Я ушел к себе в кабинет, а Йенке остался с послом. Когда через полчаса я вернулся, господин фон Папен был уже один. В руках у меня был текст телеграммы в Берлин.

- Как вы думаете, что может скрываться за всем этим? - спросил посол.

- Я опасаюсь, господин посол, как бы это не было ловушкой. Сначала они дадут нам, пожалуй, несколько подлинных документов, а потом начнут провоцировать фальшивками. Но допустим даже, что этот человек не обманщик и тут нет никакой ловушки,- все равно мы можем попасть в неприятную историю, если это дело когда-нибудь выплывет наружу.

- Какое впечатление произвел этот человек лично на вас?

- Не очень хорошее, господин посол, хотя к концу нашей беседы я уже был склонен ему верить. Он показался мне не слишком щепетильным. Его ненависть к англичанам, если только она не напускная, может быть одним из мотивов его действий, помимо очевидного стремления заработать изрядную сумму денег. В общем он не произвел на меня впечатления обычного жулика. Однако все это лишь мои предположения.

- Как вы думаете, что сделали бы англичане, если бы кто-нибудь из наших людей обратился к ним с подобным предложением?

- Я думаю, что они обязательно приняли бы его. В военное время ни одна страна не может позволить себе отклонить такое предложение. В мирное время, вероятно, было бы дипломатичнее сделать благородный жест, сообщив обо всем послу Великобритании, и не вмешиваться в это дело. Но в военное время, господин посол...

Посол взял со стола составленную мною телеграмму и внимательно прочитал ее. Затем зеленым карандашом (это был цвет нашего посла - никому другому в посольстве не разрешалось пользоваться зеленым карандашом, подписывая документы) он внес в телеграмму несколько поправок, снова прочел текст и, наконец, подписал его. Лист бумаги стал теперь официальным документом. Фон Папен протянул его мне.

- Прочтите мне его eщё раз,- попросил он. Я прочел:

Лично

МИНИСТРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНИИ

Совершенно секретно

Один из служащих английского посольства, выдающий себя за камердинера посла Великобритании, обратился к нам с предложением доставить нам фотопленки подлинных совершенно секретных документов. За первую партию документов, которые будут доставлены 30 октября, он требует двадцать тысяч фунтов стерлингов. За каждую следующую катушку фотопленки нужно будет платить пятнадцать тысяч фунтов стерлингов.

Прошу вашего указания, следует ли принять это предложение. Если да, то требуемая сумма должна быть доставлена сюда специальным курьером не позже 30 октября. Известно, что человек, выдающий себя за камердинера, несколько лет назад служил у первого секретаря нашего посольства. Других сведений о нем не имеем.

П а п е н.

Телеграмма была тотчас же зашифрована и не позже восьми часов вечера 27 октября передана по' радио. Через час она уже лежала на письменном столе Риббентропа.

27 и 28 октября ответа не последовало. К вечеру 28 октября я уже был твердо убежден, что министр иностранных де^1, если только он вообще снизойдет до нас, даст отрицательный ответ. До этого уже не раз случалось, что предложения нашего посла отклонялись лишь на том основании, что исходили от него. Некоторые из них могли бы во многом способствовать осуществлению той цели, за которую боролась наша страна. Вражда между министром иностранных дел Германии и канцлером до-гитлеровской Германии была непреодолимой. А раз уж Риббентроп не взлюбил фн Папена, то от него трудно было ожидать положительного решения вопроса. Учитывая все эти обстоятельства, мы были почти уверены, что Берлин ответит отрицательно.

Ночью 28 октября, в канун большого турецкого национального праздника, вся Анкара была залита огнями. 29 октября я почти забыл об ответе, который всё eщё ожидался из Берлина. В этот день нам было некогда думать о чем-либо, помимо наших текущих дел. Кроме выполнения функций, связанных с турецким национальным праздником, 29 октября мы отмечали и день рождения фон Папена. Для нас все это означало массу дел.

После утреннего приема в посольстве, на котором присутствовали посланники всех стран, не являвшихся нашими противниками, и многочисленные турецкие гости, весь дипломатический корпус должен был отправиться на прием, устроенный президентом Турции в здании Национального собрания. На этом официальном приеме присутствовали как наши друзья, так и враги, хотя тактичные хозяева обычно следили за тем, чтобы представители враждующих стран не встречались в одной приемной. Очевидно, на этот раз что-то помешало им поступить, как обычно. Одетые в дипломатическую форму, при орденах и знаках отличия, все мы во главе с послом прошли вперёд, чтобы каждому в отдельности приветствовать президента Турции.

Через несколько минут, когда мы уже выходили из приемной, я почти столкнулся с почтенным пожилым господином в полной парадной форме. Сначала я не узнал его, но вскоре по^л, что это был посол Великобритании, входивший во главе английской миссии в зал в то самое время, когда часть сотрудников германской миссии всё eщё находилась там. Я тотчас же посторонился. Однако, пробираясь к двери, я вынужден был пройти мимо длинного ряда английских дипломатов, смотревших на меня, как мне показалось, несколько враждебно.

Это был последний большой прием у президента Турции, на котором присутствовали дипломатические представители Третьего Рейха. В следующем году к этому времени мы были интернированы и больше не преграждали англичанам дорогу в Турции.

Сразу после полудня на ипподроме состоялся военный парад. Дипломатические ложи заполняли друзья и враги, которых eщё раз тактично отделили друг от друга. Лишь немногие дипломаты нейтральных стран могли занимать любые места.

В военное время дипломаты, аккредитованные в Турции, вели довольно странную жизнь. С одной стороны, им нужно было соблюдать все церемонии мирного времени и дипломатическую вежливость, а с другой - сохранять видимость вражды, разделявшей их страны. Однако дома я всё eщё пил хорошее шотландское виски, а мои коллеги из посольств враждебных стран наслаждались прекрасным немецким рейнвейном. Индийский пряный порошок и венгерская ^паприка были предметами постоянного международного товарообмена, производившегося, конечно, через турецких слуг. Как^ граждане нейтральной страны, они находились в выгодном положении, потому что могли поддерживать дипломатические и деловые отношения с обеими сторонами.

Обо всем этом я думал во время великолепного военного парада, устроенного нашими хозяевами специально для нас и наших противников. Всего лишь пять метров отделяло меня от представителей враждебного лагеря, среди которых можно было увидеть много людей с приятными лицами. Но лучше было не смотреть на них - они были нашими врагами, и с этим ничего нельзя было поделать.

Вернувшись после парада в посольство, я узнал, что посол желает немедленно видеть л меня. Я отправился к нему в кабинет, где, не говоря ни слова, он протянул мне расшифрованное сообщение. Я прочел следующее:

Лично

ПОСЛУ ФОН ПАПЕНУ

Совершенно секретно

Предложение камердинера английского поcла примите, соблюдая все меры предосторожности. Специальный курьер прибудет в Анкару 30 до полудня. О получении документов немедленно телеграфируйте.

Риббентроп.

Итак, вопрос был решен без нашего участия. 30 октября ровно в три часа дня в моем кабинете зазвонил телефон. Я схватил трубку. На мгновение сердце мое замерло. Голос звучал в трубке тихо и, казалось, очень издалека.

- Говорит Пьер. Вы получили для меня письмо?

- Да!

- Я зайду к вам сегодня вечером. До свидания!

Он повесил трубку. Я отчетливо услышал, как звякнул рычаг на другом конце провода. Шнюрхен с удивлением посмотрела на меня: когда зазвонил телефон, я выхватил трубку у нeё из рук (она собиралась ответить на звонок). В eё глазах теперь можно было прочесть невысказанный упрек. Она догадалась, что здесь была какая-то тайна, в которую eё не хотели посвящать. Затем я попросил Розу, секретаря посла, передать фон Папену, что я прошу разрешения зайти к нему. Через одну - *' две минуты она сообщила по телефону, что посол ждет меня. Я тотчас же отправился к нему.