- Русские совсем разучились воевать, - говорил Гитлер. - Наверное, они только и ждут, чтобы с ними разделались. Но сначала мы поучим зарвавшихся англичан и французов.
Сталин после войны пребывал в удрученном состоянии.
- Дурак! - честно и справедливо сказал он Ворошилову.
Климент Ефремович возражать не осмелился и вместе с Буденным парился в бане на своей даче, а пока они парились, генерал Ока Городовиков (тоже кавалерист) играл им на баяне самые популярные мелодии, наркомам не было скучно:
Ах, тачанка-ростовчанка,
Наша гордость и краса,
Пулеметная тачанка
Все четыре колеса...
Закончив играть, Ока Городовиков спросил Буденного:
- Семен, всех берут. Неужто и нас посадят?
Буденный утешил друга:
- Нас не коснется. Берут-то ведь только умных...
* * *
А здесь играли на губных гармошках:
По соседству от казармы
у больших ворот
столб стоит фонарный
уже не первый год.
Так приходи побыть вдвоем
со мной под этим фонарем,
Лили Марлен,
Лили Марлен...
Ранней весной все песни кончились заодно с этой очень "странной" войной: вермахт вдруг перешел в активное наступление, какого союзники не ожидали. Кажется, в Лондоне и Париже все еще надеялись, что Гитлер, блефуя перед ними, блефующими, развернет свои силы против России, но...
Кто бы мог тогда ожидать удар такой силы?
Паулюс с удовольствием выслушал признание Виттерсгейма:
- Если вы, генерал, по-прежнему останетесь начальником штаба в нашей шестой армии, то Рейхенау, я думаю, снова предстоит целовать вашу голову вместо своей...
Шестая армия Рейхенау уже считалась "элитарной" в вермахте; и Паулюс сам понимал, что авторитет этой армии был следует поддерживать. Под траками гусениц раздроблена свобода нейтральных Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и Люксембурга. В канун удара по Франции немецкие самолеты забросали Мажино открытками с надписями "Приятель, поверни ее против света, и ты сразу поумнеешь!" Глядя на открытку против солнца, французский солдат видел парижанку, спавшую с англичанином из британского корпуса, который Черчилль благоразумно расположил в тылу - позади фортов линии Мажино. Такова была пропаганда Геббельса.
- Умейте плевать в открытую рану, - поучал он
Генералам Франции казалось, что достаточно отсидеться под землей на линии Мажино - и победа придет сама по себе. Немцы так и оставили их сидеть в фортах, а германские танки обошли их стороною, нанося удар во фланг, и через пять дней в Лондоне на квартире Черчилля раздался истерический звонок от Рейно, премьер-министра Франции.
Диалог между ними строился таким образом:
Рейно: Мы разбиты вдребезги, война проиграна,
Черчилль: Но это невозможно... так быстро?
Рейно: Немцы прорвали фронт, их танки идут лавиною, за ними движется с автоматами колоссальное количество пехоты... она у Гитлера вся мотомеханизирована!
Черчилль: Послушайте, Рейно, надо как-то держаться.
Рейно: Как держаться? Как, если их пехота слишком подвижна, ее силы не убывают. У пикирующих бомбардировщиков действие сокрушающее. Франция проиграла войну.
Английская экспедиционная армия спасалась в сторону моря. Рейхенау в горнолыжном костюме, как бравый чемпион, сидел поверх брони танка и солдатским тесаком резал на восемь кусков громадный торт-безе с цукатами. Хохотал:
- Сколько мы потешались над "ефрейтором", Паулюс, а ведь он всегда прав. Надо держаться этого чудака, который воротит морду от жирного шницеля с пивом. В конце концов, он недорого и обходится нации. Пожует травки, как зайчик, и - сыт! Зато мы уже отхватили пол-Европы и попрем дальше...
Гальдер вызвал к себе молодого цветущего полковника Адольфа Хойзингера, служившего по оперативным делам. Между прочим, не акцентируя его внимания, он спросил его:
- А что там с генералом Пуркаевым?
- Уже сидит на нашем крючке. Вряд ли сорвется. Страх перед Сталиным заставит его служить нам...
Генерал Пуркаев занимал в Берлине пост военного атташе - такой же пост, какой со стороны немецкого командования занимал в Москве генерал Эрнст Кестринг.
8. Карьеры
Максим Алексеевич Пуркаев был еще сравнительно молод, революция застала его в чине прапорщика. Крестьянский сын, он теперь выглядел природным интеллигентом, а пенсне как бы подчеркивало строгость его внешнего облика...
Немцы встретили военного атташе очень приветливо. Они приготовили для него в Берлине богато обставленную квартиру, в которой его уже поджидала прислуга - немка по имени Марта, женщина почти вызывающей красоты. Пуркаев просыпался, а Марта уже была на пороге спальни - с подносом, поверх которого дымилась чашка крепкого кофе, благоухали ароматные булочки.
Гитлер в аудиенции с атташе был крайне любезен.
Пуркаев не раз выезжал на маневры вермахта. От него, казалось, ничего не скрывают, и - верно! - он побывал даже в Цоссене, где секретно размещался "мозг" всей армии Гитлера. Гальдер тоже принимал Пуркаева у себя, держался очень просто, почти дружелюбно. Но далекий от дипломатии Максим Алексеевич не распознал один тонкий намек Гальдера.
- Почему вы, - сказал Гальдер, - и при вашем уме, потенциальный начальник штаба фронта, занимаете всего лишь скромный пост военного атташе? Может, у вас недоброжелатели в Москве? Такое бывает с людьми талантливыми...
Чтобы не быть глухим и немым в общении с генеральштеблерами, Пуркаев обзавелся учительницей немецкого языка, старательно, как школяр, зубрил всякие там "плюсквамперфекты".
В один из дней на его квартире зазвонил телефон:
- Вас, господин Пуркаев, беспокоят из Цоссена, не могли бы вы уделить время для визита нашего офицера?
Явился некто и с первых же слов предложил Пуркаеву работать на разведку абвера, причем немцы не крохоборствовали, обещая создать для атташе сладкую жизнь:
- Включая в меню и... Марту! Вы же не станете отрицать, что такие женщины на панелях не валяются. В случае же отказа мы всегда сумеем подобрать досье, порочащее вас, и тогда расправа Сталина будет короткой.
Пуркаев встал, чтобы вышвырнуть гостя из квартиры, но тот веером раскрыл на столе серию фотографий:
- Это вы, а это... Марта! Станете рыпаться, и через два дня эти фотографии окажутся у вашего генерала Филиппа Голикова, что возглавляет всю разведку вашего Генштаба.
Пуркаев этих фотографий не отдал:
- Пошел вон! Мое дело. Сам влип. Сам выпутаюсь... Максим Алексеевич сознавал, что его ожидает, и все-таки, пересилив себя, продуманно вышел на связь с Генштабом,
- Срочно отзывайте меня, - сказал он Голикову.
Вечерний самолет "люфтганзы" подхватил атташе и понес в Москву - на расправу. В Генштабе он сказал:
- Вы знаете, как я отбрыкивался от назначения в Берлин, а теперь смотрите, что получилось... Да, виноват. Черт с вами, бес со мной, но я не буду скрывать даже фотографии. Судите. Виноват. Сами видите, какая красивая попалась мне стерва. Но генерал Пуркаев не был предателем и никогда не будет!
- А в этом мы еще разберемся, - помрачнел Голиков...
В машине окна были задернуты непроницаемыми шторами. По шуму Пуркаев определил, что открываются железные ворота. Повели в камеру, оставили одного. Прошел день, миновал второй. Ни еды, ни воды не дали. Он утолял жажду быстро протекающей водой из унитаза. Ночью явились:
- Выходи. Руки назад. Без разговоров.
Снова посадили в ту же машину. Куда везут - неизвестно. Скрипнули тормоза. Куда попал, не понять. Его привели в кабинет, а там... "отец родной"! - Руки держать свободно. Следовать за нами. Ни здравствуйте, ни до свидания - полное молчание.
- Товарищ Пуркаев, - вдруг сказал Сталин, медленно прохаживаясь вдоль обширного стола, - вы можете не сомневаться в моем доверии и сразу же возвращайтесь в Берлин...
Что ответил Пуркаев? Ничего. Повернулся и вышел.
Немцы были изумлены, когда он снова появился в Берлине, зато из его квартиры мигом исчезла прекрасная Марта. Гестапо решило выжить из Германии неподкупного атташе. Стоило ему выехать на маневры, отказывал в машине мотор. В кармане обнаружился шпионский мини-фотоаппарат. Пуркаев вернул его Хойзингеру со словами: "Простите, это уже работа карманников, а не порядочных генштабистов". Учительница немецкого языка пропала. Пуркаева вызвали в полицай-президиум Берлина, где криминаль-генерал Артур Нёбе сказал, что против него заведено уголовное дело: