В памяти мелькнул обрывок фразы, происхождение которой он не мог вспомнить.

«Мотоцикл Харикэн Хатча[29]».

«Мотоцикл Харикэн Хатча».

Голоса девочек, игравших в траве, один за другим отозвались звонким эхом недалеко от Такаси. Он услышал рёв мотоцикла, который промчался, видимо, по дороге Маруноути.

Как и всегда в этот час, городской врач возвращался домой на мотоцикле. Завидев его, девочки, гулявшие возле дома Такаси, обычно кричали наперебой «Мотоцикл Харикэн Хатча». А малыши вторили им — «мотоцика».

На третьем этаже гостиницы сняли с окон ставни.

Из виду исчезли доски с красной материей.

Над крышей домов — дымок,

Из-за дальней горы — песнь цикад.

Как-то раз, поужинав и приняв ванну, Такаси поднялся на развалины. В сумеречном небе то и дело вспыхивали огни фейерверка, который запускали в городе в нескольких ри отсюда.

А затем он услышал какой-то звук, словно бы приглушенный ватой хлопок. Преодолев расстояние, запоздало донесся залп. «Как красиво», — подумал он.

Тут пришли трое мальчишек, из которых самому старшему было лет семнадцать. Видимо, тоже решили прогуляться после ужина. Они заметили Такаси, наверное, поэтому заговорили вполголоса.

Ему не хотелось мешать их разговору, и он с преувеличенным интересом стал следить за тем, как в небе вспыхивают огни.

Далеко-далеко, ярко, словно медуза-звезда, вспыхнула, а затем погасла ракета. Море постепенно темнело, а там по-прежнему было светло.

Через некоторое время мальчишки тоже заметили огни фейерверка. В глубине души он обрадовался этому.

— Сорок девять, — сказал один.

— Да. Сорок девять, — подтвердил другой.

Они считали, сколько секунд проходит с запуска одного фейерверка до запуска другого. Он невольно услышал обрывок беседы.

— N-тян.[30] А как будет «цветок»?

— Флора, — ответил самый старший мальчик.

По дороге домой он всё ещё думал о том, что увидел на развалинах. Прямо возле дома он столкнулся с соседями, которые, увидев Такаси, крикнули его домашним: «Он пришел».

Дома устроили шум потому, что собирались все вместе пойти в цирк, посмотреть фокусы, а он куда-то запропастился.

Такаси сказал: «Извините».

Его зять засмеялся и переложил ответственность на плечи жены: «Ты сама виновата, что не сказала ему ясно об этом».

Сестра со смехом вытащила кимоно. Пока он бродил в замке, его сестра и Нобуко (младшая сестра её мужа) густо набелились.

— Где веер? — спросила его сестра мужа.

— Он в кармане…

— Вот как. Да он же совсем грязный.

Пока она разыскивала другой веер, её муж несколько раз затянулся табачным дымом.

— Да какая разница, какой веер. Собирайтесь побыстрее, — сказал он, а затем переключил внимание на засорившуюся трубку.

В глубине комнаты бабушка (мать мужа) помогала собираться Нобуко.

— А как тебе это? — спросила она, вынеся два-три веера. Их бесплатно раздавали в кондитерском магазине.

Наблюдая за тем, как сестра прикладывает к себе разные кимоно, он попытался представить себе по шорохам, доносившимся из соседней комнаты, с каким настроением и во что одевается Нобуко.

Наконец сборы были закончены, и Такаси первым вышел из комнаты, чтобы обуться в гэта.[31]

— Кацуко (дочь старшей сестры), играет на улице, позовите её, — попросила бабушка.

Кацуко в кимоно с длинными рукавами смешалась с толпой соседских ребятишек, и, сколько бы её ни звали, не откликалась.

— Угадайте, куда мы сейчас идём?

— В кино, в кино, — громко закричали две-три девочки.

— Нет, — покачала головой Кацуко. — Ещё раз, куда мы сейчас идём?

— В детский сад.

— Да нет же. Кто же ходит в детский сад вечером.

Её отец вышел на улицу.

— Давай поторапливаться. А то без тебя пойдём.

На пороге появились сестра и Нобуко. Казалось, что их белые лица плывут в вечерних сумерках. В руках каждая держала по вееру, которые принесла бабушка.

— Извините, что заставили ждать. Кацуко, Кацуко, а где твой веер?

Кацуко быстро махнула своим маленьким веером и подошла к матери.

— Мама, мы уходим… — сказала сестра.

— Кацуко, не будешь проситься домой? — спросила бабушка.

— «Не будешь проситься?» — Вместо ответа Кацуко передразнила ее и взяла за руку Такаси. Ведя ее за руку, Такаси пошел впереди.

Соседи, сидевшие на скамеечках возле домов, со всех сторон окликали их: «Добрый вечер», «Добрый вечер».

— Кацу-тян, как называется это место? — спросил он.

— Сёсэнкаку.

— Тёсэнкаку?

— Сё-сэн-каку.

— Тё-сэн-каку?

— Да, — сказала она, ударив его по руке. А через несколько секунд повторила:

— Сёсэнкаку.

— Тёсэнкаку.

С каждым разом отличие в произношении становилось все меньше, словно они сговорились передразнить друг друга. Это превратилось в игру. И когда он, наконец, сдался и сказал: «Сёсэнкаку», — она, сама того не заметив, сказала:

«Тёсэнкаку». Нобуко, услышав это, рассмеялась. А Кацуко надула губки оттого, что над ней смеются.

Теперь настала очередь её отца:

— Кацуко, тигаимас томо варабимас,[32] — сказал он.

Хмыкнув что-то про себя, Кацуко сделала вид, что собирается хлопнуть его по руке. Не обращая на это внимание, отец продолжал:

— Тигаимас томо варабимас. Что же ты имела в виду, сказав так, Кацуко? Ну-ка, объясни Такаси-сан.

Кацуко захлюпала носом, словно вот-вот расплачется. Нобуко взяла её за руку.

— Что ты хотела этим сказать?

— Она хотела сказать, что это не папоротник, — пришла на помощь Нобуко.

— И кому же она это сказала? — спросил он Нобуко.

— Дяде Ёсиминэ, — со смехом сказала Нобуко и посмотрела на племянницу.

— Это ещё что. Слышали мы кое-что и поинтереснее, — сказал её отец строго, а сестра и Нобуко рассмеялись.

Кацуко была готова по-настоящему расплакаться.

На каменной ограде замка висел большой фонарь, ярко освещавший деревья позади него. На деревья, росшие перед ним, наоборот падала густая тень. Там стрекотали цикады.

Такаси шёл последним.

С тех пор как он приехал сюда, они впервые вышли на прогулку все вместе. Прогулка с молодыми женщинами. В его жизни это бывало так редко. От того ли или нет, но он был счастлив.

Его сестра была немного своевольной, но в отношениях между ней и Нобуко не было никакой натянутости. Казалось, что Нобуко вовсе не старается приспособиться к ней, просто от природы у нее был кроткий нрав. Вот такой она была девушкой.

Поранив палец, она не могла играть на бива,[33] хотя и слыла хорошей музыкантшей. Послушно следуя наставлениям матери, она молилась о выздоровлении божеству Тэнри…[34]

Для школы она делала гербарий. Каждый раз, когда ездила в город по делам, привозила с собой целую охапку разных трав, завёрнутых в фуросики.[35] Часть отдавала Кацуко, которой они оказывались тоже нужны, а затем усердно делала свой гербарий.

Как-то раз Кацуко вытащила альбом фотографий Нобуко и принесла ему. Узнав об этом, Нобуко совсем не смутилась, и даже как будто с удовольствием отвечала на его вопросы. — У Нобуко был покладистый характер.

Сейчас она идёт впереди него, держа за руку Кацуко, и выглядит взрослой, совсем непохожей на ту девочку, которая босоногой бегает по дому в кимоно, сшитом на вырост. Рядом идёт его сестра. Он подумал, что она немного похудела последнее время, и походка стала лёгкой.

— Такаси. Иди впереди нас, — сказала ему сестра, внезапно обернувшись.