- Здорово, племяш! - приветствовал тот Кирилла. - Гляжу, вроде ты, вроде нет. Дай, думаю, подойду. - Он критическим взглядом смерил Кирилла. - Видно, здорово тебя прищучило, коли с Мишкой пьешь. Охмуряешь? - строго спросил он у парня, подсаживаясь к столу и сдвигая в кучу пустые стаканы.

- Да вот, подмазали малость, Дмитрич, - мелко засуетился Кириллов знакомый. - Не подмажешь - не поедешь.

- Сгинь! - велел ему Побережный.

Парень сразу обмяк, как краб, боком съехал со стула и пропал в табачном дыму и облаках пара, врывавшихся в столовую вместе с людьми.

Удивленный столь неожиданной метаморфозой, Кирилл не знал, что сказать. Он с глупым видом сидел за столом, как школьник, которому сделали нагоняй.

- Зря ты его так, дядя, - наконец вымолвил он. - Этот тип обещал меня на работу пристроить.

- Кто? - спросил Побережный. - Мишка? Ха-ха-ха! - захохотал он так, что стаканы запрыгали по столу.

Кирилл понял, что сморозил какую-то величайшую глупость.

Насмеявшись вволю, Побережный сказал:

- Знаешь, кто такой Мишка? Не знаешь. Так я тебе объясню. Бич это. Его самого никуда не берут. Сто мест сменил, и отовсюду выгнали. Работы, как черт ладана, боится, только и знает сачковать. Подачками бывших дружков живет да еще тем, что дурачков вроде тебя околпачивает. Наговорит семь верст до небес и все лесом, напьется, нажрется за чужой счет и смоется. А ты - устроить!.. Ну, рассказывай, что и как.

- А чего рассказывать, - сказал Кирилл, уязвленный тем, что так по-дурацки попался на удочку первому подвернувшемуся прощелыге. - И так все ясно.

- Верно, ясно, - подтвердил Побережный. - Тут ты в точку попал. - Он взял со стола стакан, зачем-то понюхал его и поставил обратно. - Так как же насчет нашего с тобой разговора?

Кирилл молчал. Говоря откровенно, ему не хотелось поступать на завод. Не затем он ехал сюда, чуть ли не на край света, чтобы устраиваться подсобником. Видел он этих подсобников. Всю жизнь на подхвате: там помоги, тут подсоби. С другой стороны, работа на почте тоже не прельщала его. Что за работа? Сумку через плечо - и айда? Как коробейник? Но денег нет, и это тоже факт. Не позже чем завтра кусать будет нечего. Может, все-таки к Побережному? Прокантоваться до весны, а там видно будет. Рано или поздно он все равно устроится. Итак, к Побережному. Почтмейстер, кажется, ничего дядька, и, если разобраться, он, Кирилл, дико рад сегодняшней встрече. Он и сам этого не ожидал.

- Ладно, - сказал Кирилл. - Так и быть, дядя, до весны побатрачу на тебя. Хватка у тебя бульдожья.

Только, чур, уговор: весной ты мне даешь расчет по собственному. Чтоб без никаких. Понял?

- Давно бы так, - довольно сказал Побережный. - Есть хочешь?

- А что, предложите цыпленка табака в счет аванса?

- Фигу я тебе предложу, а не табака. Табаками тебя теща кормить будет. Шура! - окликнул Побережный проходившую мимо официантку, ту самую, у которой Кирилл брал вино. - Принеси-ка нам, Шура, рыбки, - сказал он, когда официантка подошла. - Моей. Ты знаешь какой.

- На двоих? - спросила Шура, указывая глазами на Кирилла.

- На двоих, - ответил Побережный. - Да скажи на кухне, чтобы посолили покруче, а то вечно они недосаливают.

- Скажу, - заверила Шура и улыбнулась Кириллу. - Так вы с Григорием Митричем? А я смотрю давеча - с Мишкой сидят, - повернулась она к Побережному. - Вижу, парень-то не наш, новый. Ну, думаю, ощиплет его Мишка, как курицу.

- Ладно, ладно, - остановил ее Побережный. - Все в ажуре. Ты лучше корми нас, нам работать надо.

Шура кивнула и ушла, а Побережный, еще раз понюхав стаканы, брезгливо переставил их на другой столик.

- Пьете дерьмо всякое.

- В другой раз прикажу доставить мартини, - пообещал Кирилл. - Из Парижа. Специальным рейсом.

- Кривляешься ты много, парень, - беззлобно заметил Побережный. - С одним не знаю, что делать, и ты туда же. Учат вас, что ли, этому?

- Вы имеете в виду того самого Кулакова, который разрывается на части?

- Ишь ты, запомнил! Его самого. Парень золотой, только язык без костей. Начнет молоть - не остановишь.

Вернулась Шура, неся целую тарелку красной, нарезанной крупными ломтями рыбы. Смахнув передником со стола, она поставила тарелку, подала вилки и хлеб.

При виде рыбы. Побережный крякнул от удовольствия.

- Ешь, - сказал он и пододвинул тарелку ближе к Кириллу. - Чавыча. Попробуешь - пальчики оближешь.

Рыба была свежая, сырая, и Кирилл с некоторой опаской приглядывался к ней. Потом попробовал. Рыба действительно оказалась на редкость вкусной, и Кирилл уже без опасения отправлял в рот холодные сочные куски.

- Ну, заморил червячка? - спросил Побережный, когда на тарелке остались одни кости. - Тогда пошли. Пока прилив не начался, пройдем берегом.

- Расплатиться надо, - сказал Кирилл, показывая на стаканы.

- А-а, - протянул Побережный. - Давай расплачивайся. Умел воровать, умей и ответ держать.

Кирилл вытащил заветную трешницу и положил на стол. Денег хватало только-только.

- Все, что ли? - поинтересовался Побережный. - Маловато. Не успел тебя Мишка раздеть.

Кирилл не стал уточнять подробности. Недоставало еще, чтобы Побережный узнал о его финансовой несостоятельности. И без того Кирилл чувствовал себя достаточно уничиженным.

У буфета Побережный задержался, поверх голов объясняя что-то буфетчице. Та слушала, согласно кивала, а под конец рассмеялась. Махнув ей рукой, Побережный подозвал ждавшего в стороне Кирилла, и они вышли на улицу.

- Во-он тот столб видишь? - спросил утром Побережный, подводя Кирилла к окну и показывая рукой на серый каменный параллелепипед метрах в ста от дома.

- Ну вижу, - позевывая и потягиваясь, ответил Кирилл.

- А трубу? - продолжал допытываться Побережный. - Трубу левее видишь?

- И трубу вижу, - уже не совсем уверенно сказал Кирилл, не понимая, чего от него хотят.

- Там живет Кулаков, - тоном чревовещателя произнес Побережный. - Сходи позови, дело есть.

- Он что, галка? - спросил Кирилл, мстя за минутную растерянность.

- Кто? - в свою очередь, не понял Побережный.

- Кулаков. Раз он в трубе живет, - невинно пояснил Кирилл.

Побережный уставился на него с удивлением и гневом, видимо, раздумывая, сокрушить ли свалившегося ему на голову умника или отнестись к нему, как к неразумному.

- Грач он! Орел общипанный! Иди, тебе говорят!

Кирилл рассмеялся и, набросив полушубок, выскочил на улицу.

Однако проникнуть к Кулакову оказалось не так-то просто. Возле крыльца, загораживая дорогу, лежала в снегу дюжина здоровенных лохматых псов, запряженных в нарты. Положив на лапы тяжелые головы, псы, не отрываясь, смотрели на приближавшегося к дому человека.

Кириллу никогда не приходилось иметь дело с собаками, и, как все люди, которые не понимают, с какой стороны может грозить опасность, он подошел к упряжке чуть ли не вплотную. Но в самый последний момент интуиция все же выручила его: что-то в позе собак насторожило Кирилла; их зловещая неподвижность и угрюмый блеск глаз подсказали ему, что это не те шавки, которые, задрав хвосты, гоняются по дворам за кошками, а порождения организации иной, первобытной и беспощадной.

Тем не менее Кирилл предпринял попытку выполнить приказ.

- Собачки, - ласково, нараспев сказал он, бочком продвигаясь к крыльцу. - У-у, какие хорошие собачки…

В следующий момент он понял, что надо уносить ноги: «собачки» вдруг, как по команде, подняли от лап головы и с глухим рыком бросились на Кирилла.

Инстинкт самосохранения сработал мгновенно: двумя гигантскими скачками Кирилл достиг испещренного иероглифами спасительного столба и белкой взлетел на его верхушку.

Внизу прыгала и захлебывалась от лая свора.

На шум в доме отворилась дверь, и на крыльце показался высокий парень без шапки, в свитере, ватных брюках и роскошных рыжих унтах. Длинные светлые волосы парня были перехвачены ремешком, как у средневековых ремесленников. Он кого-то неуловимо напоминал.