С тех пор, как человек впервые покинул Землю и устремился навстречу опасностям и тайнам космоса, сам собой возник неписаный закон: людские распри должны быть забыты перед лицом общего врага, нечеловеческих и бесчеловечных сил других миров.

Возможно, не все соблюдали этот закон, но для Бигмэна он был непреложен.

Одним прыжком он оказался рядом с Уртейлом, пытаясь оторвать его руку. Уртейл промычал:

— Помоги мне…

Бигмэн ухватился за бластер, который все еще находился в руке Уртейла, стараясь при этом не дотрагиваться до щупальца, обернувшегося вокруг сжатого кулака Уртейла. Про себя Бигмэн рассеянно отметил, что щупальца эти не были гладкими, как змеи. Они состояли из отдельных частиц, словно были составлены из многочисленных твердых сегментов, соединенных вместе.

Другой рукой Бигмэн, в поисках опоры, на мгновенье дотронулся до щупальца и тут же рефлекторно отдернул руку. Он почувствовал ледяной холод, проникающий внутрь и обжигающий.

Каким бы способом эти существа ни извлекали тепло, это не было похоже ни на что, о чем ему доводилось слышать.

Бигмэн отчаянно тянул на себя бластер, раскачивая и выкручивая его. Сначала он не обратил внимания на прикосновение врага к своей спине, но потом ледяной холод пронзил его и не отпускал. Попытавшись отпрыгнуть, Бигмэн понял, что сделать этого не может. Щупальце настигло его и обернулось вокруг.

Двое мужчин были так туго связаны, что казалось, они срослись вместе.

Физическая боль от холода нарастала, и Бигмэн рванул бластер, как сумасшедший. Неужели поддался?

Его остановил голос Уртейла, который прошептал:

— Бесполезно.

Уртейл зашатался, затем медленно, под влиянием меркурианской силы тяжести, опрокинулся набок, увлекая за собой Бигмэна.

Тело Бигмэна онемело. Оно теряло чувствительность. Он уже не мог точно сказать, продолжает ли он держаться за дуло бластера или нет. Если да, то действительно ли оно уступило его диким усилиям, или это был последний проблеск его жаждущего сознания?

Лампочка на шлеме светила тускло, так как энергию забирали прожорливые канаты.

Еще немного — и они замерзнут насмерть.

Оставив Бигмэна в шахтах Меркурия и надев специальный скафандр в тишине и спокойствии «Молнии Старр», стоявшей в ангаре, Лаки ступил на поверхность Меркурия и обратил лицо навстречу «белому призраку Солнца».

Несколько долгих минут он стоял не двигаясь, снова вбирая в себя молочное сияние Солнечной короны.

Любуясь короной, он рассеянно сгибал и разгибал по очереди руки и ноги. Скафандр со специзоляцией был сделан лучше, чем обычный космический. Кроме того, он был очень легкий. Создавалось необычайное ощущение, будто скафандра нет. В безусловно безвоздушном пространстве от этого становилось неуютно, но Лаки, отбросив в сторону все неприятные мысли, стал разглядывать небо.

Звезды были так же многочисленны и ярки, как в открытом космосе, поэтому не они занимали его внимание. Его интересовало кое-что другое. Прошло уже два дня по земному исчислению с тех пор, как он видел небо. За два дня Меркурий продвинулся на одну сорок четвертую часть своего пути по орбите вокруг Солнца. Следовательно, больше восьми градусов неба появилось на востоке, и более восьми градусов исчезло на западе. Это означало, что стали видны другие звезды.

И другие планеты. Венера и Земля — обе должны были появиться над горизонтом.

Вот они. Венера была выше. Яркий, как алмаз, кусочек белого света, гораздо ярче, чем когда смотришь с Земли. С Земли Венеру плохо видно. Она находится между Землей и Солнцем, поэтому когда она оказывается ближе всего, с Земли видно только темную сторону. С Меркурия Венера видна во всей своей красе.

В данный момент Венера находилась в трех миллионах миль от Меркурия. Эти планеты иногда приближаются друг к другу на расстояние около двадцати миллионов миль, тогда опытный глаз может увидеть Венеру в виде крошечного диска.

Даже на таком расстоянии, как сейчас, свет ее мог поспорить со светом короны, и, посмотрев себе под ноги, Лаки сумел, как ему показалось, разглядеть двойную тень, протянувшуюся от его ног — тень, отбрасываемую короной (пляшущую) и Венерой (четкую). Он подумал, что в идеальных условиях тень могла бы быть тройной — добавилась бы тень, отбрасываемая Землей.

Землю он также нашел без труда. Она была совсем низко над горизонтом, и хотя светила ярче любой звезды или планеты, видимых на ее собственном небе, свет ее был бледен в сравнении с великолепной Венерой. Она была не столь ярко освещена более далеким от нее Солнцем; на ней было меньше облаков, поэтому она могла отразить меньше света. Кроме того, она была вдвое дальше от Меркурия, чем Венера.

Все же в некотором отношении она была несравненно интересней: Венера светила чистым белым светом, тогда как свет Земли был зеленовато-голубым.

Больше того, рядом с ней, чуть задевая горизонт, виднелся слабый желтый свет Луны, ее спутника. На небе Земля вместе с Луной представляли уникальное зрелище по сравнению с планетами, вращающимися внутри орбиты Юпитера. Двойная планета, неразлучные планеты, таинственно летящие по небу в компании друг друга, маленькая все время вертится вокруг большой, и это выглядит как медленное качание из стороны в сторону.

Лаки смотрел на эту картину, наверное, дольше, чем следовало, не в состоянии оторваться. Жизнь часто уносила его далеко от родной планеты, и от этого Земля становилась ему еще дороже. Все квадриллионы человеческих существ, населяющих Галактику, происходили от землян. В течение всей истории человечества Земля была практически единственным домом человека. Кто же сможет спокойно смотреть на искорку света, посылаемую Землей?

Покачав головой, Лаки перевел взгляд. Надо было браться за дело.

Твердой походкой он направился к мерцающей короне, стараясь не очень отрывать ноги от поверхности, как и полагается при низкой силе тяжести; лампочка на шлеме была включена, и он внимательно смотрел вниз, чтобы не оступиться.

Он уже примерно представлял себе, что он может найти, но пока это была лишь идея, не подкрепленная никакими фактами. Лаки ненавидел обсуждать подобные идеи, ведь иногда это бывает просто интуиция. Он не любил обдумывать такие вещи даже про себя. Слишком велик был риск привыкнуть к идее и начать воспринимать ее за действительность и таким образом ненамеренно исключить возможность существования других гипотез.

Он видел, как это происходит с полным энтузиазма, легковерным и всегда готовым действовать Бигмэном. Он не раз видел, как смутные предположения превращались в голове Бигмэна в твердые убеждения.

Он нежно улыбнулся при мысли о своем маленьком веселом друге. Тот бывал неблагоразумен, ему не хватало хладнокровия, но он был надежен и горел бесстрашием. Лаки предпочитал, чтобы рядом с ним был Бигмэн, а не целая флотилия вооруженных космических кораблей с гигантами на борту.

Ему сейчас очень не хватало марсианина с личиком гнома. Именно сейчас, когда он парил над поверхностью Меркурия. И, частично ради того, чтобы стереть из памяти неприятные ощущения, Лаки вернулся к мыслям о делах.

Вся беда в том, что здесь слишком много подводных течений.

Во-первых, Майндс, нервный, неуравновешенный, неуверенный в себе. До сих пор так и не ясно, была ли его атака на Лаки моментальной вспышкой безумия или рассчитанным шагом. Во-вторых, Гардома, друг Майндса. То ли он был убежденным идеалистом, поверившим в сказку программы «Свет», то ли поддерживал Майндса по причинам более практического характера? Если так, то что это за причины?

Затем Уртейл, основной очаг беспокойства. В его намерения входило разрушить Совет, и Майндс стал главным объектом его атаки. Однако заносчивость Уртейла, естественно, вызывала ненависть к нему везде, где бы он ни появился. Майндс, конечно, ненавидел его, и Гардома тоже. Доктор Певераль ненавидел его, но более сдержанно. Он даже не захотел говорить о нем с Лаки.

На банкете Кук, казалось, избегал говорить с Уртейлом и даже не поднимал на него глаза. Было ли это просто потому, что Кук хотел избежать острых и едких замечаний Уртейла, или на это были более специфические причины?