Хозяйка дома заметила, что, несмотря на волнение, ее гостья с юношеским любопытством разглядывает все кругом.

«Девушке нравится моя прическа, – подумала жена посла. – И это новое платье, сшитое по самой последней моде… Но она не представляет себе, как трудно быть «при параде» с утра до позднего вечера. И нет ни одного дня отдыха от этих модных причесок и платьев, и от чопорных, ничего не значащих улыбок, и от бесед на приемах, которые со стороны кажутся светскими, пустопорожними, не требующими душевного напряжения».

Она чувствовала расположение к этой девушке. Улыбалась ей, потому что хотела улыбаться, говорила с ней, потому что ей хотелось говорить, потому что ее интересовало, кто она, что думает и зачем пришла к ней.

В Москве, в университете, у нее училась дочь. Она приезжала сюда на каникулы и только вчера улетела вместе с отцом. Нонна чем-то напоминала дочку, о которой мать тосковала и беспокоилась, год за годом неся свой трудный долг перед родиной на чужой земле.

Она изумилась, когда Нонна, с восхищением оглядев все вокруг, будто прочитала ее мысли и спросила:

– Вам тут, наверное, очень трудно?

– Очень, – грустно созналась она.

Это признание настроило Нонну на откровенность, и она стала рассказывать о себе все как есть: обо всех невзгодах, об Алеше, о подарке Курта, о предложении тетки остаться в Мюнхене, об обещанном ей наследстве. Она рассказала о будущем фильме «Марфа Миронова» и о странном сценарии, содержание которого не может пересказать режиссер…

Жена посла слушала опустив голову, чтобы взглядом не смущать собеседницу.

Нонна замолчала и с волнением, подавшись вперед, ждала ответа на свою исповедь.

Ответ последовал. Он был сказан твердо и четко. Чем-то даже напоминал приказ:

– Вы должны уехать домой. Думаю, что в Мюнхен вам возвращаться незачем. Поезд утром. Билет мы оформим. Переночуете в Бонне. Мосье Морте в вас заинтересован. Будьте спокойны: он договорится и с вами и с вашим училищем без Курта Брауна и без фрау Татьяны. Думаю, что сценария еще и в помине нет. Все это только что предложил французу Браун или ваша тетя. И надо сказать – предложение их удачно. Пусть будет такая картина… Это же интересно! Они, я думаю, дали Мортье деньги. Но вы для него и без денег клад – сенсация. Не волнуйтесь: если фильм будет сниматься, Мортье вас разыщет. Живая внучка знаменитости!

Она помолчала немного, будто рассуждая сама с собой. А потом продолжала:

– Ваша тетка и ее компаньон хотят, чтобы вы не вернулись на родину. Все пущено в ход: деньги, любовь… Испытывают и ваше тщеславие. Возможно, что фрау Татьяной руководит ее одиночество. А Курт Браун, я думаю, видит в вас выгодную невесту. С вами перешли бы в его руки все капиталы фрау Татьяны. Хотя, может быть, одновременно он и покорен вами. В вас ведь влюбиться совсем не трудно. Если вы сейчас явитесь в Мюнхен и скажете, что посольство вам отказало, будут приняты новые меры, самые неожиданные и, быть может, опасные.

Она встала и пригласила Нонну следовать за собой.

Они прошли по коридору в небольшую комнату с секретером, книжным шкафом и креслами.

Так же молча она указала Нонне на кресло, а сама подошла к телефону, стоявшему на круглом столике, сняла трубку.

– Степан Николаевич, вы у себя? Я сейчас подъеду к вам с русской девушкой. Она приехала в Мюнхен по приглашению своей тетки и попала в весьма сложное положение. Спасибо.

Она положила трубку и сказала:

– Ну, девочка, поехали завершать этот мюнхенский приключенческий фильм.

Он был завершен на следующий день утром.

Шофер дядя Федя привез к поезду чемодан Нонны, который был доставлен из Мюнхена. Он вручил ей отчаянное письмо тети Тани: «Сердце мое не зря было полно ужасных предчувствий, когда я оставляла тебя одну в этом посольстве. Но я не думала, что ты будешь арестована и немедленно выслана обратно, в Россию. Я горюю. Рыдаю! Курт в отчаянии».

Нонна невольно улыбнулась, читая эти высокопарные строки.

Тревога оставила ее, как только в поезд вошли пограничники Германской Демократической Республики.

Она залезла на свою верхнюю полку и заснула так крепко, как ни разу не спала в Мюнхене.

На другой день совсем исчезли усталость и напряжение. Поезд мчался по родной земле. В купе она была одна. Ей и хотелось побыть одной. Она сидела у столика, отодвинув белые занавески, смотрела и думала, смотрела и думала…

Иногда ей казалось, что все это было не на самом деле, а случилось во сне. Но о том, что это был все же не сон, а действительность, напоминала роскошная голубая шубка, висевшая в углу, и браслет на руке.

Вчера, когда шофер Федя привез на вокзал чемодан и ее старую шубу в целлофановом мешке, она решила снять с себя подарки, положить их в целлофановый мешок и отправить обратно в Мюнхен. Но неожиданно ей стало жаль расставаться с чудесными подарками… она оставила их.

Иногда ей становилось немного стыдно перед собой за такой компромисс. Но она убеждала себя, что любая девушка поступила бы точно так же.

В Москву поезд пришел утром. Нонна стояла у окна в коридоре, в своей старой шубке и старой шапочке. Когда поезд на полном ходу еще проходил мимо пустых перронов подмосковных станций, волнение охватило Нонну: знакомые места – тут она бывала в летние дни, отдыхала в пионерском лагере…

Мужской голос в радиоприемнике торжественно объявил: «Поезд подходит к столице нашей Родины – Москве». Вагон заполнила с детства знакомая песня «Широка страна моя родная…».

У Нонны защипало в носу. Она с трудом удержала слезы, которые могли размазать тушь на ресницах, и в этот момент увидела за окном Алешу, Соню и Антона.

Она удивилась, что они все такие же. Казалось, с момента разлуки прошли долгие годы.

Алеша принял Нонну в объятия прямо с верхней ступеньки вагона, вместе с чемоданом. И расцеловал ее при всех, счастливую, раскрасневшуюся и пораженную этой его первой нежностью.

Соня с Антоном на некоторое время отступили, а потом тоже обрушились на Нонну с объятиями, поцелуями и расспросами.

Антон сразу же сообщил, что Люся снимается в роли Неточки Незвановой и поэтому не приехала на вокзал. А на восемь вечера он назначил репетицию «Дня и ночи».

С вокзала вся компания поехала к Нонне.

Бабушка соскучилась по внучке и с нетерпением ожидала ее, даже принарядилась к ее приезду в черное платье с высоким воротником, отделанным белым рюшем. Сидя в своем удобном кресле, она подставила Нонне для поцелуя щеку. И когда та передала ей привет от фрау Татьяны, сказала:

– Мерси. Передай ей сердечный привет при случае.

Компаньонка, тоже принарядившаяся в честь возвращения Нонны, так и вилась вокруг девушки, ожидая подарка, о котором та совершенно забыла, находясь в Мюнхене.

Алеша извлек из кармана пальто бутылку шампанского. Пробка выстрелила, к восторгу присутствующих, ударилась в потолок, в бокалах поднялась пена.

– За возвращение домой! – провозгласил Алеша.

– А могла бы и не вернуться… – сказала Нонна, этой фразой и волнением своим вызывая изумление друзей.

Она отодвинула бокал и стала рассказывать обо всем, что произошло с ней в Мюнхене, предвидя гнев и волнение Алеши и Антона. А Соня… Она знала, что Соня скажет или подумает: «Ну и дура! Отказалась от наследства, от возможности жить за границей! Форменная дура!»

Действительно, Алеша и Антон разволновались. Они то и дело перебивали Нонну вопросами и восклицаниями. А Соня слушала молча, опустив голову. Нонна ее не узнавала.

Нонна не скрыла и того, что пожалела вернуть в Мюнхен подарки фрау Вейсенбергер и Курта Брауна.

В подтверждение своих слов она приподняла рукав шерстяной кофточки, сняла браслет и протянула его Алеше. Но тот отдернул руку и не притронулся к драгоценной змейке, точно она могла выпустить жало.

Антон ваял браслет и с интересом оглядел его. Подержала его и Соня, вспоминая о своем бриллиантовом кольце и со вздохом положила браслет на стол.