Автобус, за рулем которого сидел юнец, смахивающий на Буффало Билла, рванул вперед. Кикаха осмотрелся, приглядываясь к лицам шести парней и трех девушек. В заднем конце автобуса сидели трое мужчин по-старше и играли в карты на небольшом раскладном столике. Они подняли головы, кивнули и вернулись к игре. Часть автобуса была отгорожена, там, как он выяснил позже, находились туалет, ванная и небольшой гардероб. Гитары, барабаны, саксофон, флейта и арфа хранились на сиденьях или на полках над сиденьями.

Две девушки были одеты в юбки, едва прикрывающие их ягодицы, темно-серые чулки и яркие блузки с оборками. На них было множество разноцветных бус, лица покрывал густой слой косметики: зеленые или се-ребристые веки, накладные ресницы, кольца вокруг глаз, как у панд, и зеленые (!) или бледно-лиловые (!) губы!

Третья девушка вовсе не употребляла косметики. Длинные черные волосы ниспадали ей до плеч, и она была одета в облегающий свитер без рукавов в красно-зеленую полоску с глубоким декольте, джинсы в обтяж-ку и сандалии. Некоторые из парней носили брюки-клеш, самые разнообразные рубашки и все, как один, — длинные волосы.

Король гномов оказался очень высокий туберкулезного вида юнцом с очень кудрявыми волосами, вис-лыми усами и огромными очками, сидевшими на самом кончике его большого носа. В ухе у него торчала серьга. Он представился как Лу Баум.

Кикаха назвался Полом Финнеганом, а Анану назвал Энн Финнеган. Она приходится ему женой, сооб-щил он Бауму, и лишь недавно приехала из Финской Лапландии. Он выдал такие сведения, так как считал, что они вряд ли наткнутся на кого-то, кто говорит на финском языке.

— Из страны Деда Мороза? — переспросил Баум. — Что и говорить, они и впрямь из страны Оз. — Он присвистнул, поцеловал кончики пальцев и выбросил их в сторону Ананы. — Кайфовая, чтоб мне лопнуть! Чересчур! Слушай, кто-нибудь из вас играет на каком-нибудь инструменте? — Он посмотрел на футляр в руке Кикахи.

Кикаха ответил, что нет. Он не собирался сообщать им, что когда-то играл на флейте, но не занимался этим с 1945 года, или что играл на инструменте, похожем на свирель, когда жил с Медвежьим народом на Индейском уровне Многоярусного мира. И не считал, что будет мудро объяснять, что Анана играет на великом множестве инструментов, кое-какие из них походили на земные, а другие — совершенно отличались.

— Я использую этот футляр как чемодан, — объяснил он. — С тех пор, как мы покинули Европу, мы какое-то время находимся в дороге. Только что мы провели месяц в горах, а теперь решили наведаться в Лос-Анджелес. Мы никогда там не были.

— Значит, вам негде остановиться, — сделал вывод Баум. Говорил он с Кикахой, но пялился на Анану; глаза у него блестели, а рука не переставала двигаться, совершая жесты как бы лепившие Анану в воздухе.

— Она умеет петь? — неожиданно спросил он.

— Не по-английски, — ответил Кикаха. Девушка в джинсах встала и сказала Бауму:

— Брось, Лу, с этой цыпочкой у тебя ничего не выйдет. Ее дружок убьет тебя, если ты ее хоть пальцем тронешь. Или она тебя сама убьет. Эта цыпочка, знаешь ли, на такое способна…

Лу, казалось, заколебался. Он подошел очень близко и вгляделся в глаза Кикахи, словно смотрел в микроскоп. Кикаха почувствовал странный, едкий запах его дыхания. Через мгновение ему показалось, что он понял его происхождение. Граждане города Таланак на Индейском уровне, вырезанного из нефритовой горы, курили наркотический табак, придававший их дыханию такой же запах. Кикаха, конечно, не знал, поскольку на Земле он ничего подобного не пробовал, и не имел опыта, но он всегда подозревал, что этот табак был ма-рихуаной и что таланакцы, потомки древних ольмеков Мексики, привезли его с собой, когда прошли через обеспеченные Вольфом врата.

— Ты меня не разыгрываешь? — спросил Лу у девушки, которую звали Му-Му Нансен, оторвавшись от лиственно-зеленых глаз Кикахи.

— В них обоих есть что-то весьма странное, — ответила Му-Му. — Очень привлекательное, очень мужественное и очень пугающее. Чуждое. По-настоящему чуждое.

Кикаха ощутил холодок на затылке. Анана, придвинувшись к нему поближе, прошептала на языке Властелинов:

— Я не знаю, о чем она говорит, но мне это не нравится. У этой девушке есть дар видеть суть вещей, она зундра.

Слово зундра не имело точного или хотя бы приблизительного перевода на английский. Оно означало комбинацию психолога, ясновидящей и ведьмы с толикой безумия.

Лу Баум покачал головой, вытер со лба пот, а затем снял и протер очки, моргая близорукими глазами.

— Эта цыпочка — псих, — пояснил он. — С чудинкой. Но в кайф. Она знает, о чем говорит.

— Я улавливаю вибрации, — продолжала Му-Му. — Они меня никогда не подводят. Я могу прочесть ха-рактер только так. — Она громко щелкнула пальцами. — Но в вас, особенно в ней, есть что-то такое, чего я не улавливаю. Может быть, вроде того, что вы не от мира сего, знаете ли. Вроде как вы марсиане… или нечто в этом роде.

Невысокий коренастый молодой блондин с изрытым оспой лицом, называвшийся просто Стертым, поднял голову со своего сиденья, где он настраивал гитару.

— Финнеган не марсианин, — усмехнулся он. — У него четкий средне-западный акцент, словно он только что из Индианы, Иллинойса или Айовы. Я бы предположил, что хуже. Верно?

— Я хуже, — подтвердил Кикаха.

— Закройте глаза, люди добрые, — громко призвал Стертый. — Послушайте его! Скажи еще раз, Финнеган! Если его голос не точный дубль голоса Гэри Купера, то я съем несъедобное!

Кикаха произнес что-то для них и прочие рассмеялись.

— Гэри Купер! Ты когда-нибудь дублировал его?

Это, казалось, разбило напряжение, созданное словами Му-Му. Она улыбнулась, и снова села, но ее темные глаза то и дело стреляли мгновенными стрелами взглядов в сторону чужаков. Кикаха знал, что она не удовлетворена. Лу Баум сел рядом с Му-Му. Его адамово яблоко работало так, словно было поршнем насоса. На лице его утвердилось тяжелое, почти ошеломленное выражение, но Кикаха догадывался, что его все еще разбирает любопытство. И еще ему было страшновато.

Баум явно верил в репутацию своей подружки, как эксперта. Кроме того, он, вероятно, еще и побаивался ее.

Кикаху это не волновало. Ее анализ их, как чужаков, мог быть ничем иным, как маневром с целью отпугнуть Баума от Ананы. Важно было как можно скорее попасть в Лос-Анджелес, с минимальными шансами оказаться замеченными людьми рыжего Орка. Автобус этот казался ему удачей, а как только они доберутся до подходящего мес-та, чтобы свалить, они свалят. И прости-прощай, Король Гномов и его тухлые яйца!

Он разглядел оставшуюся часть обитателей автобуса. Трое мужчин, игравших в карты, подняли головы, когда он прошел, но ничего не сказали. Его слегка отталкивали их лысые головы, клочки седых волос, расплывшиеся и обрюзгшие черты лиц, глаза в красных прожилках, морщины, двойные подбородки и толстые животы. За двадцать четыре года, прожитые во вселенной Джадавина, он видел не более четырех стариков. Люди там жили тысячу лет, если им удавалось избежать несчастного случая или человекоубийства, и не старели до последней сотни лет. Так долго, правда, удавалось прожить немногим. И потому Кикаха забыл о существова-нии стариков и старух. Он испытывал отвращение, хотя и не такое сильное, как Анана. Она-то выросла в мире, где вообще не было физически старых людей, и хотя ей исполнилось уже десять тысяч лет, она до сих пор не жила ни во вселенных, где бы жили некрасивые люди. Властелины были народом эстетичным и потому выпа-лывали некрасивых из своего имущества и давали уцелевшим шанс обладать долгой-предолгой юностью.

По проходу к нему подошел Баум и спросил:

— Ищешь что-нибудь?

— Мне просто любопытно, — ответил Кикаха, — есть ли тут какой-то способ выйти иначе, чем через переднюю дверь?

— В женской раздевалке есть запасной выход, а что?

— Просто люблю знать подобные вещи, — уклончиво произнес Кикаха. Он не видел, с какой стати объяснять, что он всегда узнавал, сколько имеется выходов и насколько они доступны.