Так как с приходом к власти Временного правительства в стране наступила полная демократия, напечатать демократические же деньги в России оказалось делом совершенно невозможным. И тем более невозможно было напечатать их где-нибудь в Европе, которая поголовно воевала. Посему правительство решило печатать деньги в Америке и поручило это дело некоему князю Львову.

Слово «князь» Адриану было незнакомо. Пришлось заглянуть в словарь и узнать, что князь по-английски будет «prince». О! This is really something!

Заказ был своевременно исполнен, и князь Львов начал завозить деньги в Россию. В сентябре семнадцатого он поехал в Америку в очередной раз. Но пока он там находился, слово «временное» сыграло свою роковую роль, и князю пришлось возвращаться — спешно и без денег.

Захватившим власть большевикам демократические деньги Временного правительства были противны ничуть не менее, чем предшествовавшие им царские. Поэтому они напечатали свои — большевистские — и пустили их в оборот наряду с царскими и демократическими.

Интересно, что демократические деньги назывались по имени руководителя Временного правительства «керенками», а царские — по имени царя «николаевками». Естественно было предположить, что большевистские деньги поименуют «ленинками», однако этого почему-то не произошло и их называли «совзнаки».

В это время в России происходила гражданская война. Адриану про нее было известно еще меньше, чем про американскую гражданскую войну, а последнюю он знал исключительно по книге Фолкнера «Непокоренные» и бессмертному фильму «Унесенные ветром». Поэтому для него стало неким откровением, что гражданская война велась не только красными против белых, но еще и всеми против всех. Помимо красных и белых были зеленые, а также черные анархисты, плюс вооруженные силы всяких прочих цветов. Цветовая гамма отнюдь не исчерпывала всего многообразия политических противоречий, поэтому те, на чью долю красок не хватило, назывались либо по территориальному признаку, например «кубанцы», либо еще как-то. Важно отметить, что каждая военно-политическая сила по непонятным причинам испытывала фанатическую ненависть прежде всего к любым существовавшим помимо нее ассигнациям и первым делом начинала собственную денежную реформу. Поэтому наряду с уже упомянутыми по территории бывшей империи блуждали купюры «мухинские» и «краснощековские», «дутовские» и «самарские», «оренбургские» и «крымские». К оплате принимались обычные почтовые марки, учитываемые неизвестно по какому номиналу. А еще были французские франки, немецкие марки, английские фунты и румынские леи. Все было.

Тут Адриан ненадолго задумался. Судя по всему, подмеченная им ранее и не имеющая никакого рационального объяснения приверженность населения этой загадочной страны только и исключительно к денежным знакам, причем в первую очередь и за счет всего остального, имела определенные исторические корни.

В ноябре восемнадцатого, как стало известно Адриану из заинтересовавшей полковника Крякина книги Иоффе, произошло любопытное событие. В России появился верховный правитель, не признавший, естественно, большевиков и объявивший им войну не на жизнь, а на смерть.

Это был адмирал Колчак, захвативший контроль над всей территорией к востоку от Урала, со штаб-квартирой в Омске. Правитель омский.

Верховный правитель России принял дела от предшествовавшего ему Сибирского правительства, которое в силу печальной традиции также именовалось временным. О том, почему верховный незамедлительно приступил именно к денежной реформе — по зову сердца или купившись на дешевую подначку командира американского экспедиционного корпуса, ехидно заметившего, что эти русские могут все, кроме как наладить нормальное денежное обращение, — история умалчивает.

Реформа началась с поистине богатырским замахом. Идея состояла в том, чтобы напечатать много настоящих рублей, выкупить на них у населения все «дутовки» и «керенки», уничтожить эту макулатуру и оздоровить наконец-то российские финансы.

А ведь знаете что? Наверняка получилось бы. Но возникла небольшая проблема. Финансисты Колчака не смогли правильно посчитать, сколько самопечатных рублей им может понадобиться для решения этой титанической задачи. Немножко ошиблись. Что неудивительно на самом деле, поскольку значительную часть денежного обращения в Сибири обеспечивали совзнаки, бесперебойно поступающие с большевистских печатных станков.

Первоначально колчаковские теоретики предполагали все, что им принесет население, обменивать рубль на рубль. Население оживилось и поперло деньги мешками. За четыре дня в обмен ушел весь с трудом отпечатанный за две недели запас. Тогда было объявлено, что за десять керенских рублей будут давать девять новых и столько же — за одиннадцать николаевских. Поток поступлений не уменьшился. Буквально на глазах иссякали запасы бумаги и краски.

Если помните, кентервильское привидение, жестоко преследуемое новыми американскими хозяевами одноименного замка, дошло до того, что стало малевать неуничтожаемое кровавое пятно зеленой краской. Примерно то же самое произошло и с финансовым центром Сибири. Через исторически несущественный период новые рубли печатались уже на газетной бумаге и раскрашивались краской для крыш.

Роковую роль в дальнейшей судьбе проекта сыграли два обстоятельства. Первое состояло в том, что у сибирских финансистов не было монополии на кровельную краску. Поэтому возник параллельный интернациональный эмиссионный центр из трех поляков, одного японца и одного еврея (их имен история не сохранила), который начал весьма успешно конкурировать с правительством. А второе обстоятельство было вызвано к жизни исключительно непомерной жадностью. Единожды уценив все прочие деньга и убедившись, что от этого ничего не меняется, финансисты пошли дальше и объявили, что отныне за николаевскую десятку дают не более четырех рублей.

Население среагировало вполне предсказуемым образом. Оно запрятало все еще сохранившиеся на руках денежные суррогаты в сундуки и надежно уселось сверху, с интересом ожидая, что будет дальше.

Даже скучно рассказывать, настолько все очевидно. Колчаковское министерство финансов проявило вполне понятную инерционность и вовремя затормозить печатный станок не догадалось. В результате новых рублей образовалось настолько несусветное количество, что даже окопавшиеся в Сибири иностранные союзнические банки, искренне сочувствовавшие благородной миссии Колчака, от этих рублей начали шарахаться. А если и принимали, то практически по цене испачканной краской газетной бумаги. Летом девятнадцатого года один китайский лан, например, шел аж за сорок рублей.

Следует сказать, что финансистов эта история сильно тревожила. У адмирала Колчака была отнюдь не голубиная репутация. Надо было срочно что-то предпринимать. И тут они вспомнили, что князь Львов не успел вывезти из далекой Америки новенькие купюры, изготовленные для премьера Керенского. Поскольку они-то были напечатаны не на газетной бумаге, а по всем правилам, естественно было предположить, что население немедленно в эти деньги поверит и все как-нибудь да устаканится.

Связались с американцами. Помните, вы для России деньги печатали? Потрудитесь выслать.

Но американцы оказались людьми вредными и занудными. Про деньги помним, сказали они. А вот выслать никак не можем. Потому что мы их печатали для Временного правительства. А где сейчас это Временное правительство? Мы, конечно же, готовы поверить, что ваш адмирал — это и есть теперь настоящая законная власть, и охотно еще раз дадим указание нашему экспедиционному корпусу вас всячески поддерживать. А вот насчет денег — это вы бросьте. Уж больно быстро у вас там власть меняется, не уследишь. А ну как придут какие-нибудь следующие и тоже про деньги спросят, что мы им отвечать будем?

Судя по тому, какой тайной были окутаны последовавшие переговоры, сибирские финансисты предприняли кое-какие деликатные шаги. Доподлинно известно, что в результате этих шагов чуть меньше двух с половиной миллиардов рублей было погружено на военный корабль «Шеридан», отправлено во Владивосток и немедленно истрачено на текущие нужды.