— Петенька вернулся, — заявила она, поставив тарелку перед Паршиным. — Домой, к себе. Жалко, только, что Коленька тебя не дождался. Так бы он порадовался! А то все поминал тебя каждый раз. Третий тост у него всегда был: за братьев, что б им там хорошо было, на том свете. Совсем немного ведь не дожил до радостной встречи, страдалец!

Лишь теперь и Софья и Жора поняли, кто сидит перед ними.

"Мать твою, как он похож на брата"! — подумал Могильщик.

"Этого еще только не хватало!" — скривилась Софья.

— Ну, я пойду, внучка у меня там одна, дома, маленькая совсем. Людка то у меня же проводницей работает. Как в дорогу, так подкидывает мне своего воробья. А это, считай неделю она в дороге! Кушай дорогой! — старушка погладила хозяина квартиры по грязной голове, и ушла.

— Спасибо, тетя Оля, — просипел «воскресший» вслед соседке. — Ну, а вы чо тут встали? — спросил Петр, ковыряя картошку гнутой вилкой. — Что надо то?

Первой нашлась Сонька.

— Ну, сначала, надо Колю помянуть. Выпей, за брата.

— Когда есть с кем чокнуться, я один не пью, — прохрипел новый хозяин квартиры.

— Хорошо, тогда наливай. Хорошего человека помянуть не грех.

Она скосилась на бутылку, и увидела, что это та же самая осетинская отрава за восемнадцать рублей. Петр налил ей водки, в стакан грамм пятьдесят. Он хотел разлить и в третий стакан, но Жора его отставил в сторону. Это снова не понравилось Петру.

— А он это чего не хочет выпить за память брата?

— Он за рулем, — пояснила Софья. Могильщик тоже подтвердил: — Не, я за рулем ни капли.

Это, как ни странно, убедило алкоголика.

— Тогда уважаю. Сам шофер, сам на этом деле, — он щелкнул себя пальцем по кадыку, — спалился. После этого и жизнь пошла кувырком. Грузчик, он не водитель, ему можно каждый день лакать. А кто после этого алкашу машину доверит?

Он поднял стакан: — За брата моего Кольку. Ну и, за Ваську, царство им небесное.

Зубаревская согласилась с тостом.

— Ну, не чокаясь, за Колю, — сказала она, и, не поморщившись, выпила свою дозу.

— Жора, сходи еще за бутылкой, — она подмигнула Могильщику, — а то, что тут нам, полбутылки всего на двоих.

Могильщик понял ее правильно, и принес из багажника сразу два литра «паленки». Это было как раз вовремя. Не успел он водрузить все это богатство на стол, как раздался стук в дверь, и в квартире появились три лохматых типа самой пропитой наружности.

— Можно? Привет, Колян! — Сказал первый из них, и торжественно водрузил на стол бутылку водки, точно такой же, как та, что стола на столе. — Банкуй, братан!

— Я не Коля, я Петро. А ты кто такой? Я тебя не знаю.

Вошедший опешил.

— Петро? Да не может быть? Вылитый Колька! Мы ж тебя схоронили давно! Водяры за твою память цистерны две выпили. А Колька где?

— А Колька на моем месте, на том свете, — ответил Петр, и в два глотка выжрал полстакана водки.

— А ты где был все это время? — настаивал новый знакомый.

— У корейцев работал, в деревне. За жратву да выпивку. А потом обрыдло все, я и сбежал.

Тут в дверях показалась еще какие-то люди испитой наружности.

— О, смотри, в самом деле — Петька!

— С возвращением, Петруха!

— За это надо выпить.

Через полчаса Сонька с Могильщиком вышли из дома, сели в машину. Софья торопливо достала из сумочки упаковку активированного угля, приняла сразу несколько таблеток, запила минералкой. Между тем Жора тронулся вперед

— Как они только ее пьют, эту отраву? Яд ведь чистый, — спросила она, сморщившись.

— А куда они денутся? Дешевле нету. Восемнадцать рябчиков за пол-литра.

— Нет, останови!

Жора тормознул, Софья выбралась из машины, ее вырвало. Через минуту она, вытирая глаза, вернулась в автомобиль.

— И что теперь с этим братиком делать? — спросил Могильщик. — Убрать?

— Как убрать!? Его уже столько людей видело. Пока мы сидели там, сколько собутыльников его приперлось? Бабка эта со своей картошкой, соседи, тоже алкоголики. Подождать надо. Сейчас мы его затарили водярой дня на два, ему не до расспросов будет. Потом что-нибудь придумаем. Поехали к нотариусу, надо документы на тот дом по Достоевского протолкнуть.

С утра Астафьев вызвал к себе Виктора Цымбалюка. Бывший военный, этот коренастый мужик с золотыми зубами и прической ежиком, считался одним из самых толковых работников.

— Привет, Виктор, — Юрий поздоровался, и приступил к делу. — У тебя там, вроде, было несколько дел по Зубаревской?

— По ней конкретно три дела. И еще несколько не совсем по ней, но, можно там кое-что нарыть и по ней.

— Это как? — Не понял Юрий.

— Она там не впрямую, косвенно упоминается. Трое бандюков привлекаются за кражи и разбой, скоро дела их передадут в суд. Двое так, по мелочам влетели. А дин, у него там более серьезно — прохожего порезал чуть не до смерти. Все трое сейчас сидят в нашем ИВС. Но, все они начали «бомбить» после того, как Сонька опрокинула их с обменом. У двоих — ни паспортов, ни прописки, ни копья денег. Третьему она, правда, паспорт оставила, что удивительно. Как раз этому, с ножичком. Забавно, что всех троих она сгружала в один и тот же дом в поселке: улица Чапаева, сорок два.

— Хорошо, я возьму эти дела, просмотрю их.

— Да, я еще точно знаю, что еще одно дело против Зубаревской завели в ОБНЭПе, — Цымбалюк ткнул пальцем вверх. Отдел по борьбе с экономическими преступлениями находился как раз над ними.

— Ладно, я зайду и к ним.

«Соседи» из ОБНЭПа были рады сбагрить ему муторное дело о какой-то цыганке.

— Коровин у нас квартирными делами занимается, он в этом деле собаку съел. Но, он болеет, уже три месяца. На прошлой неделе ему раковую опухоль удалили, — сказал начальник ОБНЭП майор Лазарев, водружая на стол довольно толстый скоросшиватель.

— Ну, проконсультироваться то у вас можно будет? — спросил Юрий, листая страницы дела.

Лазарев отрицательно покачал головой.

— У нас в этом больше никто толком не петрит. Анатольевич всю жизнь сидел на квартирных махинациях, вот мы сейчас с ними и попали. Молодежь от всего этого шарахается, как черт от ладана. Им легче, какой магазин с паленой водкой накрыть, или нефтяную врезку ликвидировать.

Изучив всё, что ему досталось, Астафьев решил заняться с разработки единственной жертвы Зубаревской, у которой остался паспорт. Через полтора часа он уже допрашивал в изоляторе временного содержания Алексея Моталькина, того самого бедолагу, порезавшего прохожего. На вид ему было далеко за пятьдесят, на голове — жидкие остатки волос, во рту — пеньки от зубов. Вся биография этого человека была видна на его руках. На запястье был якорь, с надписью "Балтийский флот", там же, на другом запястье, имя Нина, а еще три «перстня» на фалангах, с замысловатыми рисунками. Говорят, что по ним можно было узнать о человеке все: за что сидел, какой срок. Но Юрию так и не хватило терпения выучить всю эту блатную премудрость.

— Что, новый следак у меня? — спросил хриплым голосом Мотальцев.

— Почти что так, — согласился Юрий. — Но, меня интересует не то, что вы сделали третьего ноября, а то, как вы лишились квартиры. Я, в общем-то, в курсе все этого, так, в общих чертах. Я вот, чему удивился: вы, человек, вроде бы, опытный. Три глубоких отсидки, и тут так вот глупо проколоться.

Моталькин усмехнулся.

— Да, вот так и прокололся, поплыл, как бобик с конурой в наводнение, вниз по течению. Все из-за этой суки.

— Зубаревской?

Старый вор даже сплюнул в сторону, глаза сверкнули злом.

— Из-за нее, падлы! Так ведь сука все это поставила, что и предъявить ей нечего. Месяц в угаре: что я там, с зоны только откинулся, все в радость. За восемь лет от всего отвык. Она и мне бабу ведь какую-то нашла, помню только, Нинкой звали. Торговка какая-то с рынка. Помню еще, она все уговаривала: продадим квартиру, на эти деньги накупим товару, я буду торговать, а ты дома на диване бока пролеживать да водяру пить. А жить ты будешь у меня. Возили куда-то, квартиру какую-то показывали. Я и не помню сейчас: где, что?! Потом по конторам каким-то ходил, что-то подписывал. Эта сучка толстая все что-то про свадьбу талдычила. Какая свадьба!? Зачем?! Я только через три дня очухался в поселке. В паспорте прописка на этот сарай, денег нет ни копья. Я давай искать Соньку, хотел ей кадык вырвать. Только вилы ей ставить — а там Жорик, друг сердешный! Куда против него попрешь? А Могильщик только ухмыляется, все говорит, тебе до копейки скинули, ты сам куда-то их дел по пьянке. И расписку мне показывает. Кто писал ее, не знаю, но подпись там стоит не моя. А, может, и моя. Только пьяная сильно. Нехрен, говорит Жора, было, пить с кем попало. Я хотел еще бабу эту поискать, с рынка. Да какой там! На каком рынке она торгует, у нас их в городе пять штук, да, может и вовсе не торгует? Вот такие приплывы на старости лет. Я мужика того не со зла, просто от безысходности пырнул. Ночь, бабок ни копья, а он мне лопатник свой отдавать не хотел. Я ж с похмелья был, а от этой «осетинки» жбан раскалывается, как будто его изнутри кувалдами молотят.