Конверсия или милитаризация науки?

Если истина познается в опыте, то сущность современной науки не в достижениях прогресса, а в многочисленных технических катастрофах.

На протяжении полувека наука была вовлечена в гонку вооружений, способствуя росту напряженности между Востоком и Западом и посвятила себя исключительно достижению предельной эффективности, прекратив поиски логичной и пригодной для людей истины.

Современная наука ускользает от собственных философских принципов и все более становится технонаукой, роковым смешением научного исследования и поиска эффективных средств, тем самым сбиваясь с пути истинного. Однако это никого не заботит, кроме нескольких религиозных и экологических деятелей.1 Считается, что в основании экспериментальных наук лежит «эксперимент», хотя сейчас мы видим пренебрежение мыслительными, аналоговыми операциями в угоду инструментальным и цифровым, якобы развивающим познание.10 Никого, кажется, не тревожит происходящее смещение двух сущностно различных аспектов познания: реальной практичности технического оборудования и истинности решений научной мысли.

Занятая поиском непосредственной «эффективности», а не «истины», как в прежние времена, наука с недавнего времени движется в сторону упадка и потери своего статуса… Явление, внушающее страх, подавляемый полезностью новых инструментов и оборудования, современная наука растворяется в эксцессах приписываемого ей прогресса. Как стратегическое наступление истощается в тактических победах, так и исследовательские ресурсы знания все больше растрачиваются технонаукой.

Подобно спортивным состязаниям, когда злоупотребление лекарствами, допинг и анаболики обессмысливают усилия атлетов, экстремальная наука отказывается от терпеливого изучения реальности ради всеобщей виртуализации Способствуя, вопреки своей воле, продвижению планеты к смертельному «равновесию страха» в недавнем прошлом, «постмодернистская» наука сейчас вовлечена в новое, но не менее безумное, соревнование: достижение максимальной эффективности в робототехнике и генной инженерии. «Постнаучный экстремизм» лишает вступившие в соревнование области знания разумных оснований.

Наука, область строгих законов и интеллектуальных приключений, увязает в извращающем ее технологическом авантюризме.

«Злоупотребление наукой», наука крайностей, экстремальная наука или предел науки?

Каждому известно, что предельный случай не показателен, а «познание, не руководимое совестью, разрушает душу человека», и поэтому техно-наука, не ведающая своего близкого конца — лишь бессмысленное соревнование!

Это — некий «экстремальный вид спорта», где участники добровольно рискуют жизнью ради достижения рекордного результата.

«Экстремальная наука» способна вызвать непредсказуемые последствия исчезновения науки как таковой. Трагедия познания, сделавшегося вдруг информационным, состоит в том, что тех-но наука, становясь массовой технокультурой, уже не ускоряет Историю, а порождает лишенное всякого правдоподобия, головокружительное ускорение реальности.

Если несколько столетий назад во времена Коперника и Галилея научное исследование было наукой установления относительной истины, то сейчас технонаучное исследование превращается в науку устранения этой самой истины, а на смену энциклопедическому знанию приходит знание информационное, отрицающее всякую объективную реальность.

Если до появления виртуального пространства наука — геометрическая и электронная оптики — развивала способы представления мира, — то сейчас она содействует угасанию реального, эстетике научного исчезновения.

Выберем ли мы науку правдоподобия, открывающую реальные закономерности или науку неправдоподобия, исследующую и развивающую виртуальную реальность?

На самом деле, единственной целью науки может быть правдоподобие и экспериментальная точность исследований. Однако всем известно о злоупотреблении в прессе определенными «открытиями» и рекламном оглашении результатов незавершенных экспериментов, то есть о создании общественного мнения, более озабоченного предполагаемым доходом от открытия, чем истиной, и совсем не думающего о пользе открытия для общества.

Для иллюстрации этих лишенных иллюзий наблюдений, приведем тот факт, что «ученый» уже давно по ошибке принимается за «чемпиона» и12 это заблуждение тщательно поддерживается. Искатель приключений, насильно заставляющий работать свои физические силы на пределе, уравнивается с не считающимся с этикой исследователем в белом халате, увлеченно рискующим не только своей собственной жизнью, но и жизнью всего человечества!

Рассмотрим для примера дело Боба Дента — Филиппа Ничке. В четверг 26 сентября 1996 года, Боб Дент, больной раком человек шестидесяти с небольшим лет, впервые в мире воспользовался законом, принятым в Австралии в июле того же года: правом на добровольное прекращение жизни.'

Подсоединенный к компьютеру, регулирующему его кровообращение, Дент однажды сказал «Да» машине, запущенной лечащим врачом Дента — Филиппом Ничке.

Целый ряд фактов: девять месяцев, чтобы родиться не выбирая, девять дней чтобы добровольно умереть, и тридцать секунд, чтобы отменить решение,

— ставят вопрос о границах науки, превращающейся в науку терапевтической смерти. Не есть ли она наука запрограммированной смерти, суицид с помощью компьютера'?

Можно много говорить об этом «добровольном уходе из жизни», где участие медика ограничивается запуском машины автоматического сбрасывания ответственности на другого, об активной эвтаназии, скрытой за кибернетической процедурой мгновенной смерти…

Клинический пример виртуализации действия показывает, как электронное воздействие на расстоянии устраняет и ответственность ученого, и виновность пациента.

Чувствуя себя не более виновным в активной эвтаназии, чем продавец оружия в совершении преступления, Филипп Ничке смог воспользоваться не столько двойственностью очень верно названного terminal actii, сколько, в целом, нигилизмом наступающей информационной эпохи.

Подобно Каспарову, чемпиону мира по шахматам, разыгравшему партию с компьютером, специально созданным для победы нам ним, Филипп Ничке ввел в действие новую роковую пару.

Не надо забывать, что нечто подобное произошедшему между доктором и его нетерпеливым пациентом, жаждущим покончить с жизнью, было уже опробовано в период равновесия запрограммированного страха между Востоком и Западом в виде системы «гарантированного взаимного уничтожения» (MAD) и настоящей doomsday machineiii, чье действие было остановлено развалом Советского Союза и которая была способна произвести пассивную эвтаназию человечества, автоматически запустив ядерный апокалипсис.