Вооружившись пинцетом, доктор осторожно погрузил открытку в желтовато поблескивающую жидкость, наполнявшую кювету. Через полторы-две минуты поперек поблекшего текста стали выступать красные штрихи, постепенно сложившиеся в колонки пятизначных чисел. Отключив сигнализацию, охранявшую другой, не менее тщательно замаскированный сейф, Штреземанн достал шифр-блокнот и с его помощью перевел кроваво-красные цифры на немецкий язык.

Куда делся вошедший у служащих фирмы в поговорку флегматизм доктора? Взволнованно прошагал он по кабинету, остановившись у встроенного в стену бара, подрагивающей рукой налил и сразу опорожнил рюмку кюммеля. Задумался.

Штреземанн не мог пожаловаться на судьбу. Конечно, не рухни с таким треском третий рейх Гитлера, не окажись его (бывшее его!) имение на отошедшей к Польше земле, все было бы иначе... Но и сейчас доктор занимал прочное, дававшее немалые блага положение в системе разведки, владел вполне приличным пакетом акций устойчивых, процветающих предприятий. При желании он мог бы подумывать об отдыхе, о спокойной, обеспеченной семейной жизни...

Или заняться политической деятельностью, призвание к которой доктор ощущал с юношеских лет, с «гитлерюгенда». Связав свою карьеру с разведкой, Штреземанн был вынужден всегда оставаться в тени. Репутация коммерсанта, сотрудника фирмы, оживленно торгующей с Востоком, должна быть на высоте, взгляды должны носить определенную окраску. Членство в таких объединениях, как, например, «сообщество восточногерманских землевладельцев», для всех оставалось тайной...

Перспективы, открывавшиеся в шифрованном донесении «Фиалки» будоражили сознание. Наконец-то Отто Реслер добрался до важнейших секретов красных.

...Штреземанн вздрогнул и огляделся по сторонам. Черт возьми, кажется, он позволил себе, пусть мысленно, назвать «Фиалку» подлинным именем? Нервы... Доктор медленно выцедил еще рюмочку кюммеля и удобно устроился в кресле у стола. Времени до встречи с шефом достаточно, стоит все обдумать еще и еще раз...

Ценность информации «Фиалки» такова, что после доставки ее в разведцентр он, Штреземанн, отхватит солидный куш. А если доставит ее сам? Пожалуй, не только утроится вознаграждение (тогда можно, наконец, приобрести и виллу в горах!), тут уж пахнет продвижением по службе. Продвижением в «верха». Много ли сейчас таких специалистов по России, как он? А «Фиалка» — это же его детище. Давно, давно это было... Отхлебнув кюммеля и поудобнее устроившись в кресле, доктор предался приятным воспоминаниям...

В небольшом, с наполовину заколоченными фанерой окнами бывшем классе бывшей сельской школы — два стола. За одним — офицер штаба мотопехотной дивизии армейской группировки «Митте» майор Файерморген, за другим — секретарь-переводчик. Они ведут опрос советских военнопленных. В углу, в бог весть откуда взявшемся здесь глубоком кожаном кресле — обер-лейтенант. Серо-зеленая шинель наброшена на плечи. Длинные, покрытые рыжими волосами пальцы поглаживают козырек фуражки. Взгляд холодный, высокомерный, слегка скучающий. Это он — представитель абвера, сотрудник штаба «Валли» — Штреземанн. Впрочем, тогда он носил другую фамилию — Франке. Кстати, тоже не собственную, не родовую. Штреземанном он стал позднее, после войны...

— В лагерь, — устало бросает Файерморген. — Следующий!

Конвоир вталкивает в класс молодого долговязого солдата.

— Фамилия, имя, часть, кто командир? — привычно, монотонно вопрошает переводчик.

— Сырмолотов я, — испуганно моргает солдат. — Федор Сырмолотов... Да я не пленный, — торопливо, сбиваясь, начинает бормотать долговязый. — Я сам... сам к вам пришел. Убег я от них, от советских...

На щеке обер-лейтенанта Франке слегка дрогнул мускул. Кого же напоминает ему этот замызганный, грязный ублюдок? Тренированное воображение снимает с лица солдата грязь и кровь, накладывает на стриженую голову мягкие светлые волосы с модной челкой, отсекает рваный ворот гимнастерки, заменяя его черным с серебряным шитьем воротником форменного мундира. Поразительное сходство. Вылитый унтерштурмфюрер Реслер. Человек из ведомства Гиммлера, недавно откомандированный в штаб «Валли» из СД. Франке уже ломал голову над тем, как избавиться от нежеланного соглядатая и конкурента...

Внешне пленный солдат почти копия Реслера. На этом, пожалуй, можно сыграть... Обер-лейтенант поднимает руку:

— В мою машину. Документы — сюда, у себя никаких отметок прошу не оставлять. Продолжайте, пожалуйста.

— Следующий! — рычит Файерморген. Его коробит тон обер-лейтенанта, младшего по чину, но, увы, имеющего право распоряжаться. А Франке-Штреземанн вновь безразлично застывает в кресле.

...Подполковник фон Герлиц по достоинству оценил предложение Франке. Больше того, он сам принял деятельное участие в разработке плана внедрения в Россию перспективнейшего агента, наилучшим образом зарекомендовавшего себя в СД и абвере, — Отто Реслера. План получил одобрение высокого начальства. Все были довольны. Впрочем, Штреземанн не будет утверждать, что был доволен и сам Реслер: возможно, он мечтал об иной карьере.

Три месяца прожил Реслер бок о бок с Сырмолотовым на специально отведенной для них даче. Официально унтерштурмфюрер числился в командировке. Большую часть времени они проводили в беседах. Говорили за работой (Реслер изучал и трудовые навыки подопечного), за выпивкой, на отдыхе, перед сном...

...Несчастные случаи во время войны нередки. Однажды, возвращаясь из командировки, «Реслер» погиб, «подорвавшись на партизанской мине». Состоялись пышные похороны. Потом... в Долинске появился «Сырмолотов».

В тысяча девятьсот сорок четвертом году связь с «Фиалкой» прекратилась. Пропали без вести агенты-связники Шредер, Зандберг...

...Третий рейх перестал существовать. Казалось, на «Фиалке» можно было поставить крест...

Приглушенно, с мягкими переливами, пробили старинные стенные часы. Штреземанн открыл глаза, потянулся. Заперев и поставив под сигнализацию сейфы, проверил перед зеркалом состояние своего туалета и четкой, размеренной походкой направился к выходу. Настало время ехать к шефу.

— Если не ошибаюсь, вы предпочитаете болгарские? Закуривайте, пожалуйста, Анатолий Степанович, — подполковник Климов придвинул инженеру Шушарину пачку сигарет «Родопи». — И очень прошу рассказать поподробнее. Для нас могут оказаться важными самые мелкие детали.

— Я, Алексей Петрович, не детектив, может, чего и не усмотрел, не взыщите. Все ваши инструкции я выполнил в точности, хотя не скрою, поначалу роль этакого Дон-Жуана, как говорится «с ходу влюбившегося» в первую встреченную нами в НИИ женщину, давалась мне нелегко. Опыта, понимаете, не хватало, да и систему Станиславского я не изучал. Недосуг было. Все точными науками занимался. Кстати, эта лаборантка Леночка, через которую я информировал Евгения Андреевича о текущих делах, она... э... действительно незамужняя?

— Почему это вас интересует, Анатолий Степанович?

— Ну, я думаю, военной тайны здесь нет. А девушка очень симпатичная. И умна... Не предполагал наличия у женщин таких способностей к аналитическому мышлению.

— Действительно незамужняя, — улыбнулся Алексей Петрович. — И все, что она вам о себе рассказывала — тоже соответствует действительности. Вас никто не собирался вводить в заблуждение.

— Да, да. Понимаю. Это была моя задача — ввести в заблуждение Федора Семеновича. С этим, полагаю, я справился. Сырмолотов — не химик. Во всяком случае не крупный специалист в этой области. Уверен, он до сих пор находится в убеждении, что держал в руках подлинные материалы с химическими формулами нового ракетного топлива, сведениями о способах применения катализаторов и... итоговыми выкладками об эффективности этого горючего. Должен сказать, что если данные действительно попадут на Запад, там надолго запутаются в решении проблемы.

— Анатолий Степанович, вы не будете против записи вашего рассказа на пленку?