Хрупка хрустальная посуда —
Узорный рыцарский бокал,
Что, извлеченный из-под спуда,
Резьбой старинной заблистал.
Стекло звенит от колыханья,
Его волнуют пустяки:
То учащенное дыханье,
То неуверенность руки.
Весь мир от шепота до грома
Хотел бы высказаться в нем,
Хотел бы в нем рыдать, как дома,
И о чужом, и о своем.
Оно звенит, стекло живое,
И может вырваться из рук,
И отвечает громче вдвое
На приглушенный сердца стук.
Одно неверное движенье —
Мир разобьется на куски,
И долгим стоном пораженья
Ему откликнутся стихи.
Мы там на цыпочках проходим,
Где счастье дышит и звенит.
Мы дружбу с ангелом заводим,
Который прошлое хранит.
Как будто дело все в раскопках,
Как будто небо и земля
Еще не слыхивали робких,
Звенящих жалоб хрусталя.
И будто эхо подземелий
Звучит в очищенном стекле,
И будто гул лесной метели
На нашем праздничном столе.
А может быть, ему обещан
Покой, и только тишина
Из-за его глубоких трещин
Стеклу тревожному нужна.
С тоской почти что человечьей
По дальней сказочной земле
Глядит тот ястреб узкоплечий,
Сутулящийся на скале.
Рассвет расталкивает горы,
И в просветленной темноте
Тот ястреб кажется узором
На старом рыцарском щите.
Он кажется такой резьбою,
Покамест крылья распахнет.
И нас поманит за собою,
Пересекая небосвод.
Ты, белка, все еще не птица,
Но твой косматый черный хвост
Вошел в небесные границы
И долетал почти до звезд.
Когда в рассыпчатой метели
Твой путь домой еще далек
И ты торопишься к постели
Колючим ветрам поперек,
Любая птица удивится
Твоим пределам высоты.
Зимой и птицам-то не снится
Та высота, где лазишь ты.
И с ветки прыгая на ветку,
Раскачиваясь на весу,
Ты — акробат без всякой сетки,
Предохраняющей в лесу,
Где, рассчитав свои движенья,
Сквозь всю сиреневую тьму,
Летишь почти без напряженья
К лесному дому своему.
Ты по таинственным приметам
Найдешь знакомое дупло,
Дупло, где есть немножко света,
А также пища и тепло.
Ты доберешься до кладовки,
До драгоценного дупла,
Где поздней осенью так ловко
Запасы пищи собрала,
Где не заглядывает в щели
Прохожий холод ветровой
И все бродячие метели
Проходят мимо кладовой.
Там в яму свалена брусника,
Полны орехами углы,
По нраву той природы дикой,
Где зимы пусты и голы.
И до утра луща орехи,
Лесная наша егоза,
Ты щуришь узкие от смеха,
Едва заметные глаза.
