...Пустой коридор блестел влажным после недавней уборки линолеумом. В здании тишина. Хотя и привык майор Климов за долгие годы службы ко всяким неожиданностям, все же сейчас хотелось побыть одному, подумать... Нет, не здесь, в четырех стенах, хотелось побродить по вечернему городу, по набережной. На фоне бурной городской жизни четче, рельефней формируются мысли...
— Ты куда сейчас, Саша? — спросил Алексей Петрович, обнимая Колоскова за плечи. — Домой?
— Еще рано, товарищ майор. Лучше дайте мне дело «Оборотня», я ведь знаю о нем только понаслышке.
— Что же, пойдем. — Климов в кабинете достал из сейфа объемистое, аккуратно подшитое дело с четким грифом «секретно» в правом верхнем углу обложки. Протянул Колоскову:
— Изучай, Саша. Коль скоро выходишь с нами на эту «охоту», должен знать, за каким зверем идешь.
ГЛАВА II
Кто он?
...«Собственноручные показания свидетеля Мохова Ивана Степановича, 1916 года рождения, рядового второго взвода...
Даны двадцатого ноября 1941 года. Об ответственности за ложный донос предупрежден.
...Колчина Петра Савельевича я знаю с малолетства, и родились, и взросли мы в одной деревне. Росли, правда, не на равных — я, как и батя мой, с малых лет батрачил, а Колчины были люди заметные, богатые...»
...Саше Колоскову живого кулака видеть не довелось; в конце двадцатых годов, когда бурные волны классовой борьбы вздымались в деревнях и селах, его еще и на свете не было. По книгам да кино знает он о том времени, и Савелий Колчин, отец Петра, представляется ему сейчас в образе шолоховского Якова Лукича, умного, хитрого, смертельного врага новой власти. Зримо представляются тайные кулацкие сборища и мальчишка, Петька Колчин, залегший у плетня на стреме...
«...Году примерно в тысяча девятьсот двадцать восьмом или двадцать девятом, точно не помню, — читает Александр дальше, — Савелий Колчин был арестован органами ГПУ за участие в убийстве комсомольца Калюжного, приехавшего в деревню нашу с агитбригадой. Родичей его вскорости раскулачили и выслали, с ними и Петр уехал.
...Савелий Колчин вернулся в село знать-то году в тысяча девятьсот тридцать восьмом. Петр, ставший жителем городским, тогда наезжал к нему, да все ненадолго. В колхоз Савелий вступать не стал. Где-то года за два до войны опять его органы арестовали. За что — точно не скажу, не знаю. Я, как и Петька, в Александровске жил, учился в фабзауче, дома бывал наездами. Ходили, правда, слухи, что хотел он банду сорганизовать, что нашли у него револьвер, да ведь то слухи, за них не ручаюсь.
Петра тогда не тронули. С ним, с Петром Колчиным, нас в одночасье и в армию призвали, и служили мы вместе. Вместе и войну начали. Друзьями не стали, но как земляки держались друг к другу поближе.
Немцы нас в первые дни потрепали здорово: командира тогда убило и весь штаб бомбой накрыло. Командовать нами стал комиссар батальона Гриднев Сергей Иванович, светлая ему память. Умный и решительный был командир. Хоть и продолжали мы отходить, но за каждый холмик, за каждый овраг цеплялись. Отступали, но немцев положили немало.
В конце сентября прижали нас фашисты к какой-то речке, неподалеку от деревни Вагино. Навалилось их на нас уйма, да еще танки. В общем, рассеяли нашу часть, и оказались мы в немецком тылу. Так уж вышло, что сошлись мы трое: комиссар Гриднев, Колчин и я. Решили такой боевой группой и выходить к своим. Сказать смешно — боевая: у комиссара два патрона в нагане, у Колчина — винтовка, а я вовсе с одним ножом, винтовку шальным осколком разбило.
Пошли. К полудню слышим: впереди моторы гудят. Как положено, провели разведку, видим: шоссе, по нему колонны немецкие прут.
Стоим мы втроем у оврага, советуемся, как шоссе перейти.
И тут Колчин вдруг подымает винтовку и в упор Гридневу в грудь стреляет. Я сразу-то ошалел, не пойму ничего. А Петро: «Амба, — говорит, — конец большевикам-коммунистам. Я, — говорит, — им не союзник, я их сам добивать буду. Вот возьму, — говорит, — только комиссаровы документы — и ходу к немцам, они люди культурные, цивилизованные, мне их бояться не надо. И ты, — говорит, — Иван со мной пойдешь, и тебе у немцев дело найдется».
Нагнулся он к Гридневу, а я прыг в овраг — и деру. Слышу сзади выстрел, другой, что-то в левую руку меня ударило, а сам бегу, ладно кругом лес, кусты. Так и ушел я, хоть и раненый.
Недели две по лесам блуждал, но вышел-таки к своим. В госпитале политруку рассказал, как дело было. А он велел обязательно к вам прийти. Чтоб узнали люди о колчинском преступлении. Чтоб его, Колчина, позору предать и за честь Гриднева Сергея Ивановича слово замолвить...
Показания принял: следователь особого отдела 17-й стрелковой дивизии старший лейтенант Ковалев...»
«...На фотокарточке под номером два изображен хорошо известный мне, Мохову И. С., изменник Родины Колчин Петр Савельевич...
Опознание провел: капитан Григорьев».
«Выписка из материалов Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков на временно оккупированной ими территории.
...17 февраля 1942 года карательным отрядом СС и так называемой «украинской» полицейской ротой сожжены дотла населенные пункты Каменка, Вороний Гай и Сельцо, а жители этих сел расстреляны.
...Об уничтожении села Каменка случайно спасшиеся от гибели бывшие его жители Опанасенко Мария Григорьевна, Яковлев Артем Иванович и Стаценко Фаина Максимовна рассказали:
— В село наше, располагавшееся в партизанском крае, немцы и местные полицаи заглядывали редко, больше с целью пограбить: угнать скот, вывезти продукты. В январе 1942 года после очередной такой «операции» карательный отряд был разбит партизанами отряда «Народные мстители», которые базировались в Узловском лесу и часто останавливались в нашем селе на отдых.
После этого случая немцы у нас больше месяца не показывались.
17 февраля, утром, в село на подводах въехал отряд эсэсовцев и полицаев. В середине колонны сидели в санях немецкий офицер в черной шинели и командир полицейской роты, стоявшей в бывшем райцентре Яблоновом, Петренко, известный нам по прежним грабежам нашего села. Петренко также был в немецкой офицерской форме.
В центре села офицеры, человек двадцать немцев-эсэсовцев и такая же группа полицаев остановились. Остальные немцы и полицаи, проехав Каменку, стали с двух сторон цепью окружать ее.
В это время из здания бывшего клуба выбежали ребята — мальчишки в возрасте десяти-двенадцати лет. Офицер-немец что-то сказал Петренко, тот пьяно захохотал, достал пистолет и, тщательно прицеливаясь, начал стрелять в детей.
Трое ребят упали, остальные бросились врассыпную.
Тогда Петренко, громко ругаясь, выхватил из саней автомат и стал стрелять по убегавшим детям очередями.
Это лично видели из окна своей хаты Опанасенко М. Г. и Яковлев А. И. ...
...Разбившись на группы, немцы и полицаи пошли по селу, стреляя во всех, кто появлялся на улице. Заходя в хаты, они убивали сельчан, выносили и складывали на подводы наиболее ценные вещи, продукты, а дома поджигали. Не щадили никого — ни стариков, ни малых детей.
Тех, кто пытался бежать из села, убивали немцы и полицаи, стоявшие в цепи вокруг Каменки.
Это было продуманное поголовное уничтожение всех жителей...
Стаценко Ф. М. с чердака своей хаты лично видела, как Петренко с одним немцем и двумя полицаями зашел во двор колхозника Майбороды и, сев на стоявшие там козлы, послал полицаев в дом. Вскоре они вытолкнули из хаты во двор семидесятилетнего старика Майбороду Игната и его сноху Лидию с грудным ребенком на руках.
По знаку немца полицаи сорвали с них одежду.
Петренко, размахивая пистолетом, кричал на Майбороду, требуя сказать, где его сын-партизан, а немец, взяв вожжи, хлестал ими Лидию и ее ребенка. Увидев, что другая группа немцев и полицаев направляется в сторону ее дома, Стаценко выбежала в огород и спряталась в погребе за кадушками с овощами.