— Добрый день, это Турецкий. Вы мне можете сказать, что там у вас происходит?

— Я к вам бегу, Александр Борисович!

  — Да нет, Семен Семеныч... — Но Моисеев уже положил трубку.

  Прокурор-криминалист Семен Семенович Моисеев бочком протиснулся в приоткрытую дверь. Он был при полном параде — в форме советника юстиции, с многочисленными медалями на мундире. Лицо его выражало крайнюю степень смущения, смешанного с торжеством. И только обтрепанные манжеты чисто выстиранной рубашки выдавали в нем прежнего Моисеева.

  — В чем дело — на ковер к генеральному вызвали?

  — Не угадали, гражданин начальник...

  — Значит, в поликлинику? Намерены под прикрытием этих игрушек проскочить без очереди?

  — Саша, не заставляйте меня прибегнуть к оценочным словам...

  — Валяйте, не стесняйтесь.

  — Вы бездарный следователь.

  — Признаю — я бездарен. Но все-таки в чем дело?

  — А вот это, Александр Борисович, моя маленькая тайна... — Мне показалось, что Семен Семенович шамкает ртом меньше обычного. — Впрочем, я шучу, Саша. Вот вас вчера не было, а у нас, можно сказать, забавные новости. Пока вы с капитаном Грязновым занимались вашим борделем, к нам тоже прислали девочек... Нет, нет!! Не в этом смысле!! Практиканток— целых трех! И двух пареньков, — заговорщически подмигнул, — пошли!

  У прилавка с выкладкой оружия стояла очень худенькая и очень красивая девчонка с раскосыми японскими глазами. Да что это сегодня — день необыкновенных красавиц?! Во всяком случае, становилось более понятным поведение Семена Семеновича.

—     Ким! — Она протянула узенькую ладошку.

  — Между прочим, Ким — это имя, — засуетился Моисеев, звякая медалями, — а полностью Ким Артемовна Лагина.

  —А вы Турецкий, правда? — поигрывая глазками, спросила Ким.

  Я идиотским образом поклонился в знак согласия и добавил.

—  Или Саша, если вам будет угодно.

—  Мне угодно, — улыбнулась ярким ртом Ким и стала опять рассматривать оружейную коллекцию, искоса на меня взглядывая.

—  А куда же все подевались?

—  Какой-то князь пригласил всех на совещание, а меня попросил здесь подежурить, пока вас не было.

—  А кто этот князь?—такой длинный и тощий, да? Почему «князь»? Потому что чересчур интеллигентный, да? 

Мы с Моисеевым рассмеялись — практикантка была права относительно Меркулова.

  —   Так что, Семен Семенович, какие у нас новости со взрывом в метро?—напустил я на себя серьезный вид, тем более что мне действительно не терпелось услышать новости, а задетое самолюбие не позволяло обратиться к Гречаннику. Пархоменко «придал» Моисеева в помощь Гречаннику— криминалист был знатоком всех видов оружия и взрывных устройств.

  Мы с Моисеевым сели напротив друг друга за нерационально длинный стол, окруженные портретами знаменитых криминалистов. Моисеев извлек из кармана пухлую и предельно истрепанную записную книжку, испещренную одному ему понятными записями и чертежами, и начал свой рассказ, не замечая моих переглядываний с Ким.

  —   Этот самый Святов ранее судим за диверсию на железной дороге — взорвал заброшенный, вышедший из строя вагон. Никто не пострадал. Был признан невменяемым и посажен в Столбовую психбольницу тюремного типа, откуда благополучно сбежал год назад. 17 ноября 1984 года Святов подложил в окно собора в Армянском переулке, правда, недействующего, взрывчатку...

   В кабинет ввалилась шумная компания с заместителем прокурора города Пархоменко во главе. Позади всех торчала голова Меркулова. И уже в следующую секунду я перестал что-либо слышать. Не то чтобы я оглох, а как будто слышал речь на незнакомом мне языке: среди вошедших была она, моя утренняя незнакомка. Пархоменко что-то говорил, остальные усаживались за стол. Я же чувствовал только сильную молотьбу в груди... Она посмотрела на меня без малейшего интереса, потом сдвинула темные брови...

  — Александр Борисович, вы меня слышите? — до меня дошло, что Меркулов обращается ко мне, и, по-видимому, не в первый раз. — Леонид Васильевич распределил на сегодня обязанности наших практикантов, и я прошу Семена Семеновича, как руководителя производственной практики, проконтролировать их работу. Мы с Леонидом Васильевичем сегодня будем заседать в горкоме партии. Прошу в наше отсутствие соблюдать порядок. А то, вы меня извините, устроили какой-то день «открытых дверей»...

  Начальство покинуло кабинет криминалистики, и Моисеев начал с самого начала излагать историю Святова. У меня же в голове как будто прокручивалась заевшая пластинка со словами Пархоменко: «Светлана Николаевна Белова... Светлана Николаевна Белова... Светлана»... Имен остальных практикантов я не помнил.

  — ...Вчера Шура, извините, Александра Ивановна Романова, начальник второго отдела МУРа «взяла» его вместе со всеми причиндалами: динамитом и прочим. Уже вечером Святов признался, что, обозлившись на весь мир, он подложил бомбу в вагон метро. — Моисеев помолчал и добавил: — Конечно, эту версию надо еще проверить...

  — Если признался, что же проверять? Кто станет на себя наговаривать? — Это говорит она, негромко, как бы невзначай роняя слова.

  — А как же презумпция невиновности, Лана? Тебе как студентке последнего курса это следует помнить всегда. Бремя доказывания вины лежит на органах правосудия.

  Гречанник поигрывал бровью, произнося свои сентенции, и всем своим видом дает понять окружающим: «Это я так, для вида о презумпции, а вообще-то нас связывает нечто большее». Может быть, я это себе выдумываю, но во всяком случае они уже на «ты». И тогда я говорю, правда, чуть громче, чем мне бы хотелось:

  —Да ведь он псих! Такой что угодно наговорить может! Он до сих пор никому не навредил и даже наоборот: после взрыва церковь в армянском переулке, где находился какой-то склад, передали Патриархии... Какого хрена ему было губить людей?!

  Моисеев покашлял в сухонький кулачок, призывая меня к порядку. Я не успокаивался:

  —   Ну ладно. Вы тут как хотите, а у меня дел по горло. Кто тут у меня по графику?—Я взял со стола бумажку. — Степанюк Николай!

  Деревенского вида парнишка с живыми голубыми глазками с готовностью поднялся из-за стола.

—     Пойдем, Николай, воевать с гомосеками!

Выходя, я услышал за спиной:

—Любопытный тип... Это сказала Лана Белова.

                                                                                            * * *

  К пяти часам я вернулся в прокуратуру, где меня должен был ждать инспектор МУРа капитан Вячеслав Грязнов с дополнительными агентурными данными по тому же делу о притоне.

  В дверях я столкнулся с нашим шофером Сережей, который кубарем скатился с лестницы, чуть не сбив меня с ног.

  —   Ой, Александр Борисович! Это вы! А меня вот... Семен Семенович... ну, то есть... послал по делу... Я мигом!

  Мне стало ясно, что, несмотря на предупреждение, день «открытых дверей» принял крутой оборот. Не заходя к себе, я рванул ручку двери кабинета криминалистики, но она была заперта изнутри. Моисеев впустил меня только после полной идентификации моей личности по голосу.

  Дружная компания — Моисеев, Гречанник, Грязнов, четверо практикантов и две девицы из секретариата — сервировала длинный стол и уставляла его невесть откуда взявшимися яствами.

  —   Ура! Пришел Турецкий! — захлопала в ладоши Ким.

  —А что, неприступный Турецкий пришел нас разогнать или присоединиться? — спросила Лана Белова. По-моему, утром она была в другом платье, но очевидно, просто сняла жакет. Вместо ответа я уставился на ее оголенные плечи.

  —   Какие могут быть разговоры! Конечно, присоединиться! —уж слишком жизнерадостно проворковал Гречанник. А я подумал: «неприступный» — это в каком смысле? Вслух я сказал:

— А Сережку вы послали за водкой?

  — А вот и нет! Ваша следственная интуиция опять никуда не годится! Сережа поехал за гитарой! — И Моисеев открыл свой несгораемый шкаф, где, как в строю, стояло спиртное.