— А вы, собственно, кто?

— Подруга Юпитера.

— Я бы скорее приняла вас за его бабушку.

— Я еще и журналистка. Пишу для журнала «Изящные искусства».

— Юпитер очень талантлив. Причем во всех областях. Мы с ним прекрасно ладим.

— Так это вы его покровительница, мадам Хатчинсон?

— Я терпеть не могу говорить без подготовки, мадам…

— Жост. Лола Жост.

— Но я готова ответить на ваши вопросы в редакции вашего журнала.

— Понимаю.

— Позвоните мне в «Бристоль». Я там остановилась. До скорого, Лола.

— Всего хорошего, мадам Хатчинсон.

— Зовите меня Хатч.

Американка помахала рукой, так что на солнце сверкнули покрытые лаком ногти и звякнули золотые подвески на браслете. Она направилась к «даймлеру», не забыв взглянуть на номерные знаки «твинго». Лола услышала, как она окликнула шофера, назвав его Джимом, и отметила, что он не вышел из машины, чтобы открыть дверцу перед хозяйкой. Она дождалась, пока машина скроется за поворотом, прежде чем извлечь шампанское. Оно успело нагреться.

Ей открыл полуголый Юпитер Тоби во всей своей солнечной, берущей за душу красе, только на этот раз в бермудах и очень хмурый на вид. В конце концов он все же улыбнулся. Она объяснила, что пришла поблагодарить его за гостеприимство, и извинилась за ущерб, нанесенный его запасам спиртного. Он пригласил ее внутрь и отнес шампанское в холодильник, оправил постель, а затем пригласил ее сесть рядом с ним на старый честерфилдовский диван.

— Я тут столкнулась с вашим спонсором.

— Я тоже, — вздохнул он.

— Ничего не скажешь, все при ней.

— Вот-вот, при ней и то, и се, она и при деньгах, и при делах…

— Думаю, вам с ней скучать не приходится.

— Мне уже кажется, что хорошего понемножку. — Он указал на так и не распакованные ящики у себя за спиной. — Я совсем не продвинулся. Перестал работать.

Лола промолчала.

— Ей бы хотелось иметь дюжину жизней. Беда в том, что пока она пожирает мою. И вам не стоило беспокоиться из-за шампанского. Здесь его полные ящики. Дизайнерская посуда, шелковые простыни, мягкие полотенца. Ее шофер привез все это барахло и вернулся в машину, чтобы терпеливо, словно верный пес, ждать, пока мы закончим наши забавы. Я знаю, о чем вы думаете. Она красивая женщина, и мне не на что жаловаться. К тому же она щедра, что весьма кстати для такого, как я.

— Такого, как вы?

— У моей семьи были средства. В свое время.

— Но не теперь?

— Я принадлежу к обедневшей ветви. Но давайте все-таки выпьем шампанского. Мне это промоет мозги. Вы не против?

Она улыбнулась, и он разлил вино по бокалам.

— Вообще-то не так уж плохо, что мои скульптуры до сих пор не распакованы.

— Вы собираетесь снова переезжать?

— Эта мысль не дает мне покоя.

— Но у вас скоро выставка.

— Я подумываю от нее отказаться.

— И вернуться в мастерские Жармона?

— Туда или еще куда-нибудь. Во всяком случае, в такое место, где я никому ничего не буду должен.

— Вам придется нелегко. Мы живем в эпоху развитого капитализма, если вы не заметили.

В замешательстве он замолчал, прежде чем рассмеяться.

— Вы неподражаемы, Лола Жост, вам еще никто этого не говорил?

Она отпила шампанского. Они погрузились в умиротворенное молчание, затем он спросил, как продвигается ее расследование. Она сообщила о допросе Марке и попыталась вытянуть из скульптора какие-нибудь сведения о подрядчике и его компаньонке, но ничего полезного не узнала. Юпитеру вздумалось приготовить омлет со специями. Она отведала его вместе с ним и помогла вымыть посуду.

— Благодаря вам я решился, — произнес он.

— Черт возьми! На что?

— Вернуть себе свободу.

— Но я ничего не сделала.

— Вы стали последней песчинкой, перевесившей чашу весов. Моряку не терпится отправиться в плавание. Только он сам об этом еще не знает. Корабль ждет его в порту. Попутный ветер треплет его по щеке, пока он дремлет на палубе. И тогда моряк понимает, что пора сниматься с якоря. Больше ему не слышать пения сирены. Отныне петь ему будет только ветер.

Шампанское настроило его на лирический лад. Похоже, парень с чудинкой. А может, скроен из того материала, из которого шьют паруса.

— Время пришло. Я расстаюсь с этой мастерской, расстаюсь с Хатч. И с головой ухожу в работу. Дайте мне ваш номер. Я позвоню вам, как только найду свое место. Мне полезно говорить с вами. Правда, шампанского нам уже не пить. Оно мне будет не по карману.

Ничего, Юпитер, подумала Лола. Выпьем что скажешь.

На невысокой скорости Лола вернулась в Париж и припарковалась на бульваре Журдан, перерытом из-за прокладки трамвайных путей. В аптеке она накупила жевательной резинки, чтобы Ингрид не учуяла запаха спиртного и не приставала с вопросами. С подругой они встретились у черепашьего озера и бродили по парку в поисках идеального укрытия.

— Знаешь, Лола, мне сегодня показалось, что за мной следят. Чтобы встретиться с тобой, мне пришлось избавиться от тени.

— Тебе не показалось, Ингрид.

— Ты о чем?

— Дюген наверняка установил за тобой слежку. На его месте я бы так и поступила. На случай, если Брэд вздумает с тобой связаться.

— А еще чтобы меня защитить, верно?

— Мы такие, какие есть. Полицейского не переделаешь.

Лола указала на пышный куст боярышника и поманила за собой Ингрид. Она вытянулась на лужайке, посоветовав подруге в ожидании темноты последовать ее примеру. Но та предпочла присесть.

— Позвоню ему и скажу, что не нуждаюсь в его защите. Я сумею постоять за себя. А он со своим прилипалой Николе пусть и не мечтает. Брэд ко мне не придет, я надеюсь, что он далеко отсюда…

— Как тебе угодно. Что до меня, ничто не нарушит мой сон. Даже миллионы призраков, которые здесь бродят. Честь и хвала Альфану, архитектору Монсури. Он разбил парк на месте каменоломен и кладбища… На насиженном месте…

— Я уверена, что пересечь границу можно и без паспорта… Лола? Лола?

Лола уснула. Расстроенная Ингрид вздохнула, улеглась рядом и тут же задремала. Почему-то ей мерещилось, будто она постигла магию трав. И в Луизиане, и в Иль-де-Франс растительный мир сохраняет свою животворную силу. Он пробивается из-под булыжных мостовых, камней, стен, терпеливо ждет своего часа в выбоинах, выстилает желоба и стоки, прорастает мальвой у ограды, ложится ковром мха вдоль придорожной канавы. Его зеленые плети и стебли унесут Ингрид и Лолу прочь от забот.

Ингрид уснула, представляя, как Ману варит в котле зелье. Вокруг него резвятся пугала с трещотками, а утки, избавленные от черепах, выделывают в небе фигуры высшего пилотажа, на манер летной эскадрильи вечером 14 июля.

Лолу разбудили крики. Она открыла глаза под темной завесой листвы и вообразила, будто лежит посреди парковки в Монруже, слушая пение богов, изгоняющих сирен, затем приподнялась на локте и прислушалась. Сначала кричал кто-то один, потом к нему присоединились другие. Попахивало всеобщей ночной поножовщиной. Она растолкала Ингрид, и та пробудилась с именем майора Дюгена на устах.

— Поднимайся, похоже, там заварушка, — сообщила Лола.

Они бросились на шум. Ингрид быстро вырвалась вперед.

Лола пришла к финишу, вконец запыхавшись. Ингрид что-то горячо обсуждала с Ману и его подручными. Молодой человек, захваченный двумя садовниками и освещенный фонарем Ману, громко требовал свободы. Ему не давали вырваться. Хотя это было не просто: крикуна явно одолевала пляска святого Витта.

— Это еще кто такой? — вопросила Лола, потирая руки.

— Парковый убийца, кто же еще! — рявкнул садовник.

Лола опознала одного из простофиль, обрезавших каштаны. Она обратилась с тем же вопросом к Ману.

— Он нам втирает, что работает в клубе ролевых игр, — ответил Ману слегка озадаченно.

— Потому что это правда! — возопил молодой человек. — Я работаю на «Парижские тайны». Мы прячем указатели в стратегических точках, а игроки их находят. Чертовы поиски сокровищ! Сколько мне еще повторять? Позвоните моему хозяину. Сами увидите!