– Что ты раскипятился! – улыбнулся Ёсикава, успокаивая перешедшего на крик Кано. – Но в сущности ты прав. Подлинный секс нынешним писакам не по зубам.

Эти слова эхом отозвались в голове Сугуро фразой: «Вы избегаете писать о потаенных глубинах секса», и одновременно вспомнилось лицо Нарусэ, глядящей на него большими смелыми глазами.

– Сугуро, ты собираешься голосовать за этот роман? – спросил Кано. – Ты хорошо о нем отзывался.

– Нет. Я выбираю «Пейзаж с радугой».

– Не слабовато? – Кано, точно о чем-то вспомнив, посмотрел на Сугуро: – Когда эта бодяга кончится, надо поговорить.

– А сейчас нельзя?

– Я хочу наедине, – он отвернулся.

Вновь началось заседание. Каждый член жюри по второму кругу выставлял одну из трех оценок – «хорошо», «удовлетворительно» и «никуда не годится», после чего обосновывал свое решение. Когда процедура закончилась, приступили к подсчету голосов. В отличие от первого голосования, на этот раз выдвинутый Сугуро «Пейзаж с радугой» получил поддержку, и Ёсикаве вновь пришлось урезонивать недовольного Кано.

– Ладно, так и быть. На этот раз смолчу… – проворчал Кано. – Но неприятный осадок остался.

Ёсикава вместе с председателем жюри вышли из зала к журналистам, ожидавшим объявления результатов.

– После банкета встретимся в машине, – шепнул Кано.

– Неужто такая страшная тайна? – рассмеялся Сугуро.

– Не для посторонних ушей.

Кано, насупившись, погрузился в молчание.

Когда они оба сели в машину, Кано, после короткого раздумья, сказал водителю:

– В отель «Тэйкоку».

К досаде Сугуро, и в пути и до того момента, как они уселись в кресла в холле отеля, Кано упорно хранил молчание.

– Так что же случилось?

– Видишь ли… о тебе ходят странные слухи, – сказал с прежним, сердитым лицом Кано после того, как убедился, что рядом нет никого, кто мог бы подслушать.

– Странные слухи?

– Говорят, ты посещаешь пип-шоу в Кабукитё.

Сугуро посмотрел в глаза своему старому приятелю:

– И ты поверил этим сплетням?

– Я? Мне-то какое дело! – взорвался Кано. – Я только хотел предупредить тебя. Ты ведь у нас такой щепетильный…

– Если я щепетильный, то ты, извини, – малодушный.

– Как угодно, но если сплетня распространится среди твоих читателей, они воспримут это как предательство с твоей стороны. С меня взятки гладки, а ты христианин. Что, если дойдет до прихожан твоей церкви, до священника? Я уж не говорю о…

– Жена?

– Да.

– Что бы про меня ни болтали, моя жена мне полностью доверяет, – решительно сказал Сугуро. – Но от кого ты услышал?

В холле почти никого не было. Швейцар вышел встречать гостей, приехавших на большом автобусе из аэропорта.

– От одного репортера. Его зовут Кобари. Я никогда раньше о нем не слышал, он позвонил мне две недели назад. Заявил, что ему надо поговорить со мной о тебе тет-а-тет. По его словам, он встретился с какой-то художницей, которая ему и рассказала.

– Ах, вот в чем дело, – вздохнул Сугуро, понявший наконец, откуда все идет. – Ты об этом… На банкете после вручения премии какая-то пьяная девица привязалась ко мне и несла всякую чепуху. В таком случае для меня это не новость. И Куримото, редактор, в курсе.

Он демонстративно зевнул:

– Извини, что тебя впутали. Все это выеденного яйца не стоит. Успокойся.

Сугуро думал, что разговор окончен, но Кано продолжал сердито молчать.

– Ну что, по домам? – предложил Сугуро.

– После этих премиальных заседаний я чувствую себя совершенно разбитым. В последнее время, как ночь, начинает болеть в груди…

– Будь осторожней! Я знаю, у тебя слабое сердце.

– Сугуро… Где ты был ночью два дня назад?

– Два дня назад? – Сугуро наклонил голову набок. – Дома. Читал романы, выдвинутые на премию. А что?

– В Синдзюку не ездил?

– Нет.

Кано пробормотал, глядя в сторону:

– В ту ночь я видел тебя. На платформе станции «Синдзюку».

– На платформе? Не шути. Я точно вечером был дома. И жена может подтвердить.

Кано молча взглянул исподлобья на Сугуро.

– В половине двенадцатого я стоял в вагоне с М., редактором, – сказал он так, точно говорил сам с собой. – Я передал ему рукопись в ресторане, в «Золотом квартале», мы выпили, а после, поскольку нам по дороге, вместе втиснулись в набитый битком вагон. Разговаривая с ним, я рассеянно посмотрел в окно на противоположную платформу и вдруг увидел тебя… Ты сидел на скамейке с молодой женщиной в очках.

– Я?

– Да, ты.

– Может быть, кто-то, похожий на меня?

– Нет. Я уверен, что это был ты, – твердо сказал Кано. – М. тоже удивился.

– Но я был дома! Сколько раз надо повторить, чтобы ты поверил!

– Верю. Но я своими глазами видел тебя на платформе. В следующий момент подъехал поезд и загородил тебя.

– Что за ерунда! Не могу же я быть одновременно в двух разных местах! – Сугуро принужденно засмеялся. – Наверняка это кто-то, похожий на меня. Я думаю, какой-то похожий на меня субъект шляется по Синдзюку, выдавая себя за меня, пользуясь моим именем… Можешь позвонить жене и спросить, где я был ночью два дня назад.

– Звонить нет необходимости. Вероятно, ты был дома. Но и то, что я видел тебя, – истинная правда.

– Что за женщина?

– Горло обмотано длинным коричневым шарфом… Ну, как сейчас носят женщины. В ботинках. В очках.

– Не знаю такой.

– В любом случае, если сплетня разойдется, проблем не оберешься. Лучше что-то предпринять, чтобы это прекратить.

Сугуро подумал, что дальше убеждать Кано бессмысленно. Он с давних нор знал, что если тот что-то вобьет себе в голову, его уже не переубедишь. Пусть на словах он и говорит, что верит, но в душе продолжает испытывать сомнения. И если так ведет себя его давний друг, чего же ожидать от остальных!

Итак, по словам Кано, некий репортер, издалека, как гиена, почуявшая запах падали, начал подкапываться под него.

– Я понял, – сухо кивнул Сугуро, сдерживая боровшиеся в нем чувства тревоги, растерянности и возмущения.

Сугуро стоял на углу улицы, ожидая, когда вернется редактор Куримото. В угловом доме, заставленном мотоциклами, был расположен секс-шоп. Распахнулась дверь, выпуская молодого человека и показывая ряды расставленных по полкам кукол телесного цвета, среди которых восседал, сладострастно осклабившись, пузатый Фукурокудзю.[8] Посетителей не было. Видать, уже приелись все эти игрушки и запечатанные в целлофан журналы с голыми, сидящими, задрав одно колено, красотками на обложках. На противоположной стороне площади выстроились кинотеатры, над входом в один из них висела афиша с девушкой в леопардовой шкуре, накинутой на голое тело.

Если ему не изменяла память, когда-то в этом районе были трущобы, в которые даже днем было страшно захаживать. Сомнительные гостиницы прятались в зарослях сухого бамбука. Из набитого мусором бака внезапно выпрыгивали дикие кошки. Все казалось таинственным, мрачным. Впрочем, давно это было…

Нынче атмосфера совершенно иная. На улицах, по которым он только что прошелся, несмотря на будний день, толпились возвращающиеся с работы служащие, юноши и девушки студенческого возраста, со всех сторон гремели, терзая слух, звуки сыплющихся металлических шариков «патинко», крики зазывал, звонки из кинотеатров, возвещающие о начале сеанса. Все эти потуги создать видимость удовольствия только наводили уныние. Прохожие, судя по их скучающим, пресыщенным лицам, уже не обращали внимания ни на шум, ни на яркие краски.

Вдруг припомнились слова, сказанные Нарусэ: «Секс раскрывает самое потаенное в человеке, то, о чем он порой сам не догадывается».

Секс, раскрывающий самое потаенное… Однако в этом районе с сексом обращались легкомысленно и бесцеремонно. Из всех закоулков разило тоской, точно стены домов, тротуары, столбы пропитались перегаром прошедшей накануне пьяной оргии. Секс здесь ничего не таил, секс, продающийся здесь по дешевке, не имел ничего общего с сексом, о котором говорила Нарусэ.