— А там был брат Мансура?

— Ну да!

— Погиб?

  — Так вот же он и рвется туда. Может, его брат тяжело ранен...

Мансуров стоял на пороге комнаты с двумя запотевшими бутылками. Он успел привести себя в порядок: китель застегнут на все пуговицы, черные блестящие волосы разделены безупречной стрелой пробора. Красив он был необыкновенно — прямо на обложку «Огонька» с подписью «Место подвига — Афганистан». Он протянул нам бутылки — руки у него были, что называется, точеные, только ногти обгрызены.  — Сейчас ночь. В Баглан иначе чем на вертолете не доберешься. Я за брата все равно должен рассчитаться. Вас не хочу вмешивать. Я ножом не хуже спецназовцев владею.

  — Ну, где ты этого Ивонина найдешь?—пытался охладить восточную кровь Мансура Бунин. — Погибнешь ведь ни за грош!

  — Пешком пойду, найду собаку, — не унимался лейтенант.

  — И ведь правда пойдет, — растерянно повернулся ко мне Бунин.

Я сам видел, что Мансуров не успокоится.

  — Товарищ Мансуров, мы с вами пойдем. У меня тоже с Ивониным личные счеты.

  — Я знаю. Мне Иван рассказал, как он вашу девушку зарезал. Я один за всех рассчитаюсь. Вам не надо рисковать.

Но Бунин уже натягивал брюки:

  — Я сейчас организую вертолет... У меня есть идея. Я тут своего земляка-вертолетчика видел, ростовчанина, он сегодня ночью дежурный.

— А ты разве из Ростова? — удивился я.

  — А это не важно, Сашок. Если надо, я могу и ростовчанином сделаться.

  Я сидел на лавочке возле офицерского общежития, глазел на яркие звезды в бархате неба. Если цель афганского солнца — растопить мозги иноверца, превратить их в бесформенную запеканку, то иное дело — афганская ночь с ее запахами буйного цветения, набегающими густыми ароматными волнами. Тусклый свет луны освещал вершины гор. Тишина. Афганское небо похоже на афганский ковер: густой, насыщенный черно-серебряный небосвод с десятками тысяч звезд-узелков. Говорят, на афганский ковер средних размеров уходит два года работы нескольких мастериц...

  Я вздрогнул от неожиданности. У скамейки стояли двое.

— Который час? — спросил один из них. —Половина второго,—ответил я, подставив руку под свет фонаря.

Я хотел спросить этих ребят, не вертолетчики ли они и не встречали ли высокого майора. Но не успел спросить ничего. Удар страшной силы сбросил меня с лавки на землю. Первое, что я увидел, были мои собственные колени —я почти упирался в них подбородком. Я пытался разжать губы, но они были стянуты клейкой лентой; хотел сорвать эту штуку, но руки были связаны за спиной. От сильного толчка я ударился челюстью о колено: меня везли куда-то в грузовике. Я с трудом повернул голову. На скамьях сидели парни в пятнистых комбинезонах и тихо переговаривались. Меня прижало к борту — машина остановилась. Топот солдатских сапог, команда «построиться»! Меня подхватили под руки и потащили...

  — Вы пришли в себя, Турецкий? — спросил мужской голос.

  Мужчина был бос, в шортах, в майке с эмблемой спортобщёства «Динамо». Он стоял вполуоборот, смотрел мне прямо в глаза, направляя на меня свет яркой настольной лампы.

  Я молчал. Мужчина кивнул седой, подстриженной ежиком головой, и солдаты кинулись сдирать с моего рта повязку.

  — К-то в-вы т-такой? — в свою очередь, спросил я.

— Фамилия моя вам не нужна. Я командир части...

  — К-какой части? — спросил я, чуть заикаясь. Мне было больно шевелить губами. — Кармалев-ской, душманской?

  — Советской, советской части... Бросьте придуриваться.

  Он прошелся по комнате, как бы разминаясь перед гимнастическим снарядом. Лицо у него было в резких морщинах, но руки и ноги налиты силой, выдавали профессионального спортсмена-гимнаста или акробата.

  — Хорошо, — сказал «спортсмен», — развяжите ему руки... Садитесь!

    Я опустился на подставленный стул.

  — Все проще пареной репы. Нам нужно поговорить начистоту. Мы выкрали вас, чтобы решить: или — или. Или шлепнуть вас, и концы в воду. Или договориться с вами о сотрудничестве.

  — Вы допустили ошибку, товарищ Серый! Мои товарищи смекнут, что меня похитил спецназ!

  — Ого! Вы меня вычислили! Слушайте, а вы мне нравитесь! Хотите выпить!

— Хочу.

  Серый достал из холодильника, вмонтированного в железный шкаф, запотевшую бутылку «Московской», тарелку с бутербродами с колбасой и сыром, банку огурцов, бутылку «Боржоми». Поставил все это на стол и разлил водку по кружкам.

— Выпьем.

Затем налил минеральной воды.

  — Знаете, — отдышавшись, сказал он, — любого шпиона отгадаю по тому, как он пьет водку. Иностранец пьет, не запивая спиртягу водой. В отличие от нас, русских.

Я усмехнулся.

  Серый внимательно посмотрел на меня. Глаза у него были какие-то странные. Водянистые, будто налитые слезой.

— Чему смеетесь?

  — Не ожидал, что буду пить водку в Афганистане в таких условиях. Вот будет смеху, когда я расскажу об этом в Москве...

— Не думаю, что это вам удастся. Впрочем, если мы придем к общему знаменателю, вы, пожалуй, сможете рассказать в Москве о гостеприимстве генерала Серого...

— А если не договоримся?

  — Тогда... тогда ваши косточки сгниют здесь, на афганской земле...

— Только пугать меня не надо!

  — А я и не пугаю. Я вам правду говорю. — Серый вздохнул, улыбнулся. — Итак, к делу. Скажите мне, пожалуйста: с чем вы сюда приехали, в Афганистан?

  — Вы же знаете — взять под стражу и этапировать в московскую тюрьму одного из ваших подчиненных.

— Кого из подчиненных?

  — И это вам отлично известно. Я приехал за Ивониным.

  — Вот как! За Ивониным! — он нахмурился, ноздри у него раздулись, а лоб собрался резкими морщинами — И что же он натворил?

  — Я веду дело об убийстве сотрудницы городской прокуратуры, — я решил поднять значимость проводимого мною следствия,—дело на контроле в ЦК КПСС, а срок мне предоставлен минимальный.

— Дальше.

  — Я располагаю доказательствами, что женщину убил именно Ивонин, когда был в Москве, получал свою награду. Это он нанес ей смертельный удар. Мне теперь по закону надо предъявить его для опознания свидетелям, провести очные ставки...

  — А ошибки у вас быть не может? Знаете, как у нас бывало — расстреляют, а потом выясняется, что убийство совершено другим.

— Ошибки нет.

— И у вас уже есть санкция на его арест.

— Есть.

— Где она?

— В моем портфеле.

  Он прошелся своей пружинистой походкой к шкафу, достал мой обтрепанный портфель и протянул мне...

  Серый курил, рассматривая подписи Меркулова, Горного и Рогова.

  — Что это за статья такая, девяностая? — поинтересовался Серый. Я объяснил, как на экзаменах по уголовному процессу:

  — Следователь имеет право задержать подозреваемого на десять дней. Если за этот срок он соберет достаточно улик, он предъявит обвинение, подозреваемый остается в тюрьме до суда.

— А если не соберет? — поторопил Серый.

  — Если не соберет, следователь обязан его отпустить. На все четыре стороны...

  — Вот как! — обрадовался генерал. — Если я вас правильно понял, вы намерены арестовать одного из лучших офицеров частей особого назначения! Так сказать, рыцаря без страха и упрека! А доказательств у вас — с гулькин нос?

  — Разве я сказал, что улик недостаточно? Вы спросили, я объяснил вам закон...

— Свидетели, очные ставки! Какая чушь! Свидетель любую чепуху подтвердить может! Я вот сейчас скажу своим ребятам. И они где хочешь подтвердят, что никакого Турецкого в расположении части не было. Ребята, подтвердите?

  Солдаты засмеялись. Серый посмотрел на часы и заторопился:

  — Оставим это. Скажите другое: какой процент раскрываемости убийств у вас в Москве?

Я не отгадал ребуса. Не понял, куда он гнет.

  — В среднем по Москве раскрывается восемьдесят-восемьдесят пять процентов умышленных убийств...

  — Из десяти виновных двое разгуливают на свободе... Это хорошо.