— Передай своей Наташе, что, если она пожелает, я могу ее взять к нам в хирургический корпус. Лучшая школа для будущего врача.

Я даже вскочила:

— Ой, дядя, спасибо! Наташа так обрадуется. Она стеснялась ходить по больницам и проситься на работу. А тут у тебя…

Дядя написал на бумажке адрес и к кому обратиться. Мы еще немного посидели за столом. Потом дядя, вспомнив, сообщил новость:

— У мамы твоей очередное повышение. Получила большой пост. Она ничего вам не говорила?

— Нет. И папа ничего не знает. Он бы мне сказал.

— Зинаида Кондратьевна — кандидат технических наук… — Дядя подлил себе еще чаю из маленького чайника: он любил покрепче, а тетя Аля, боясь за его сердце, всегда наливала послабее. — Я всегда говорил, что она сделает большую карьеру.

Дядя хотел еще что-то добавить, но взглянул на меня и промолчал, должно быть из педагогических соображений или щадя дочерние чувства.

Мама считает, что у меня дочерние чувства отсутствуют начисто. Это не так. Я люблю маму, и мне очень горько, что она у меня такая… Не то что карьеристка, но…

Наташа, как я и думала, очень обрадовалась и на другой же день пошла в клинику оформляться. А мы — Алик Терехов, Вероника, еще несколько девчонок и я — поступили на завод.

В отделе кадров мы попросили, чтобы нас устроили в один цех: мы не хотели расставаться, мы отчаянно цеплялись друг за друга, словно очутились в незнакомой стране. Как говорится, наша просьба была уважена: нас всех определили в монтажный цех.

Итак, завод, где создаются умные приборы — сложнейшая аппаратура, которой только начинают оснащать научно-исследовательские институты, лаборатории, обсерватории. Завод быстро рос все эти годы. Последние его корпуса возникли в чистом поле…

Прежде чем отправить нас на рабочие места, нам, по традиции, показали весь завод. «Экскурсоводом» был Сергей Ефимович Гусев, мой отец.

Папе, видно, поручили это дело заранее. Он приоделся и выглядел так торжественно, будто сегодня большой праздник, а не самый обыкновенный день — среда. Веселые серо-синие глаза смотрели радостно и удовлетворенно. Папа был счастлив. (Наверное, из-за меня: я пришла на его завод.)

— Какой у тебя интересный отец! — удивлённо шепнули мне девчонки.

Да, это все говорят. Словно выточенный, прямой нос, полноватые, как у Пушкина, губы. Нижняя челюсть чуть-чуть выдается вперед. Лицо у него одухотворенное, но чувствуется душевная ранимость… быть может, слабость? Почему он столько лет терпит ложное мамино превосходство? Я бы на его месте… А он только и сделал, что разлюбил ее.

…Завод оказался такой огромный, что мы ходили до самого перерыва и далеко не все осмотрели. Во многие корпуса даже не заглянули.

Под конец мы еле тащились за папой. В глазах кружились, уплывали назад высокие, как храмы, голубые цеха.

Да, они были голубые: стены выложены голубовато-серой плиткой, вверху сияют люминесцентные лампы… Какие-то ажурные металлические конструкции, сочленения металла, не похожие ни на что на земле, словно мы очутились в инопланетной цивилизации. Паутина проводов, головоломная путаница цилиндров, конусов, труб, спиралей, шаров…

Может, оттого, что я не понимала, что к чему, но это шествие по заводу напомнило мне какой-то странный мультипликационный фильм художника, явно тяготеющего к абстракционизму. Но это была всего лишь высокая, неведомая, не познанная еще нами, вчерашними школьниками, техника.

Странно пустыми были эти огромные, словно залы метро, цеха, совсем мало людей. Автоматы, полуавтоматы, поточные линии… Отец мельком бросал нам: «Установка для ультразвуковой промывки масок (масок?!) и экранов, карусельные машины, машины откачки электронно-лучевых трубок… Обработка токами сверхвысокой частоты, сверхвысокое давление, фотоэкспонирование… Станки с программным управлением и обратной связью…»

Мы ничего не понимали и все медленнее тащились за отцом.

Синеватые вспышки электрических разрядов действовали на нервы, но свежий запах озона (как после грозы) бодрил и успокаивал. В некоторых цехах преобладал запах смазочных масел и кислот. В одних цехах было тихо, только мерно гудели автоматы, в других — отовсюду несся такой грохот, что не расслышать слов.

Отец подробно рассказал нам о заводе (как он любил его, как гордился!). Теперь и я не удержусь, чтоб не похвалиться: наш завод делал приборы и для космических кораблей!

Приборы, изготовленные в этих голубых цехах, фиксировали вакуум Луны и испепеляющий зной Венеры. Начнется освоение Марса, и наши приборы будут доставлены на Марс.

Приборы с маркой нашего завода можно встретить в обсерваториях, кораблях, самолетах, на пультах управлений мощных энергетических установок, в лабораториях научно-исследовательских институтов.

На подступах к сборочному цеху мы шли каким-то бесконечно длинным коридором, и нас чуть не сбил электрокар, несшийся на полной скорости. Мы успели прижаться к стене, тележка пролетела мимо, но тут же резко затормозила, и с нее соскочила Зинка. Она была в брюках и драном полосатом свитере, который был для нее слишком велик, волосы, по обыкновению, разлохмачены, глаза зло блестели.

— Кого я вижу! Ура! — завопила она в полном восторге. — Учились-учились целых десять лет и тоже пришли сюда?

— Зина, сколько раз я просил тебя не носиться с такой скоростью, — обратился к ней укоризненно отец.

— Разве уж так скоро? — слукавила Зинка. — Никого не зашибла? Ох, поговорила бы я с вами, да установили эту проклятую ультра, теперь никуда не укроешься от диспетчера. Перекурить не даст. Голоса ее не могу слышать. Когда-нибудь доведет меня, испорчу ей прическу! Иду, иду!.. — Зинка помахала нам рукой и, вскочив на свою тележку, умчалась.

— Как она работает? — поинтересовался Генка.

— Когда захочет — хорошо, — неохотно ответил отец. Генка хохотнул.

— Понятно.

Ничего ему не понятно. Папа рассказывал, что Зинка сама попросилась на электрокар, до этого она работала на поточной линии и всех возмущала прогулами и разгильдяйством.

На электрокаре она сначала работала очень даже хорошо… пока на них не установили небольшие приемники для связи с диспетчером (ультракоротковолновая установка). Все электрокарщики нашли, что это очень удобно и экономит массу времени. Освободившись, он тут же получает по радио приказ выполнить то или иное задание. На пульте управления постоянно знают, где находится «местный транспорт», а рабочему не нужно спешить каждый раз на диспетчерский пункт за новым поручением.

Эта радиосвязь резко повысила производительность труда, но… для Зинки это было чересчур. Она-то ведь отнюдь не торопилась к диспетчеру. Ей нравилось носиться по всему заводу, она любила поговорить там или здесь, посмеяться, позубоскалить, покурить с кем-нибудь за компанию, присев рядышком на разгруженную тележку.

Зинка не терпела, когда ее «погоняли». За последние полмесяца у нее уже было несколько яростных стычек с диспетчером.

— Папа, а где работают Шурка, Олежка, братья Рыжовы? — спросила я.

— Зайдем и к ним.

Зинкина компания обреталась неподалеку (тоже просились вместе). Шурка Герасимов уже имел специальности токаря и слесаря. Его сначала поставили на черновую обточку калибров. Окончательную доводку делал пожилой, высококвалифицированный рабочий Ковальчук. Шурка проработал недели две и заявил, что ему «скушно» делать заготовки, что это всякий дурак может, а он хочет сам доводить. Мастер, отнюдь не благоволивший к Шурке, передернул плечами.

— Вот дурья башка, да ты понимаешь, какая здесь доводка требуется? До микрона! Тысячную долю миллиметра, соображаешь? Его и не поймаешь без микроскопа, микрон этот! Куда тебе!

Шурка стал прогуливать. На увещевания мастера твердил одно: «Скушно, я хочу на доводку».

Тогда вмешался мой отец и уговорил Ковальчука взяться обучить Шурку. Мастер уверял, что это будет потерянное время, а толку от такой шпаны все равно не будет. Но отец настоял, и Ковальчук стал Шурку учить. И обучил. Шурке дали самостоятельный заказ…