Поиск
* * *
Дождя, как книги, слышен шелест
В садовой вымокшей тиши.
Сырой землей затянет щели,
Сухие трещины души.
Такие явятся травинки
И удивят здоровьем сад,
В лице которых ни кровинки
Не видно было час назад.
Ч го в угол загнано жарою,
Кому под солнцем жизни нет,
Что крылось грязною корою,
Умылось и идет на свет.
Дорожкой сада вперегонки,
Из всех сараев и закут
Вприпрыжку гадкие утенки
И даже Золушки бегут.
Кивает мокрой головою
Любой из встречных тополей,
И сад как будто больше вдвое,
Шумнее, ярче и светлей.
* * *
Я — чей-то сон, я — чья-то жизнь чужая,
Прожитая запалом, второпях.
Я изнемог, ее изображая
В моих неясных, путаных стихах.
Пускай внутри, за гипсом этой маски,
Подвижные скрываются черты
Черты лица естественной окраски,
Окраски застыдившейся мечты.
Все наши клятвы, жалобы и вздохи,
Как мало в них мы видим своего,
Они — дары счастливейшей эпохи,
Прошедшего столетья колдовство.
А что же мы оставили потомству,
Что наши дети примут как свое —
Уловки лжи и кодекс вероломства,
Трусливое житье-бытье.
Я не скажу, я не раскрою тайны,
Не обнажу закрытого лица,
Которое поистине случайно
Не стало ликом — ликом мертвеца.
ПОЛЬКА-БАБОЧКА
Пресловутый туз бубновый,
Номерочек жестяной,
Оскорбительной обновой
Прикрепляют за спиной.
Золотые стонут трубы
Средь серебряного льда,
Музыкантов стынут губы
От мороза и стыда.
Рвутся факелов лохмотья,
Брызжет в черный снег огонь.
Слабый духом, слабый плотью
Кровью кашляет в ладонь.
Тот герой, кто крепок телом,
А душою слабоват,
Тут же кается несмело,
В чем и не был виноват.
Ну а тот, кто крепок духом,
Вынес ужас ледяной,
Тот улавливает ухом
Смысл мелодии двойной.
И, от грохота и шума
Отведя усталый взгляд,
Смотрит он во мглу угрюмо
И разгадывает ад.
ЛЕД[46]
Еще вчера была рекой
И вымерзла до дна,
И под людской хрустит ногой
Застывшая волна.
Она — лишь слепок ледяной
Лица живой волны.
И ей, наверно, не одной
Такие снятся сны.
Весной растает этот лед
Окоченевших строк,
И берега окрест зальет
Разлившийся поток.
* * *
Опоздав на десять сорок,
Хоть спешил я что есть сил,
Я уселся на пригорок
И тихонько загрустил.
Это жизнь моя куда-то
Унеслась, как белый дым,
Белый дым в лучах заката
Над подлеском золотым.
Догоняя где-то лето,
Затихает стук колес.
Никакого нет секрета
У горячих, горьких слез…
* * *
Ты волной морского цвета,
Потемневшей от луны,
Захлестнешь глаза поэта,
Не сдержавшего волны.
И в твоем глубоком взоре,
Взбаламученном до дна,
Может — море, может — горе,
Может — ненависть видна.
Потому что этим цветом,
Северянам на беду,
Красят землю только летом
Два-три месяца в году.
И, хотя с тобой в союзе
Очутились зеркала,
Ты моей послушной Музе
Неохотно помогла.
Вот такой тысячеглазой,
Отраженной в зеркалах,
Ты запомнилась мне — сразу,
Находясь во всех углах.
И оптическая сила,
Умножая облик твой,
Взоры все соединила
В яркий фокус световой.
вернуться
46
Одно из первых записанных мной стихотворений в 1950 году. Исправлено в 1956 г. и включено в «Колымские тетради».
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: