- Алло; алло, алло! - разбудил Паулюс своего зятя...

Его встречали начальник штаба Фердинанд Гейм и адъютант Вильгельм Адам. Гейм сразу же доложил, что с 13 января - вот уже второй день подряд! - русская армия маршала Тимошенко проламывает оборону на путях к Харькову;

- Акцентировано их стремление на Барвенково.

Гладко выбритое лицо Паулюса отражало сияние морозного дня, все отметили его рост в 190 сантиметров, его телесную худобу, узкие губы и нос с благородной горбинкой. Тонкая рука Паулюса освободилась от перчатки, протянутая Гейму:

- Благодарю, Гейм, о прорыве на Барвенково я извещен еще в Цоссене.

Затем Паулюс отвел ладонь Адама от козырька фуражки.

- Не будем официальны. Судя по выговору, вы гессенец?

- Так точно, уроженец Гессена.

- Значит, земляк. Мы, надеюсь, поладим...

Штабной "хорьх" катил по заснеженным улицам Полтавы, и Паулюс был невольно удивлен великолепием классических зданий, обилием памятников старины, красотой старинных барских и купеческих особняков. Помня о "наполеономании" множества генералов вермахта, он шутливо обратился к полковнику Гейму:

- Кажется, здесь Наполеон не ночевал, не закусывал и не заводил скороспелых шашней с полтавскими ламами. Так что мне в этом городе никакие исторические аналогии не угрожают.

Фердинанд Гейм оказался совсем лишенным чувства юмора.

- Да, - отвечал он, - зато здесь бывал шведский король Карл XII, и Полтава перегружена памятниками в честь той самой битвы, которая отбросила короля к Бендерам.

- Любопытно их осмотреть, - сказал Паулюс...

Они прибыли в штаб-квартиру, занимавшую здание какого-то техникума. Начальником офицерского казино в Полтаве оказался старый приятель Паулюса капитан Бернгард Дормейер, который с готовностью официанта уже держал обеденное меню.

- С чего начнем? - спросил он весело.

- С картофельных оладий, - сказал Паулюс.

- И только? Мы же богатые люди.

- Богатые? Тогда с луковой подливкой...

Квартирмейстер фон Кутновски предъявил сводку о состоянии 6-й армии. Она выглядела весьма утешительно. В составе армии числились одиннадцать пехотных дивизий. 213-я охранная, танковую группу Паулюса составляли сразу пять мощных панцер-дивизий, а также моторизованные (в том числе и отборные дивизии СС - "Викинг" и "Адольф Гитлер").

- Замечательно, Кутновски, - сказал Паулюс. - Скоро следует ожидать еще и маршевых пополнений из Франции.

- Ах, "парижане"! Они там избаловались в Европе и, попадая на русский фронт, сразу скисают...

В оперативном отделе штаба уже были развернуты карты, оперативники кратко и четко ввели Паулюса в обстановку на фронте, заодно утешив его тем, что места прорыва русскими войсками сразу же заполняются из резерва:

- Количество дивизий у маршала Тимошенко не должно настораживать, докладывали они, ибо русских дивизиях едва наберется пять-шесть тысяч человек, бывает и намного меньше, тогда как полнокровная германская дивизия насчитывает до пятнадцати тысяч солдат.

- Благодарю. Я доволен, - отвечал Паулюс.

В казино он напомнил Кутченбаху о соблюдении должной субординации:

- Хоть вы и зять мне, но обедать впредь станете от меня отдельно.

- Ладно, - по-русски отозвался зондерфюрер...

Подле Паулюса обедал генерал-майор Мартин Латтман, командир 389-й пехотной дивизии, и Паулюс дружески ему улыбнулся...

- Мы с вами уже встречались. Помните, это было в доме фельдмаршала Эрвина Витцлебена... вы не забыли?

- Да, в лучшие времена, господин генерал-лейтенант. Я тогда закрывал телефон подушкой, чтобы гестапо нас не подслушало.

- Значит, времена не были лучшими, Латтман.

- Они стали еще хуже, - кивнул Латтман. - Хотя здесь, в условиях фронта, мы говорим более откровенно, нежели в тылу.

- Как тут дела с партизанами? - спросил Паулюс.

Морозы на Украине держались сильные, и Латтман сказал, что только теперь в армию стали поступать каталитные печи для разогрева моторов, в радиаторы стали заливать глизантин - незамерзающую жидкость. А партизаны бросают в бензобаки немецких машин кусочек сахару, и этого бывает вполне достаточно, чтобы в пути машина остановилась "по неизвестным причинам" никаких следов диверсии не остается.

- Советы, - заключил Латтман, - сдали нам свою территорию только в тактическом плане, оставляя ее в сфере своего прежнего политического влияния, доверяя власть партизанам...

Командиры дивизий были заняты делами на фронте. В Полтаве Паулюсу представились лишь командиры корпусов. Он объявил генералам, чтобы впредь борьба с партизанами не превращалась в репрессии над мирным населением:

- Мой предшественник Рейхенау слишком категорично разумел правовые нормы своего поведения. При мне этого не будет. Статья сорок седьмая военного кодекса от 1872 года сохранила свой смысл и в новых условиях: выполнение преступного приказа уже само по себе является преступлением.

Его пожелал видеть генерал-полковник Вальтер Хейтц, командир 8-го армейского корпуса ("выступающая нижняя челюсть, - описывал этого человека - придавала его узкому лицу какое-то жестокоевыражение").

Хейтц был взбешен.

- Не понимаю! - заявил он. - Приказ Рейхенау одобрен лично фюрером, который повелел разослать его в копиях по всем частям вермахта как общее руководство к действию в условиях Восточного фронта. Отвергая этот приказ Рейхенау, - сказал Хейтц, - вы... вы впадаете в опасную крайность.

- Приказ Рейхенау в силе, - тихо добавил Гейм.

Пришло время проверки совести Паулюса. Он сказал, что в Семилетнюю войну генерал фон Мартвиц отказался исполнить звериный приказ короля Фридриха Великого, и на могиле Марвитца в святости сохранилась надпись: "Избрал немилость там, где повиновение не приносило ему чести".

- Может быть, - сказал Паулюс Хейтцу, - приказ Рейхенау останется руководством для всего вермахта, но только не для шестой армии. О том же, что творится вне сферы действия моей армии, я знать не знаю. Это меня не касается... Впредь, - распорядился он. - вешать так называемых партизан ЗАПРЕЩАЮ!

Ему было приятно, что вечером его навестил генерал Отто Корфес, благодаривший Паулюса за отмену приказа Рейхенау:

- Покойный любил убивать людей, веселясь, когда они падали в ямы трупами, и такие казни у Рейхенау превращались в загородные пикники - "с очередной выпивкой...

Корфес был уже в летах. Рано облысевший (только над ушами еще росли волосы), он имел крупный нос и крепкий подбородок, выдававший в нем волевого человека. (Тогда ему, генералу вермахта, не дано было знать, что со временем он станет видным историком, а его труды будут печататься в московской прессе. Паулюс, испытывая симпатию к Корфесу, сказал, что немало удивлен жестокости Рейхенау и даже не понимает причин, которые вызвали появление этих бесчеловечных приказов.

- Не забывайте, - напомнил Корфес, - что великая германская литература начиналась с "Разбойников" Шиллера. Так уж сложилась наша история, что с первых Гогенцоллернов, осевших в Бранденбургской марке нас, германцев, приучали к насилию, воспитывая в немцах превосходство над другими народами. Даже когда у нас не было штанов, чтобы прикрыть свои задницу мы задирали нос перед всем миром. Но из прошлого "бедного Михеля", над которым потешался весь мир. Гитлер превратил нас в "проклятого Фрица", ставшего пугалом для человечества...

Паулюс был несколько шокирован такой откровенностью Отто Корфеса, который просил называть его не "генерал Корфес", а "доктор Корфес", чем намекал на свое научное звание.

- Стоит ли обострять этот вопрос, доктор Корфес? Германия всегда была вынуждена воевать со своими соседями.

- Отменив приказ Рейхенау, вы, господин генерал-лейтенант танковых войск, доказали, что являетесь умным человеком. Подумайте сами, кто из соседей собирался нападать на Германию после Версальского мира? Может, поляки? Чехи? Норвежцы? Французы? Или русские? Нет, - сказал Корфес, - мы сами взорвали бочку с порохом и теперь враждуем со всем миром...