Многие семьи предпочитали воскресничать на Мамаевом кургане, с которого виделась широкая панорама города и просторы Волги - с караванами барж, парусными шверботами, белыми пароходами. В скудной, выжженной солнцем траве Мамаева кургана фыркали паром дедовские самовары, тут же ворковали патефоны, раскручивая пластинки с романсами Ирмы Яунзем, Вадима Козина, Сергея Лемешева, шло пиво под воблу, работяги, таясь своих жен, торопливо вышибали пробки из мерзавчиков, говоря при этом: "Ну, давай... со свиданьицем! Тока скорее, а то моя уже сюды зырит". Сталинградские инженеры грешили ликером "доппель-кюммель", очень модным тогда среди интеллигенции (помню, мой папа-инженер тоже отдавал ему немалую дань своего восхищения). А невдалеке от Мамаева кургана уже рычали моторы на танкодроме, неподалеку располагалось небольшое взлетное поле местного значения, с которого, кажется, в январе 1943 года и сумел подняться последний самолет из котла Паулюса с мешками писем...

Таким (или примерно таким) был тогда Сталинград - гордость советской индустрии, с населением около полумиллиона жителей, которые еще не ведали, что скоро их город будет полностью уничтожен и войдет в историю Человечества как незабываемый символ народного героизма.

Город-герой еще не был "героем"! Он работал...

* * *

В доме No 4 по Краснопитерской улице проживал Алексей Семенович Чуянов - с женою, детьми, дедом и бабушкой. Возле подъезда по утрам его ожидала легковая машина "бьюик", возвращая хозяина к семье только к ночи, изможденного от разных передряг и волнений, обыватели в городе о нем судачили:

- Большой человек! На своем автомобиле катается, денечек со Сталиным по телефонам о тракторах рассуждает...

Чуянов был первым секретарем Сталинградского обкома и горкома партии. Жизнь этого человека не была легкой. Он застал город, где "царила удушливая атмосфера, при которой клевета, опорочивание, нашептывание, подслушивание и доносы стали средством устранения с работы честных людей, которых объявляли врагами народа. В этот период многие партийные работники и представители творческой интеллигенции Сталинградской области были подвергнуты необоснованным репрессиям", - так вспоминалось Чуянову позже. Он начал партийную работу в Сталинграде с того, что разогнал алчную свору следователей, сыщиков и прокуроров, освободил из тюрем незаконно осужденных.

- Опомнись! - заклинала его жена. - Ты ведь не один на белом свете, хоть о детях-то наших подумал ли?

- Помню. О тебе, о себе, о детях, - отвечал Чуянов. - Но грех великий не подумать о людях...

Он попер на рожон! Один против многих.

Г. М. Маленков звонил из Москвы, задыхаясь, материл Чуянова:

- Что ты там балдеешь? Разве за тем тебе партия доверила город, носящий имя нашего мудрого вождя? Мы тебя в порошок сотрем, сволочь паршивая... Завтра от тебя даже тени на стене не останется!

Местное НКВД тоже хотело бы сделать из Чуянова "врага народа", но он устоял. Как устоял? - чудом, наверное. Устоял и добился, чтобы весь аппарат слишком ретивых надсмотрщиков к Сталинграду близко не подпускали. Чуянов играл своей головой, а ведь ему было тогда всего лишь 33 годочка. В сложных обстоятельствах он действовал по правилу "не играть в таинственного носителя забот и тревог партии, не скрывать от народа своих сомнений", это слова самого Чуянова.

- Хуже нет, - говорил он друзьям, поигрывая на пальце ключами от секретного сейфа, - когда партийный "кадр" становится на пьедестал недоступного божества с многозначительным выражением на лице заботливого и внимательного человека, и в таком случае именно по морде его и хочется треснуть вот этими ключами, чтобы не задавался.

"Большой" человек был и хорошим человеком (в этом я нисколько не сомневаюсь), а жене своей он признавался:

- Когда полмиллиона знает меня в лицо и по имени-отчеству, тогда от народа секретаршей не загородишься. Если у бабки крыша протекает, так она уже не ползет к домоуправу, она со своей слезницей ко мне тащится. Закройся я на замок, на улице меня дождется и все равно доконает...

Конечно, страх в душе был, и много позже Чуянов признавался, что рано или поздно его бы все равно посадили:

- Меня, по сути дела, спасла война. Если б не война, от меня бы и костей не осталось...

В большой стратегии он ни бельмеса не смыслил. Кадровый партийный работник, облеченный большим доверием народа (добавим - и лично товарища Сталина), он видел смысл жизни только в людях - со всеми их радостями и капризами, с активностью и недовольством, с подлинным героизмом и безобразным головотяпством. Приятно думать, что люди ангелы. Но тюрьма в Сталинграде - не декорация и не "пережиток проклятого прошлого". Приходилось считаться, что еще не перевелись жулики, предатели, доносчики, спекулянты, ворюги, хапуги и просто обалдуи, каких божий свет еще не видывал...

В один из летних дней 1941 года Алексей Семенович завтракал с семьей, сердито поучая своих мальчишек:

- Вовка, не болтай ногами. Валера, лопай, что дают и не капризничай. Заодно глянь - не подошла ли машина?

Дедушка Ефим Иванович сказал ему:

- Дал бы ты мальцам своим по лбу! Рази же они человеческий язык понимают? Вот раньше - драли, с утра до ночи, как Сидорову козу, и все было в ажуре. Не кочевряжились!

- У нас свой ажур, - ответил Чуянов.

- Иди-ка ты... никогда вам порядков не навести! Расселись там по кабинетам, одно знаете - в телефоны мурлыкать...

Чуянов уже привык к брюзжанию деда и никак не реагировал. Допивая чай, он выглянул в окно, окликнул жену:

- Подъехал! Может, и вернусь сегодня пораньше. - Да кто тебе поверит? - отвечала жена. Сбежав по лестнице, Чуянов от самого крыльца погнул жаркий воздух. Внутри его машины сидело... НКВД!

- Чего испугался? Садись, вместе поедем.

Это был Воронин, начальник НКВД Сталинградской области. Он шлепнул ладонью по коже сиденья, уже пропеченной безжалостным солнцем. Вместе поехали в обком. По дороге, как это принято, болтали о пустяках. Когда же приехали и прошли в кабинет, Воронин плотно затворил двери.

- Что еще стряслось? - насторожился Чуянов. Он подумал о какой-нибудь аварии на заводах.

- Выручай, - ответил Воронин. - Во всей области у тебя одного "бьюик" повышенной скорости. Дай нам, а?

- Кого догонять? Или побег из тюрьмы?

- Хуже, - сказал Воронин и, рывком придвинув к себе стул, плотно уселся. - Из наркомата звонили. Кто-то из военных атташе Германии, фамилию не разобрал, вдруг рванул из Москвы на быстроходной машине...

- Куда рванул?

- К нам! Прется на Сталинград, словно танк.

- А что ему нужно здесь?

Воронин подивился наивности Чуянова:

- Как же не понять? Очевидно, мы тут профасонили, а немцы успели завести в Сталинграде своих резидентов. Значит, какой-то гад на заводах в Берлин уже капает. А у нас на конвейере СТЗ - танки самой новейшей модификации. Вот главное...

- Отсечь его по дороге пробовали?

- Попробуй, отсеки, - ответил Воронин. - У него машина - как тигр, вездеход какой-то. Наши товарищи в Урюпинске пробовали догнать. Но у них же "эмка", барахло поганое. За немецкой техникой не угнаться! Вот и катит.

- Ладно, - сказал Чуянов, - хватай мой "бьюик", только верни его хотя бы не искалеченным на родимых ухабах.

- Вот спасибо. Ну, я побежал...

Чуянов стал вникать в дела области, но в середине дня его потревожил звонок из Питомника, большого сельского хозяйства к западу от города. Звонил секретарь тамошней парторганизации, просил объяснить, как понимать заявление ТАСС от 14 июня сего года, в котором черным по белому написано: "По мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы..."

Там в Питомнике не понимали:

- Пишут, вроде плутократы войну провоцируют, а немцы тут ни при чем. Как народу я растолкую? У меня вот деверь приезжал в отпуск. Он в ленинградском порту губжаном вкалывает. Так он сказал, что мы в Германию все шлем, шлем, шлем... а от Гитлера хрен в тряпке получишь!