Конечно, история этого «трио» должна была плохо кончиться.

Пьер, Леон и Рене часто беседовали между собой, и вскоре выяснилось, что у них одна и та же женщина.

Леон исчез. Пьер остался. Но Рене жаждал мести. Потом он годами преследовал меня, и только совсем недавно я перестала его бояться.

Его месть началась тогда, когда я впервые в жизни должна была уехать в гастрольное турне. Последнюю ночь перед отъездом из Парижа я хотела провести с Пьером. Но Рене не собирался расставаться со мной и выслеживал меня. Это был крупный, сильный мужчина с грубым лицом, способным на убийство. И все-таки я смогла перехитрить его. У входа в магазин я сказала: «Подожди меня здесь, я сейчас вернусь», — а сама выбежала через другую дверь.

С Пьером мы встретились в его комнате на первом этаже, на улице Аббатов. Впереди у нас была целая ночь для счастья! Но ночь оказалась кошмарной.

В комнате было темно, но вдруг фары проехавшей машины осветили на потолке тень человека, которого я сразу узнала, это был Рене. Я бросилась к окну: он был там, на улице. Рене шагал под окнами взад и вперед, держа правую руку в кармане, где всегда носил нож.

Всю ночь его силуэт отражался на потолке, и всю ночь я удерживала Пьера, который порывался выйти к Рене. Я умоляла: «Не ходи, Пьер, он убьет тебя». Я-то знала, что в сравнении с сильным Рене мой Пьер не был атлетом.

В семь часов утра Рене ушел, а без четверти восемь я села в подъезд, который увозил меня в турне.

В течение многих лет Рене преследовал меня. Я видела его, неподвижного и молчаливого, в кабаре, в которых я пела, на перронах вокзалов, когда я возвращалась в Париж. Этот человек был не способен прощать и забывать.

Когда в 1938 году я должна была дебютировать в «Альгамбре», он позвонил мне по телефону. Я сразу узнала его прерывающийся голос: «Твой дебют не состоится». Это было за пятнадцать дней до премьеры. Пятнадцать дней тревоги.

По окончании премьеры, которая все-таки состоялась, выйдя из мюзик-холла, я искала глазами силуэт Рене, возможно, прячущийся в тени. Но ничего не произошло.

Я пошла с друзьями в «Мими Пенсон» отпраздновать свой дебют и вдруг позади себя услышала незнакомый голос: «Тебе повезло: Рене попал в тюрьму за применение оружия, он подрался в кафе».

Рене провел в тюрьме три года. Но и после освобождения он не успокоился. Это длилось двадцать лет!

Он вернулся в Лилль, и каждый раз, когда я пела в этом городе, я видела его фигуру или у входа в зал, или в ресторане, где ужинала. Я чувствовала его взгляд на своем затылке. Он всегда стоял неподвижно, а когда я проходила мимо, шептал, едва шевеля губами: «Я ещё не свел с тобой счеты».

Последний раз я видела Рене в 1956 году. В этот вечер он спокойно и медленно подошел ко мне, держа руку в кармане. Мне стало страшно. Но, вынув руку, он протянул мне прядь светлых волос и единственную фотографию моей маленькой дочки Марсель, которую он украл у меня в 1936 году, чтобы всегда иметь возможность шантажировать меня, требуя возвращения к нему.

В этот вечер Рене сказал: «Возьми это. Теперь я понял, что потерял тебя навсегда».

Я почувствовала, что вновь стала свободной женщиной. Свободной для любви.

Первый человек, который протянул мне руку помощи не для своей выгоды и не для того, чтобы сразу же сделать из меня любовницу, был поэт Раймон Ассо.

Когда он появился в моей жизни, я находилась в отчаянном положении: меня обвиняли в убийстве.

Луи Лепле, владелец знаменитого кабаре «Джернис» на улице Пьер-Шаррон, был найден мертвым. Все подозрения пали на меня. Почему? Из-за моего прошлого, конечно. К несчастью, я была на примете у полиции. Двадцатилетняя, я уже провела два или три года в районе Пигаль, меня видели с сутенерами, с ворами и мелкими хулиганами.

Достаточно часто меня увозила полицейская машина, а на набережной Орферв ещё не забыли выстрела Альберта.

Между тем я вдруг стала знаменитой. Благодаря своему голосу и этому человеку — Луи Лепле, обратившему на меня внимание, когда я пела на улицах. Он пригласил меня петь у него в кабаре, куда ходил «весь Париж». И все эти пресыщенные прожигатели жизни притихли, когда я запела.

Успех был неожиданный, а моя карьера была обеспечена, когда затерянный в толпе ежевечерних посетителей модного кабаре Морис Шевалье вдруг вскочил с криком: «Браво! У этой девчонки настоящее нутро!».

Казалось, пришел конец нищете, началась новая жизнь, я могла петь до изнеможения, целиком посвящая себя этой страсти. И вдруг — внезапная смерть Луи Лепле, при таинственных обстоятельствах, в турецкой бане.

Я не могу сказать, что полиция проявила ко мне бережное отношение. Напротив, она даже выказала особую ретивость: меня схватили, предъявили обвинение и допрашивали в течение многих часов.

Когда наконец меня выпустили, я чувствовала себя как выжатый лимон. Карьера моя лопнула. Все двери оказались закрытыми, все лица застывали в молчании при моем появлении. По телефону раздавались таинственные угрозы — этой силы моей старой компании пытались вернуть меня к себе.

И тогда я вспомнила Раймона Ассо — высокого, худощавого человека, который как-то сказал мне: «Я люблю тебя». Но я расхохоталась: он был слишком мил, слишком нежен, а я привыкла к «грубым натурам» и не оценила его романтического признания.

Раймон добавил: «Запиши мой телефон, Эдит. Может случиться, я тебе понадоблюсь, тогда позвони мне, и я всегда приду к тебе на помощь».

Он ушел, а я прыснула ему вслед: «Что воображает себе этот тип? На что он мне может быть нужен? С ума сойти!»

Теперь я не смеялась. Я была затравлена, изведала чудовищную подлость. Недолго думая, я набрала номер Раймона. А если и он предаст меня, как другие?

Когда он подошел к телефону, я сказал: «Раймон, ты был прав. Ты мне нужен, я совсем потерялась, мне страшно. Я могу наделать глупостей». После короткого молчания я услышала его спокойный голос: «Возьми такси, я тебя жду. Все уладится».

Все именно так просто и произошло. Я взяла такси, приехала к Раймону даже без чемодана. Он изменил мою жизнь.

Раньше я никогда не открывала ни одной книги: считала, что это буржуазные штучки. Правда, иногда я читала романы типа «Соблазненная в двадцать лет» — да и то лишь, чтобы позабавиться. Я погрязла в глупости, как маленькое нечистоплотное животное, и находила в этом удовольствие. Чем глупее были мои идиотские песенки, чем уродливее я себе казалась, — тем лучше! Мне доставляло удовольствие разрушать, коверкать свою жизнь. В этом, наверное, выражалось мое отчаяние.

Раймон изменил меня.

Он сделал из меня человека. Ему понадобилось три года, чтобы меня вылечить.

Три года терпеливой нежности — чтобы заставить меня понять, что есть и другой мир, а не только тот — населенный проститутками и сутенерами…

Три года — чтобы уничтожить отраву площади Пигаль, смягчить воспоминания моего детства, несчастного и порочного.

Три года — чтобы научить меня верить в любовь, в счастье, в удачу, чтобы сделать из меня женщину и актрису вместо того феномена, чей голос ходили слушать так, как ходят на ярмарку глазеть на уродов.

И этого замечательного человека я все-таки бросила, именно тогда, когда это было для него особенно тяжело.

Не так-то легко исповедоваться в своих скверных поступках, но ещё тяжелее вспоминать причиненную другим боль, вспоминать, как толкаемая бесом, спящим в каждом из нас, не смогла удержаться от соблазна.

Когда я ушла от Раймона в 1939 году, я уже знала, что создана для того, чтобы петь о любви. После первого выступления в «Альгамбре» у меня был настоящий триумф. Я пела песни, написанные для меня Раймоном: «Мой легионер», «Большое путешествие бедного негра», «Вымпел легиона», «Я не знаю конца»…

Только благодаря ему мне удалось стать настоящей актрисой.

Раймон Ассо был мобилизован, когда я влюбилась в Поля Мерисса…