И Юра согласился, потому что знал, что никому Халамайзер больше восьми процентов не дает.

Он подписал все необходимые документы, принял на ответственное хранение около центнера макулатуры, дождался начала рекламной кампании и стал торговать.

Очереди в Юрин магазин выстраивались с семи утра и не рассасывались до самого закрытия.

И вот в один прекрасный день на столе у Юры зазвонил телефон и милый женский голос сказал из трубки:

– Юрий Тимофеевич? Это приемная Тищенко вас беспокоит. Можете переговорить с Петром Ивановичем?

Пока звучала веселая мелодия, Юра успел листануть справочник и обнаружить в нем заместителя префекта своего округа П.И. Тищенко.

– Здравствуйте, Петр Иванович, – радостно сказал Юра, когда соединение произошло. – Чем могу?

– Я вот что, Юрий… э-э… Тимофеевич, – сумрачно произнес заместитель префекта. – Я тут проезжаю мимо вас… по утрам… Короче, тут такое дело… Очереди у вас… Это вы “Форумом” торгуете?

– “Форумом”, – признался Юра. – А что?

– Тут такое дело, Юрий… э-э… Тимофеевич… Есть один человечек… От меня, в общем. Я тут с Халамайзером успел переговорить, он сказал, что дал вам скидку приличную… Так вот… Человек подойдет к вам через час. Вы уж там… на пару тыщ зеленых отпустите ему по цене Халамайзера. А? Надо будет, и я вам чем-нибудь помогу. Ну так как?

Юра быстренько начал соображать. На предлагаемой ему сделке он терял немногим больше тысячи долларов, но приобретал расположение важного начальника. Игра явно стоила свеч.

– О чем речь, Петр Иванович! – сказал Юра. – Как фамилия вашего протеже?

– Кого?

– Вашего человека?

– Пис-ку-нов, – по складам выговорил Петр Иванович, на секунду замешкавшись. – Игорь Матвеевич Пискунов. Ветеран войны, между прочим. Вы уж с ним поласковее.

Пискунов, как и было обещано, появился через час. Он был стар, неухожен и грустен. Жеваные серые брюки пузырились на коленях и волнами спускались на потрескавшиеся от времени ортопедические ботинки. Из-под обтерханного рукава потемневшей от многочисленных стирок рубашки трогательно выглядывали наручные часы “Победа” с разбитым стеклом. На исполосованном красными прожилками носу криво сидели очки. Одна из дужек была перебинтована медицинским пластырем. Дрожащей рукой в старческой сеточке морщин он извлек откуда-то завернутую в газету пачку.

– Вот, – каким-то дребезжащим и больным голосом произнес Пискунов. – Вот. И еще я письмо принес.

Пока Юра пересчитывал деньги, Пискунов вытащил из брючного кармана пропотевший листок бумаги, бережно разгладил его рукой и положил на стол.

Это было письмо Комитета по социальной защите населения, в котором П.И. Тищенко слезно умоляли оказать посильное содействие ветерану и инвалиду И.М. Пискунову, перенесшему тяжелую полостную операцию, и оказать ему материальную помощь, необходимую для улучшения жилищных условий. Сверху красовалась резолюция Тищенко: “Тов. Кислицыну Ю.Т. Прошу рассмотреть согласно договоренности”.

– Зять, – сказал Пискунов, когда Юра дочитал письмо. – Бывший.

– Что? – не понял Юра.

– Петр Иванович – мой зять, – разъяснил Пискунов. – Бывший зять, то есть. Он на моей дочке был женат, а потом развелся и женился на молоденькой. Мне не к кому пойти было. Пошел к нему. Он сказал принести письмо. Я принес. Он к вам направил. Вот.

– Понятно, – протянул Юра. – Ну и как же вы хотите за две тысячи улучшить свои жилищные условия?

– Я подожду, – прошептал Пискунов, и на глаза его навернулись старческие слезы. – Я подожду год. Тогда уже будет шесть тысяч. А еще через полгода – девять. Мне хватит. Мне же много не надо. Лишь бы отдельная… Чтобы сестра могла переехать…

Юра не был сентиментальным человеком. Но спокойно смотреть на этого горестного старика и понимать, что тот отдает последнее и что это последнее пойдет вовсе не на покупку мини-квартиры для него, а в карман Халамайзеру, Юра не мог. И он уж решился было вернуть деду деньги и отговорить его от участия в афере, как снова добралась до него приемная Тищенко.

– Тут такое дело, – с места в карьер заявил Тищенко, будто бы беседа их и не прерывалась. – Надо помочь. Вы у него сейчас примите, как договорились. А за бумагами “Форума” скажите, чтобы завтра пришел. С утра. А сейчас трубочку ему дайте.

Пискунов, узнав, что сейчас с ним будут говорить, встал, поскрипывая суставами, неторопливо накрыл пачку денег письмом из Комитета социальной защиты, стыдливо придвинул поближе к себе, взял трубку, согнулся чуть не вдвое и почтительно промычал:

– Слушаю вас.

Он долго слушал, попеременно останавливая взгляд то на Юре, то на замаскированной пачке, потом еще раз произнес: “Слушаю” – и протянул трубку Юре обратно, дав понять, что разговор закончен.

– Мне Петр Иванович сказал, чтобы я все пока у вас оставил, – сообщил дед. – До завтра. А сегодня он хочет с вами встретиться. Переговорить. Я за вами вечером зайду. В половине седьмого. Провожу.

В половине седьмого дед уже терся у входа в фондовый магазин. Дождавшись Юру, он двинулся ему навстречу, протягивая вперед полиэтиленовый пакет с чем-то круглым и тяжелым. Из сбивчивых объяснений Юра понял, что дед с первого взгляда полюбил его как родного и хочет сделать ему ценный подарок. Потому что такие хорошие люди встречаются очень-очень редко. Подарок представлял собой две трехлитровые банки с помидорами, которые дед вырастил самолично и замариновал по старинному рецепту. Дед заставил Юру открыть пакет и рассмотреть банки тут же на улице. Каждая банка была аккуратно завернута в газету “Труд”, на крышке красовалась аккуратная наклейка с написанной химическим карандашом датой изготовления, а внутри, в мутном рассоле, посреди укропа, чеснока и смородиновых листьев, виднелись удивительно одинаковые по размеру и цвету помидоры. Заметив любопытствующие взгляды из еще не рассосавшейся очереди за бумагами “Форума” и откровенно хамскую ухмылку водителя, Юра заторопился и запихнул деда в “Вольво”.

– Прямо поедем, – сказал дед, устраивая пакет с банками на Юриных коленях. – А потом налево. На светофоре.

Хотя внешний вид дедушки Пискунова с утра никак не изменился, к вечеру в нем появилась какая-то уверенность в себе. Он вальяжно и неторопливо рассказывал Юре о правильном ведении приусадебного хозяйства, похлопывал его по колену и называл “молодым человеком”, не забывая давать водителю своевременные указания. Когда же Юра, заметив в голосе старика командные нотки и вспомнив слова Тищенко о его ветеранстве, поинтересовался военным прошлым, голос его спутника опять старчески задрожал, он пробормотал что-то невнятное и сказал жалобно, что еще перед войной был вчистую комиссован, но свое отслужил в тыловых частях.

Петр Иванович Тищенко поджидал Юру в ресторане “Прощание славянки”. Юра здесь никогда раньше не был и даже ничего об этом заведении не слышал. Но, расставшись у входа с дедом, засеменившим в сторону ближайшей трамвайной остановки, отметил с удивлением внушительный размер автостоянки, выправку и вышколенность охраны, безукоризненную чистоту при входе и внутри. Несмотря на относительно ранний час, в ресторане было довольно много народу, а на столиках, еще остававшихся свободными, стояли таблички с надписью “Заказ”.

Петр Иванович, успевший до Юриного прихода немного принять, перешел к делу мгновенно.

– Надо сделать, – приказным тоном сказал он, как только Юра опустился в кресло напротив. – Бывший тесть, понимаешь. Затрахал меня напрочь. В прежние времена мне бы ничего не стоило выписать ордер. Пять минут – и все дела. А сейчас, – он выругался, подцепил вилкой маслину, прожевал и выплюнул косточку на блюдце для хлеба, – ревизоры замучают. Не отмоешься потом. Короче. В следующем месяце мы вводим новый дом. Элитный. Но одна секция – специально для этих… социально незащищенных. Понял? Метр там стоит… – Петр Иванович задумался. – Триста долларов. Или триста пятьдесят, что-то в этом роде. Однокомнатная там тянет тысяч на двадцать.