Пять месяцев спустя Джошуа погиб при загадочном крушении частного самолета. Президент страны лично заверил Роз, что скорбит вместе с ней, и просил звонить ему напрямую, если возникнут трудности с возвращением в Великобританию. Роз Мбиква, которая теперь любила Кению с той же страстью, что и ее муж, и знала о растениях, животных и политиках этого государства больше, чем многие из коренных жителей, от души поблагодарила президента за доброту. А на следующий день пошла в представительство восточноафриканского орнитологического общества при Национальном музее Найроби и вступила туда, заплатив взносы вперед за три года.

Когда настала пора возобновлять членство, Ангус успел покинуть свой обожаемый пансион в Эдинбурге и начал изучать международные отношения (и его, и мать это одинаково удивило) в университете Сент-Эндрюс, но Роз по-прежнему жила в Найроби, в Хэттон-Райз на Серенгети-Гарденз. И у нее появилась цель. То, что ее любимый муж умер, еще не означало, что все его убеждения и труды на благо родины должны умереть вместе с ним. Становилось ясно, что Кения, продуваемая свежими ветрами мировых перемен и в то же время скованная цепями внутренней коррупции, нуждается в помощи. Роз видела лишь один лучик надежды, и он не имел отношения к юриспруденции. Это был туризм. Для чего люди едут в Кению? Посмотреть на дикую природу. А кто им ее покажет? Обучает ли кто-нибудь местных проводников? Нет. Вот этим-то, думала Роз, и следует заняться Национальному музею. При таком штате смотрителей, обширной коллекции растений и животных, обилии материалов по истории, географии и этнографии музей — идеальное место для разработки программы всесторонней подготовки туристических гидов.

Роз действовала исподволь: пропагандировала, ходатайствовала, убеждала, планировала. Денег на программу, разумеется, не было, но, поскольку сын уже закончил обучение, Роз охотно пожертвовала часть своего небольшого наследства. Она не сомневалась, что муж одобрил бы такое решение. И успех не заставил себя ждать: министр туризма и министр образования созвали пресс-конференцию, дабы объявить о новой программе, и каждый считал себя ее автором.

Роз согласилась стать координатором программы, эту должность она занимает и по сей день. Если вы вздумаете отправиться на сафари в Кению, то ваш проводник почти наверняка окажется учеником Роз, — прислушайтесь, и вы заметите легкий намек на шотландский акцент. Сама Роз по-прежнему обожает птичек и, будучи почетным секретарем орнитологического общества, вот уже шестнадцать лет каждый вторник берет выходной и ведет людей на экскурсию. И пусть ее рыжие волосы почти побелели, однако энтузиазм не иссяк, знания безмерны, а раздолбанный «Пежо 504», изрядно повидавший на своем веку, ничуть не хуже прочих африканских «пежо».

Мистер Малик, как вы уже догадались, мужчина не белый и не черный. Он — азиат, шестидесяти одного года от роду, невысокий, кругленький, лысый. Лысеют практически все мужчины. Попробуйте получить при рождении одну хромосому X и одну Y, проживите на свете сколько-нибудь приличный срок — и в один прекрасный день вы обнаружите, что шевелюра ваша редеет, отступает со лба, а то и вовсе пропадает неизвестно куда. Конечно, волосяные фолликулы, покидая череп, обретают пристанище в ушах и ноздрях, но это обстоятельство, как правило, мало кого утешает. В результате любому мужчине рано или поздно приходится решать, что делать — смириться или бороться.

Мистеру Малику едва исполнилось тридцать два, когда он, явившись в парикмахерскую на Нкомо-авеню (его регулярные, раз в две недели, визиты туда начались в незапамятные времена: улица еще носила имя короля Георга) подровнять свою неизменную прическу, услышал от личного куафера, что «у сэра слегка поредела макушка». Согласитесь, малоприятная новость для гордого обладателя аккуратных кудряшек. Парикмахер деликатно предложил сэру подумать о смене имиджа.

Надо сказать, что с эстетической точки зрения предложение имело свои плюсы. Разумеется, набриолиненный кок, привезенный юным и дерзким Маликом из Лондона в начале шестидесятых, произвел в короткостриженом Найроби настоящий фурор. Но теперь на дворе стоял 1976 год, и для того, кто желал выглядеть серьезным деловым человеком, — а мистер Малик желал — кок и буйные бакенбарды представлялись не самым лучшим решением.

— Что-нибудь построже, сэр. Что-нибудь строгое, но не старомодное.

Сэр, которому как раз массировали только что вымытую голову, был настроен исключительно благодушно.

— А вы бы что предложили?

Парикмахер молниеносно достал с полки над раковиной один из альбомов с выпадающими листами.

— Я бы предложил подбритые височки, а сзади — классический «бостон», — ответил он, показывая фото. — Бачки, если сэр настаивает, можно оставить, но максимум на три четверти дюйма. Возможно, что-то в этом духе?

Он сунул под нос завернутому в простыню клиенту фотографию знаменитого актера Рока Хадсона с рекламного плаката к недавнему фильму. Судя по клетчатой рубашке и платку на шее, это был вестерн. Мистер Малик давно симпатизировал Року Хадсону — особенно в фильмах с божественной Дорис Дэй (при одной мысли о которой мгновенно таял) — и пристально изучил фото. Помимо стрижки, Рок Хадсон обладал довольно внушительными усами и бакенбардами, длина коих существенно превышала три четверти дюйма (либо голова голливудской звезды сильно недотягивала до стандартного размера). Но, в общем и целом, образ был весьма современный. А в стрижке, если прищуриться, чувствовался легкий намек на кок.

Парикмахер, прибегнув к помощи расчесок и зеркал, продемонстрировал мистеру Малику еще одно преимущество нового стиля: если сэр чуточку сместит пробор вправо, то редеющий участок станет абсолютно незаметен. И мистер Малик решился. Он покинул заведение с новой прической и новой пружинистостью в походке, оставив парикмахеру более чем щедрые чаевые. И можете, если хотите, считать это случайным совпадением, но через несколько недель миссис Малик объявила, что — спустя семь лет и один месяц после рождения их единственного сына — снова беременна.

Маленькая Петула росла и толстела, а проплешина мистера Малика ширилась, но вначале не слишком его беспокоила. Достаточно было перемещать пробор еще чуть вправо и забирать побольше волос для прикрытия проблемного участка. А когда лысина стала слишком очевидна, мистер Малик обнаружил, что бриолин (банка так и стояла в шкафчике ванной комнаты со времен кока) прекрасно удерживает волосы в нужном положении. Постепенно, почти незаметно, линия пробора все опускалась, слой бриолина становился толще, и в какой-то момент вдруг стало очевидно: то, что тридцать лет назад началось с подражания Року Хадсону, превратилось в типичный кондовый «заем».

Но… сколько бы ни дразнила отца повзрослевшая (и постройневшая) Петула, сколько бы товарищ по клубу, отвратительно волосатый Патель, ни намекал на одиозных английских футболистов, носящих такую же прическу, сколько бы парикмахер ни предлагал сэру подумать о накладке (теперь, когда миссис Малик скончалась, она, увы, не могла высказаться на сей счет), в жизни нормального мужчины есть место лишь одной кардинальной смене облика. Пусть укладка волос отнимает по утрам массу времени, а результат крайне неубедителен — но парик даже не обсуждается, как и бритье наголо. Люди склонны забывать, что внешний облик и душа — совершенно разные вещи. Между тем в груди мистера Малика бушевали такие же страсти, как и у любого другого мужчины.

Последние три года он — кругленький, смуглый, плешивый — тайно умирал от любви к Роз Мбиква.