— А если я среагирую непредсказуемым образом? — спросил я, потирая левой рукой ушибленную грудь, а правую сжимая в кулак таким образом, чтобы собеседнику было видно.

Тот, как ни странно, не обиделся, а даже возликовал.

— Вот! — сказал он. — Значит, ты понимаешь, что здесь есть проблема. Я про это как раз диссертацию заканчиваю. О сохранении существенных связей при укрупнении замкнутых систем. Видишь ли, на самом деле все намного сложнее, но в нашем с тобой случае тебя и меня, как две отдельные замкнутые системы, при определенной совокупности механических воздействий может оказаться полезным рассмотреть как одну замкнутую систему, но уже в области правовых отношений. Понимаешь? Это если ты меня попробуешь ударить. Другими словами, при изменении системы отношений от более простых к более сложным замкнутая система может укрупняться. Но существенные связи все равно сохранятся.

— Значит, если я тебя сейчас тоже толкну, то ты в ответ дашь мне в морду и мы будем драться, пока с нами не начнет разбираться милиция? — догадался я.

Собеседник почему-то обиделся, и разговор наш на этом прервался. Но не знакомая мне ранее идея замкнутых систем овладела мною и заставила крепко задуматься. Особо занимала меня загадочная фраза о сохранении существенных связей.

Чтобы разобраться, я начал сам строить замкнутые системы.

Конечно же, мне было бы невероятно трудно строить их из молекул, всяких там кварков и прочих кирпичиков мироздания, которые я и в глаза-то не видел никогда. Поэтому я предпочел более знакомый мне материал. Человеческий. А теперь ломаю себе голову и не могу понять, на кой черт я это затеял.

Вот ведь что интересно. В народе любят говорить, что мы умны задним умом. Означает это следующее. Ежели нашему человеку что-то втемяшится в голову, то он в лепешку разобьется, но непременно воплотит втемяшившуюся идею в жизнь с удивительной настырностью и редким упорством. И не приведи Господь в этот момент подвернуться под горячую руку с какими-нибудь сомнениями и рассуждениями! Могут и в асфальт закатать. Когда же наш человек, почесывая от расстройства затылок, оглядит достигнутый с невероятным трудом результат и убедится не только в полной его непригодности, но и в абсолютной противоположности тому, что должно было получиться, тогда-то и вступает в игру задний ум. Вроде бы открывается второе дыхание. И человек немедленно понимает, почему то, чего он так хотел и к чему стремился, не получилось — да и получиться никак не могло.

Это я вот к чему. И про богохранимую страну нашу я еще в далеком детстве слыхал. И историю с тестом у Лескова вычитал сто лет назад, оценил и многим, Лескова не читавшим, тогда же и впоследствии рассказывал. Так что вполне мог бы себе представить заранее, чем закончатся искания Адриана Тредиллиана. Мог бы. Но не представил. И единственно могу утешаться теперь мощью заднего ума.

— Почему нельзя просто заплатить за оборудование? Почему так сложно надо?

— Ух… Объясняю еще раз. У тебя что, лишних денег много? На сто долларов ввезешь, пятьдесят отдашь.

— Господин Шнейдерман…

— Мы же договаривались. Просто Борис.

— Хорошо. Борис. Но я же везу типографию. Для вашей свободной печати. Это же надо, чтобы защищать права человека. Почему так много надо платить?

— Это у государства надо спрашивать. У меня-то зачем про это спрашивать? Государство так решило.

— О! Идиотизм! Борис, а я могу поговорить с… Но! С президентом? Или с премьер-министром? Я хочу объяснить… Извини. Алло! Да, это я. Что? Нет, в настоящее время мы не даем рекламу. Спасибо. Извините. Не знаю. До свидания. Да! Так о чем мы?

— О премьер-министре. Поговорить можешь. И объяснить можешь. Он тебя, пожалуй, даже поймет. Только ничего не сделает.

— Почему?

— Да потому! Ух… Да потому, что никто тебя не поймет. Ни один нормальный человек. Не поймет, почему вместо того, чтобы делать как все, ты ходишь права качать.

— А как все делают?

Шнейдерман качает головой, вытирает лоб, наливает минералки в стакан и залпом выпивает.

— Ох. Ух… Все делают, как я тебе говорю. Вот так все и делают.

— Но я же хочу по закону!

— А я тебе и говорю, как надо по закону. Только по нормальному закону. По человеческому. А не по этому. По человеческому.

— Но это же будет… свиндл… как это по-русски… мошенничество…

— Ух… Ух… Ну достал. Послушай. Я тебе объясню. Мошенничество — это когда контрабанда, понимаешь? Когда все незаконно и без документов. А когда с документами, тогда все законно. Понимаешь? Если есть документ, то это и значит, что все законно. Просто все, как огурец…

— Почему огурец?

— Ни почему. Просто так. Ух… Если хочешь, чтобы было законно, должен быть документ. Правильно?

— Правильно. Да. Это правильно.

— Вот. Значит, платить надо ровно столько, чтобы был документ. Больше платить не надо. Понимаешь меня?

— Не понимаю. Здесь написано, что документ будет, если вот столько заплатить… Извини. Алло! Да. Это я. Что? Нет в следующем месяце мы тоже рекламу не даем. Спасибо. Не знаю. Извините. До свидания. На чем мы остановились?

— Мы не остановились. Мы застряли.

— За… что?

— Неважно. Так вот…

— Подожди. Я хочу записать это слово. За… как?

— Застряли.

— Это что значит?

— Это значит, что мы стоим на месте и ни туда, ни сюда. Ни вперед, ни назад. Никуда. Понимаешь?

— Теперь понимаю. Подожди, я запишу. Вот так. Я правильно написал?

— Правильно.

— Так мы за-стря-ли?

— Застряли. А я тебе говорю, что точно такой же документ будет, если заплатить в четыре раза меньше. Понимаешь теперь?

— Не понимаю. Борис, извини, я не понимаю. Если столько много заплатить, то будет документ, и если столько мало заплатить, тоже будет документ. А зачем же надо так много платить?

— Не надо! Низачем не надо! Никто столько много не платит. Все платят вот столько мало!

— А почему тогда правительство написало, что надо платить столько много, если никто это не платит?

— Потому что у правительства жопа вместо головы!

— Жо… О! Я знаю это слово. Смешно. Это так говорят, что у правительства жопа вместо головы?

— Это не говорят. Это так и есть.

— Смешно. Извини. Алло! Да, это я. Что? Нет, в этом году мы не планируем давать рекламу. Извините. Не знаю. До свидания. Скажи, Борис, вот мне уже шестой раз звонят. Хотят, чтобы я давал рекламу. Зачем мне реклама?

— Низачем.

— А зачем они звонят?

— Делать им нечего. Денег хотят. Ну так как? Договорились?

— Да. Договорились.

Господин Борис Шнейдерман выпивает еще стакан воды, вытирает несвежим носовым платком вспотевший лоб и удаляется. Адриан подходит к компьютеру и, справляясь с записной книжкой, начинает заносить в файл только что услышанные новые русские слова. Но его прерывают. В кабинет входят двое — мужчина в джинсах и драном на локтях свитере и женщина неопределенного возраста в черном платье, которое было ей впору килограммов пятнадцать назад. Они широко улыбаются Адриану.

— Извините, — говорит Адриан, — я был немного… как это… задержан. Был важный деловой разговор. Вы от госпожи Икки?

— Да, — подтверждает женщина, улыбается еще шире и приветливее и тут же начинает тараторить без пауз и знаков препинания: — Адриан Тредильянович это так любезно с вашей стороны что вы несмотря на вашу занятость и нашли время но мы вас долго не и вообще это очень важно что мы встретились вы не представляете насколько и не только для нас но и для вас вы конечно же понимаете вы же культурный человек интеллигентный и мы знаем что у вас корни здесь в России и это так прекрасно Адриан Тредильянович что соотечественники начинают возвращаться к своим корням или вернее к пенатам…

Драный свитер откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза. При этом его нижняя губа слегка оттопырена, что придает лицу посетителя загадочное и несколько брезгливое выражение. Адриан, ошарашенный словесным натиском, пытается расшифровать странное слово «пенаты». Посетительница продолжает: