конверт в почтовый ящик и поехал обратно в мотель. Когда я вошел в офис, навстречу мне из-за занавески вышла Джози и сообщила, что несколько минут назад мне звонили.

— Женщина?

— Да, сэр. Она сказала, что перезвонит.

— Спасибо, — поблагодарил я. — А как миссис Лэнгстон?

— Она все еще спит.

— Хорошо. Побудьте с ней еще.

Я сел около телефона и уставился на него, как будто хотел заставить его зазвонить скорее. Минут через двадцать мне это удалось. Я снял трубку и услышал тихий женский голос:

— Мистер Чатхэм?

— Это я.

— Вас все еще интересует это дело?

— Да, — ответил я. — А что случилось во время нашего предыдущего разговора? — Я напряженно вслушивался, но не уловил никакого жужжания.

— Меня чуть не застукали, и пришлось повесить трубку. Сейчас я звоню из другого места. Слушайте, это обойдется вам дороже. Заплатите мне три сотни или забудьте о нашем разговоре.

— Значит, тот звонок был для затравки? Не пытайтесь водить меня за нос.

— Я и не пытаюсь, — ответила она. — Я просто говорю, что вы или заплатите, или не узнаете ничего. Но, если я проболтаюсь, мне придется убираться отсюда, понадобятся деньги. Они догадаются, кто их выдал, а я не хочу, чтобы мне вылили эту кислоту в лицо.

— И что я получу за эти три сотни?

— Имена. Я назову того, кто это сделал, и того, кто нанял его.

— Имен недостаточно. Мне нужны доказательства.

— Вы их получите. Послушайте, они собираются проделать это еще раз. Это будет уже другой человек, но я дам вам его описание и скажу, в какой день они собираются это сделать. Что еще вы хотели бы узнать?

Я задумался.

— Конечно, я могу поймать исполнителя, но вдруг он будет молчать? А мне нужен тот, кто за ним стоит.

— Придумаете что-нибудь, — нетерпеливо ответила она. — Я сообщу вам его имя. Если полиция арестует его и скажет, что тот парень выдал его, как он узнает, что это не правда? Он расколется.

— Может быть, — согласился я. Трюк был не нов, но все еще работал.

— Значит, договорились? — О'кей. Где и когда мы встретимся?

— Мы не будем встречаться, я вам уже говорила об этом. Я хочу, чтобы расстояние между нами оставалось таким же, как сейчас.

— Тогда как я передам вам деньги?

— Наличными. Положите их в конверт и отправьте в Тампу на имя Гертруды Хайнс до востребования.

— На конце «с» или «з»?

— Какая разница? — раздраженно перебила она. — Купюры должны быть по двадцать долларов.

— Какие гарантии, что вы позвоните мне после того, как получите деньги?

— Никаких. Если вам предлагали что-нибудь получше, советую не упускать случай.

— Я кое-что знаю о таких уловках и, прежде чем отправлю вам эту сумму, хочу услышать от вас что-нибудь более существенное, чем ваши мудрые советы.

— Хорошо, в таком случае я не знаю, как вам помочь. Или мы с вами доверяем друг другу, или нет. А я никому не верю. Только что от этого изменится?

— Попытайтесь обратиться с вашими предложениями в полицию. Может, они смогут вам что-нибудь предложить.

— Ценное замечание. Ну, что же, я-то думала, что вас это интересует…

— Интересует. Но я никогда не отличался легкомысленностью. Если я надумаю отправить триста долларов неизвестно кому, то мне хочется получить какое-нибудь доказательство того, что вы знаете, о чем говорите.

— Ладно… — протянула она. — Это была та самая кислота, которую используют в автомобильных аккумуляторах. Они взяли ее, когда ограбили грузовик. Этого достаточно?

— Звучит убедительно. Если не считать того, что я по-прежнему не знаю, правда ли это. Я имею в виду грузовик.

Она раздраженно вздохнула:

— Господи, как с вами тяжело договориться, — и после паузы продолжила:

— Ладно, слушайте, я могу сказать, где они держат остатки кислоты…

— Это уже лучше.

— Но само по себе это вам ничего не даст, потому что одно дело — узнать, где она хранится, и совсем другое — кто ее туда принес, если вы меня понимаете. Они прячут ее на заброшенной ферме, хозяин которой больше не живет в наших местах.

— Не важно, — ответил я. — Просто объясните, как туда добраться.

— Не торопитесь. Вы все узнаете. Если вам покажется, что кто-то за вами следит, не ездите туда. Они думают, что я не знаю, где это, но, если они станут выяснять, кто вас навел, это может плохо для меня кончиться. Мне наплевать, что будет с вами, но я не хочу стать похожей на битый персик.

— Не беспокойтесь. Я буду осторожен. Итак?

— Ладно. Из мотеля поезжайте на восток до тех пор, пока не переедете бетонный мост через ручей. Это около четырех миль. Сразу за мостом, примерно через полмили, начнется грунтовая дорога, которая сворачивает влево и идет через лес. На повороте вы увидите два почтовых ящика. На одном из них написано, по-моему, «Дж. Прайор». Вы поедете по этой дороге, проедете мимо двух фермерских домов, потом увидите ограду корраля и настил, с которого коров заводят в грузовик, потом примерно три мили не будет ничего, кроме сосен и карликовых пальм. Ферма стоит справа от дороги.

Дом давно сгорел, от него осталась только каминная труба, а рядом с ним увидите старый амбар. Кислота лежит там, на чердаке, — восемь стеклянных бутылей, прикрытых гнилым сеном. Вы легко их найдете, потому что вместе с кислотой там спрятано несколько пятигаллоновых банок с краской.

— Понятно.

— Когда вернетесь, вышлите деньги. В течение недели я позвоню вам, как только точно узнаю имя.

— Так долго?

— Им же нужно, по крайней мере, дождаться, чтобы вы открылись?

Очевидно, они следили за каждым моим шагом.

Я почувствовал себя как человек, который занимается своими делами, стоя в ярко освещенном и незашторенном окне.

— Договорились, — сказал я. — Кстати, откуда вы сейчас звоните?

— Не важно. , — А откуда вы звонили в прошлый раз?

— По-моему, я вам уже говорила — из другого места. — И она повесила трубку.

Движение на шоссе было не особенно оживленным. Отъезжая, я заметил пять машин, следовавших за мной на разном расстоянии. Разогнавшись до сорока пяти миль в час, я стал наблюдать за ними в зеркало. Примерно через полмили справа от меня показался мотель «Эль Ранчо». Я покосился на него, когда проезжал мимо. Это был мотель того же класса, что и «Спэниш Мейн», только немного попросторнее, номеров на двадцать пять — тридцать, которые располагались полукругом вдоль подъездной дорожки. Еще там был бассейн со множеством разноцветных зонтиков и садовой мебелью перед входом. Ей и в делах не везло, не говоря уже обо всем остальном.