— Для кого — «для них»? Давай в конце концов конкретезируем это местоимение. Кто играет против нас? Или, вернее, против кого мы должны направить наши действия? Против КГБ? Против ГРУ? Спецназа? Или наконец «Афганского братства», о котором сообщил тебе безумный Ивошга? — Меркулов достал свой «Дымок» и затянулся. За время мое-гоотсутствия он перешел на прежний, нормальный способ курения и больше не разламывает сигаретки пополам.— Мы должны определить субъекти...

  —...начать предметно думать о будущем! — Я махнул рукой так, что выбил сигарету из Костиных рук. Меркулов ловко поймал ее на лету и как ни в нем ни бывало сунул обратно в рот.

— Я знаю, что у тебя идиосинкразия к этому выражению, Саша, — спокойно сказал Меркулов, потирая обожженную ладонь, — какие у тебя конкретные предложения?

  — Мне все равно, против кого мы направим свои усилия, мы должны мчать на Старую площадь и вопить во все легкие, что террористы из спецназа подорвали вагон в метро, убили несколько ни в чем не повинных людей, а завтра они поднимут в воздух пятьдесят атомных реакторов, и шарик расколется на куски! Это не НОПА, это уже серьезно! А мы с тобой катим на Петровку, 38, запастись одним - единственным восьмизарядным пистолетом! А как же быть с эвристическим мышлением, к которому ты призываешь на занятиях со следователями?

  — Я не вижу никаких противоречий между эвристикой и методом проб и ошибок в данном конкретном случае. Пока что мне понятно одно: члены пресловутого «Афганского братства» устроили взрыв бомбы в метро, они же убили Ким Лапшу, похитили следователя Турецкого и пытались его убить. Вероятно, они же (заметь—вероятно) убили майора Бунина и военного прокурора Бодака. Видишь ли, спецназ—это государственные войска, такие же, как и пограничные. «Афганское братство» — нелегальная террористическая организация, против которой мы сейчас должны бросить все силы. Если спецназ выполняет государственные задачи, то мы с тобой не можем вмешаться в этот процесс нашими, следственными действиями. Это точно так же, как доказывать на уровне одного колхоза, что рыночное хозяйство эффективнее директивного. С такими вопросами надо входить специалистам в высокие органы по принадлежности. Если мы докажем, что «Афганское братство» совершило все эти преступления, мы спасем от смерти невиновного.

  Я молчал. С Меркуловым было трудно не согласиться. И мне было неловко за мои несуразные эскапады -

  — Ты знаешь, Костя, мне этот Попков ужасно не понравился, — сказал я, чтобы переменить тему разговора.

  —   Меня он тоже не очаровал, и я не верю в его мудовые, пардон, рыдания. Но сейчас мы с тобой едем в казенный дом под названием Петровка, 38, к одной немолодой женщине, которой я верю, можно сказать, безгранично...

  Возле кабинета начальника 2-го отдела МУРа полковника милиции Романовой —небольшая комнатка-ниша с низким столиком, креслами и торшером. Утонув в кресле, там сидел Женя Жуков, и у него был вид бедного родственника, которому велели обождать в передней. Увидев нас, он вскочил с кресла, и они с Меркуловым начали обниматься и хлопать друг друга по плечам, как и положено мужчинам после долгой разлуки.

  — Как же это они Ваню-то... — сказал Жуков, уже обращаясь ко мне. — Вот ведь заморочка какая вышла...

— А ты чего здесь сидишь как неприкаянный?

— Да вот... хозяйка не в духе. Грязнов сидит в лаборатории, сейчас будут готовы снимки, которые я в госпитале сделал. Качество-то не очень хорошее, фотоаппарат у меня любительский. Шура меня туда не пустила. Не может забыть, как я ее подвел с тем делом... ну... когда меня выгнали. Как будто я ей это нарочно...

— Если б нарочно, Евгений, убила бы на месте.

  Полковник Романова стояла в дверях кабинета, и на голове у нее было черте что—какая-то башня из металла и пластмассы. Я даже не сразу заметил, что Шура сменила серую милицейскую форму на элегантное серебристое платье с глубоким вырезом, позволяющим лицезреть царственную грудь.

  — А ну, заходите в кабинет... И ты тоже давай иди, Жуков!

  — Я, Александра Ивановна, тут товарищу помогаю заявление составить (действительно, в нише сидел взлохмаченный седой человек и что-то писал), ему двое с усиками и в колечках продали «Вольво», денежки взяли — 20 тысяч, а машину передать забыли и вместе с «Вольво» в неизвестном направлении отбыли...

  — Ладно. Закончишь с товарищем — постучи три раза и входи. — И Романова указала на повешенную на дверь кабинета табличку: «Идет совещание».

  — У меня этих усиков в кепочке — каждый день по два десятка. Примитивно все это, как гвоздь без шляпки, а на крючок попадаются вот все такие жертвы-ротозеи, — говорила Романова, залезая головой под электрическую сушку.

  Мы с удивлением осмотрелись: кабинет начальника 2-го отдела МУРа был превращен в салон красоты, в котором сновали две яркие бабенки, очевидно, косметичка и маникюрша, демонстрируя вошедшим литые попки в кожаных брюках. Руководил «оперативным совещанием» мужик, смахивающий на молодого Грегори Пека.

  — Александра Ивановна, недосушка — враг прически, прошу не отвлекаться на посторонние дела.

  — Ладно уж, Всеволод, сижу, — послушно согласилась полковник милиции и тут же стала громко — перекрывая гудение сушки—жаловаться Меркулову:

  — Работы—невпроворот, убийства и разбои замучили, а тут делегация юристов из Америки во главе с профессором Хазардом прикатила, нашему начальнику Котову указание: принять по всем правилам и закатить обед, и чтоб все были обязательно с женами, как на Западе. А где жен возьмешь? Эти на дачи разъехались, тех начальники не отпускают. Вот Котов и приказал: «Будешь, Шура, моей женой!» А какая я «жена»? Из формы целый год не вылезала, перманент забыла, когда последний раз делала, на каблуках як корова на льду кандехаю. Потому и злющая як та сучка. Жуков под горячую руку попался, ну и... Да шо меня больше всего тогда взбесило, забыть не могу, что он этого профессора из пищевого института Сидорова уже на следующий день, когда трезвый был,— по морде ударил...

  — Так он, Александра Ивановна» начальника отделения милиции «мусором» обозвал,— сказал вошедший в кабинет Жуков.

  — Нас так по десять раз на дню обзывают, всех по морде лупить?

  — Так то шпана всякая, а этот все же профессор был...

  Мы с Меркуловым рассмеялись над железной логикой Жукова, а «Грегори Пек» заканчивал колдовать над Шуриной головой.

  — Шура... — сказал с изумлением Меркулов, — да королева бала! Ну разве тебе дать твои... не буду даже говорить сколько!

  — Говори, Константин, говори, а то подумают — шестьдесят!

Шура довольная смотрела в зеркало.

  —   Да ты и вправду чародей, Всеволод. До обеда еще час, хорошо управились. Это Грязнов организовал «Чародейку» на дому, то есть в МУРе, они и рады стараться — блат с нашим братом сейчас то же дефицит, а, Всеволод?

  Мне тоже хотелось сделать Шуре комплимент, ей и впрямь нельзя было дать ее сорок восемь. И даже сорок. Но не успел я разинуть рот, как Романова налетела на меня.

  — А ты что разгуливаешь по улицам? Тебе мало по черепушке дали? Хочешь, чтоб пристрелили? Ты бы, Константин, ему черные очки купил, а то синяк всю его привлекательность искажает!

— Да вот мы к тебе как раз Шура...

  — Погодь, Константин, чародеев проводим, тогда о деле поговорим:..

Меркулов потер ладонями щеки, как бы отогревая их от мороза, хотя в кабинете было, наверно градусов около тридцати, и сказал:

  — Организуй, пожалуйста, товарищ Романова, «Макаров» старшему следователю Турецкому по всем правилам милицейской бюрократии, но быстро.

  — Так это я уже поняла, Константин. Видишь — трубку держу, а вот номер набираю... Это кто, Михайлов? Романова говорит... Подбери там хороший «Макаров», ну, чтоб стрелял без осечки... Шо ж ты мне голову морочишь, если ты не Михайлов? А ну, скоренько давай Михайлова...

  Пока Романова давала Михайлову указания, пришел сияющий Грязнов с пачкой еще не высохших снимков и разложил их на Шурином столе.