Отпертая ключом, дверь тяжело повернулась на петлях, и открыла доступ в мою камеру. Чтобы догадаться, что это камера, даже если раньше не было никаких оснований так думать, достаточно было взглянуть на решетки на окнах. Крепкие засовы на ее внешней стороне свободе передвижения жильца по замку тоже не способствовали.

Но обставлена комната была неплохо.

Я порядком утомилась и за время долгого путешествия по водам, и за короткий промежуток поездки в карете, поэтому облегченно упала в кресло и закрыла глаза, используя каждый миг для отдыха.

Сквозь полуопущенные ресницы было видно, как солдаты морской пехоты внесли сундуки и баулы, которые любезно ждали меня на корабле, когда я до него добралась, как презент кардинала в искупление того, что я отправилась в далекое путешествие из-под Ла-Рошели в одном платье.

Вместо словесных команд офицер свистел своим подчиненным, как дрессированным собачкам, в редких случаях направляя их действия жестом руки. В интересном зверинце я нахожусь. А может, у них вырваны языки? Мой дорогой супруг, граф де Ла Фер, помнится, тоже обожал натаскивать своих слуг, чтобы они понимали его без слов. А если не понимали, хлестал хлыстом. Быстро научились.

Может быть, немного разрядить человеческой речью эту безмолвную обстановку?

– Ради бога, милостивый государь, объясните, что это означает. Разрешите мое недоумение!.. Я имею довольно твердости перенести всякую опасность, всякое несчастье, которое я понимаю. Где я ив качестве кого я здесь? Если я свободна, зачем эти железные решетки и двери? Если я узница, то скажите, какое преступление я совершила?

– Вы находитесь в комнате, которая для Вас назначена, сударыня. Я получил приказание взять Вас с корабля и препроводить в этот замок. Приказание это я, по-моему, исполнил со всей точностью солдата и вместе с тем со всей вежливостью дворянина, на этом заканчивается, по крайней мере в настоящее время, возложенная на меня забота о Вас, остальное касается другого лица.

Ну надо же, заговорил-таки! Обожаю солдат.

– А кто это другое лицо? Можете Вы назвать мне его имя?

Отвечать офицеру не пришлось. На лестнице зазвенели шпоры, кто-то шел к нам, отдавая по пути распоряжения.

Сейчас узнаем, права ли я в своих предположениях. У меня есть две кандидатуры на роль моего тюремщика.

– Вот это другое лицо, сударыня.

Офицер замер в такой почтительнейшей позе, что я чуть не рассмеялась.

Наверное, его хозяин обращается с ним тоже с помощью свиста и щелканья пальцев.

Дверь распахнулась, в комнату шагнул человек со шпагой на боку, с обнаженной головой. Он нервно теребил в руках платок.

Ну конечно же, можно было и не гадать!

Все произошло так, как я и думала, даже противно! Ну что ж, будем играть обычную комедию: не узнавать – узнавать – ужасаться. Похоже, он боится меня куда больше, чем я его, истерзанный платок скоро не возьмет в качестве подаяния даже нищий.

Выдерживая паузу, «незнакомец» медленно подходил ко мне, стараясь затянуть свой эффектный вход как можно дольше.

Ну что же, я должна также медленно откидываться в кресле. Это не де Ла Фер, здесь бояться нечего.

Наконец настало время ужаснуться:

– Как! Мой брат! Вы?!

Тьфу, в «Глобусе» меня бы освистали.

– Да, прелестная дама! – отвесил мне шутовской поклон мой дорогой брат. – Я самый.

– Так значит этот замок… – подалась к нему я грудью.

– Мой! – довольно ответил Винтер.

Твой, ну, разумеется, уж никак не мой.

– Эта комната?

– Ваша!

– Так я Ваша пленница?

– Почти.

А вот это правильно, ты еще не знаешь, подонок, насколько почти…

– Но это гнусное насилие!

– Не надо громких слов, сядемте и спокойно побеседуем, как подобает брату и сестре, – упивался моментом дорогой брат.

Дорогой брат закрыл за Фельтоном дверь, затем затворил ставни. Комната приобрела очертания склепа. Только запаха тления не хватало.

– Да, поговорим, любезный брат, – подбодрила я его, пока он чего доброго и свечу не потушил, добиваясь полной секретности.

– Итак, Вы все-таки вернулись в Англию вопреки Вашему решению, которое Вы так часто высказывали мне в Париже, что никогда больше нога Ваша не ступит на землю Великобритании?

Будь моя воля, меня бы здесь и близко не было…

– Прежде всего объясните мне, – вопросом на вопрос ответила я, – объясните мне, каким образом Вы так зорко подстерегли меня, что были точно осведомлены не только о моем приезде, но и о том, в какой день и час и порт я прибуду?

Боюсь, я ошиблась, избрав этот метод ответа на вопросы. Дорогой брат, как попка, решил тоже следовать ему.

– Сначала Вы мне расскажите, милая сестра, зачем Вы пожаловали в Англию?

А Вы, любезный братец, словно не знаете.

– Я приехала повидаться с Вами… – прощебетала я.

– Вот как, повидаться со мной? – даже опешил Винтер.

– Без сомнения, я хотела видеть Вас, что же тут удивительного?

– Так у Вас не было другой цели, кроме желания повидаться со мной? – заклинило, похоже, дорогого брата. – Никакой другой цели у Вас не было?

Сейчас я перечислю тебе все мои цели, милый деверь.

– Нет.

– Стало быть, для меня одного Вы взяли на себя труд переправиться через Ла-Манш?

Господи, ну до чего же мне тупой родственник попался! А ты зачем в Париж поперся за мной?

– Для Вас одного, – проникновенно сказала я чарующим голосом.

– Черт возьми! – наконец не выдержал дорогой брат. – Какие нежности, сестра!

– А разве я не самая близкая Ваша родственница? – пропела я.

– И даже моя единственная наследница, не так ли? – риторически вопросил Винтер и положил мне руку на левое плечо.

И этот болван уже знает. Все-таки надо было заняться д'Артаньяном самой. Порядочные люди так легко разносят чужие тайны. Все дела нужно доводить до конца – старое мудрое правило. Сколько бед приносит его несоблюдение.

– Я не понимаю, милорд, – невозмутимо заявила я. – Что Вы хотите сказать? И нет ли в Ваших словах какого-нибудь скрытого смысла?

– Ну, разумеется, нет, – промурлыкал дорогой брат. Прямо не лорд Винтер, а добродушный кот. – У Вас возникает желание повидать меня, и Вы приезжаете в Англию. Я узнаю об этом желании или скорее догадываюсь, что Вы испытываете его, и, чтобы избавить Вас от всех неприятностей ночного прибытия в порт и всех тягот высадки, посылаю одного из моих офицеров Вам навстречу. Я предоставляю в его распоряжение карету, и он привозит Вас сюда, в этот замок, комендантом которого я состою, куда я ежедневно приезжаю и где я велю приготовить Вам комнату, чтобы мы могли удовлетворить наше взаимное желание видеться друг с другом. Разве все это кажется Вам более удивительным, чем то, что Вы мне сказали сами?

Чтобы Винтер сам о чем-то догадался?! Да он не в состоянии догадаться, куда его лакей прячет бутылки анжуйского, стянутые со стола господина!

– Нет, я нахожу удивительным только то, что Вы были предупреждены о моем приезде.

– А это объясняется совсем просто, милая сестра: разве Вы не заметили, что капитан Вашего судна, прежде чем стать на рейд, послал вперед для получения разрешения войти в гавань небольшую шлюпку с судовым журналом и списком пассажиров? Я – комендант порта, мне принесли этот список, и я увидел в нем Ваше имя. Сердце подсказало мне то, что сейчас подтвердили мне Ваши уста: я понял, ради чего Вы подвергались опасностям морского путешествия, во всяком случае очень утомительного в это время года, и я выслал Вам навстречу свой катер. Остальное Вам известно.

Красиво врет. А главное, гладко.

– Любезный брат, – поинтересовалась я, – не милорда ли Бекингэма я видела сегодня вечером на молу, когда входили в гавань?

– Да, его… А, я понимаю! Встреча с ним встревожила Вас: Вы приехали из страны, где, вероятно, очень им интересуются, и я знаю, что его приготовления к войне с Францией очень заботят Вашего друга кардинала.