Все четверо переглянулись.

— Да, это уже интересно, — протянул Колодников.

В это время снова открылась дверь, и вошел Павел Зудов, оперативник почти двухметрового роста, с большой, весьма соответствующей его торсу головой. Классическими чертами лица Павел походил на мифического нибелунга. Зато голос у него был необычно грудной, в интонациях похожий чем-то на женский. Он кивнул головой Малиновской, и заявил: — Соседка напротив, из сорок второй квартиры, говорит, что к Паршину в последнее время часто приезжали двое: черноволосая женщина лет тридцати, и очень высокий мужчина лет сорока пяти. Приходили к нему с пакетами, уходили пустые. Раз она видела, что они его сажали в машину, куда-то отвозили.

— Да, вон, в кухне бутылок двадцать из-под этой паленой, осетинской водки, — сообщил Шаврин.

— Это не Сонька ли Зубаревская тут у нас побывала? — предположил Колодников.

— Похоже, что она, — согласилась Малиновская. — Уж очень она похожа по всем приметам.

— Она-она, — подтвердил Зудов. — Старушка запомнила и машину, кофейного цвета «Жигули». Как я понял — шестой модели.

— Ну, что ж, может хоть в этот раз удастся прищемить ей хвост? — размечтался Колодников. — Обязательно нужно отправить анализы этого прыгуна на гистологию. Что-то мне кажется, не зря они тут посуду помыли.

В это время женщина, про которую они говорили, ехала на кофейного цвета «шестерке» в другом конце города. Софье Романовне Зубаревской месяц назад стукнуло тридцать лет. Ее можно было назвать даже привлекательной: при черных, густых волосах — светлая кожа, глубокие, красивой формы карие глаза. Она мало походила на цыганку, и виной тому была русская мать, прижившая Софью от цыгана Романа Зубаревского. Мария давно умерла, Софье тогда было три года, Роман часто и по долгу сидел в тюрьме, так что воспитал ее и вырастил цыганский табор. Отсюда она почерпнула и все свои знания о мире, и все свои криминальные навыки. Первый раз она отсидела два года по традиционной «цыганской» статье — торговле наркотиками. Выйдя из зоны и осмотревшись, она поняла, что можно делать большие деньги и другими, менее рискованными методами. И, прежде всего — скупкой и продажей квартир у заядлых алкашей, которых в Кривове было просто жуткое количество. Сначала она покупала и продавала эти квартиры, честно делясь прибылью с продавцами. Но, потом она поняла, что можно получать сто процентов дохода, если «кидать» алкашей. Дело это было опасное, некоторые из «опрокинутых» ею алкашей угрожали ей смертью, и тогда Сонька нашла Жору Могильщика. С таким телохранителем уже никто не решался ей угрожать.

Они проезжали между домами, когда идущий навстречу милиционер с папкой в руке, махнул им рукой. Машина тот же час остановилась, и младший лейтенант забрался в салон.

— Здорово!

Николай Копчик был участковым этого района. Высокий, с длинным, худощавым лицом, с фиксатой улыбкой, он всегда словно излучал хорошее настроение. При этом само выражение этого лица было слегка хамоватым.

— Привет, Коленька, — Софья, обернувшись, одарила его лучезарной улыбкой. — Как у тебя дела?

— Да это я тебя хочу спросить, Соня, как дела? Как мои дела, с той квартирой?

— Слушай, Николай, так быстро не получается. Придеться ждать до полугода. Соседка там подняла хипишь, заявила, что у того старика были два племянника в Железногорске. Придется ждать.

— Вот сука! Да, жалко. Это какая соседка? Напротив?

— Нет, из тридцать шестой, рядом. Эх, и вредная старуха, ужас. Крови она нам еще много попортит.

— Слушай, а это не она ли на дому паленой водкой торгует? — озадачился участковый. — Вдруг ее прищемить удастся?

Николай открыл папку, начал перебирать бумаги.

— Нет, ту справку я, похоже, в отделе забыл, — сообщал он с огорчением.

— Посмотри, Коля, может, действительно ей можно будет рот заткнуть, — попросила Сонька. — Заколебала она уже меня. Такой крик поднимает, будто это ее квартиру забирают. И в бубен ей не настучишь, у ней трое детей, отморозки. Прошлый раз на Жору с ножом кинулись.

— И что? — поинтересовался участковый у Могильщика.

— Да что, клешню ему сломал и все, — спокойно сообщил Жора.

— И остальным настучал в бубен, — добавила Сонька.

Участковый хохотнул.

— Ну, ты монстр, Жора!

— Так что поищи, Коля, твои справки, а то действительно надо эту бабку заставить заглохнуть, — попросила цыганка.

— Ладно, поищу. А ты запиши еще один адресок.

Зубаревская торопливо вытащила небольшую записную книжку.

— Павлова девять, квартира пятьдесят шесть. Соков, Иван Макарович. Ему лет пятьдесят с небольшим, молодой еще, но в последнее время мужик совсем слетел с катушек. Хлещет день и ночь, уже из квартиры шмотки начал по мелочам продавать. Живет один.

— А родственники?

— Не знаю. Жена не то умерла, не то бросила его. В общем, он один живет.

— Ладно, дальше я все сама узнаю. Спасибо, Коля.

А милиционер, уже вылезая из машины, заметил: — За спасибо квартиру не построишь. Давай, организуй мне ту хату для матери, и мы будем квиты.

— Вот какой жадный мусор, — сказала Софья, когда чуть отъехали от участкового. — Я ему уже одну квартиру сделала, а ему вторую надо. Потом, скажет, еще давай, третью, а потом и еще.

— А ты что, в самом деле, будешь с той квартирой ждать полгода? — спросил Жора.

Софья иронично хмыкнула.

— Еще чего. У меня уж и покупатель на нее есть.

— А Копчика, что ж, кинешь?

— Перебьется.

— Вложит, — предположил Жора.

— Куда? А главное — кому?

Она довольно улыбнулась.

— Он у меня давно уж на крючке. Если что — быстрей меня, козел, сядет.

Жора в ответ на ее слова усмехнулся. Ему очень шла его кличка — Могильщик. Двухметрового роста, с широченными плечами, он выделялся в любой толпе своими невероятными габаритами. При этом тело его было не обрюзгшим, а поджарым, и, для своих лет — удивительно атлетичным. При этом он не делал ничего, чтобы поддерживать свою форму. Таким его просто сделала природа. Он мог бы достичь больших высот в спорте, но сошел на воровскую стезю слишком рано, еще в подростковом возрасте. Лицо у него было крупным, с мощными челюстями, и в чем-то оно было даже приятным, если бы не серые, почти не мигающие глаза, с вечным прищуром ко всему готового человека. Выглядел он старше своего возраста — сорока лет, и этому виной был последний долгий тюремный срок в тринадцать лет, полученный Могильщиком за нападение на инкассаторов. В зоне он, по воровским понятиям, вел себя настолько хорошо, что, выйдя на волю, мог на равных говорить с любым авторитетом. Его звало к себе руководство несколько мощных областных бригад, но он остался в родном городе, и сошелся с Сонькой Зубаревской. Жора пребывал при ней не только в роли сожителя, но и охранника, водителя и крыши. Трясти бабу с таким прикрытием не решался никто. Никто, кроме милицейского начальства.

Они подъехали к зданию, где размещалось ЖКО номер четыре, Софья поднялась в паспортный стол. Увидев ее в дверях кабинета, толстая, крашенная тетка лет пятидесяти, радостно заулыбалась.

— О, Сонечка, как я рада тебя видеть!

— Привет, Танечка.

Они расцеловалась, потом Софья сунула в руку паспортистки шоколадку.

— Это тебе с чайком попить.

— Спасибо! Ты останешься, я сейчас чайник поставлю?

— Некогда, Таня, некогда. В другой раз.

— Ну, тогда, ладно.

Паспортистка открыла свой стол, достала какую-то справку.

— Вот он, этот твой Сидоров. Родители у него умерли, с женой он развелся, и она уехала в Тюмень, три года назад. Детей нет.

— Ага, с этим все понятно. А родственники еще есть?

— Ты знаешь, Сидоровых много, есть и Михалычи. Я двоих успела проверить, они не родственники этого были. Больше не успела, паспортный уже закрывался. Да и новенькая эта, все косится, все сечёт — что я там делаю. Прошлый раз то она спросила, помнишь, я тебе рассказывала: "Что это вы там в картотеке шаритесь?" Курва рыжая!