Но я отвлеклась, оставив на произвол судьбы уже двух своих героев: Алину с телефонной трубкой в руке и Петра Сидоровича со шляпой тоже в руке. Поэтому сообщаю, что Алина дозвонилась, и Первый Голос был вынужден назначить ей любовное свидание, а вот зрелище, открывшееся печальному взору Петра Сидоровича, легко описать, но объяснить трудновато.

По зловонной глади озера плыла небольшая лодочка, в которой стоял городской БИЧ Евгений Иосифович. На лице БИЧа зеленел респиратор «лепесток», в руках он держал скользкий мазутный шест, которым пытался производить какие-то замеры, опуская этот примитивный измерительный прибор за борт и стараясь нащупать им дно озера. На берегу суетились явно нездешние люди в заграничных (это было видно издалека) одеждах.

Петр Сидорович взмахнул над головой поруганной голубем шляпой, чтобы привлечь внимание БИЧа, которого знал еще в ту пору, когда тот был обыкновенным интеллигентным человеком без всякого «Б» и только начинал писать стихи и прозу. Но Евгений Иосифович, проникнутый серьезностью момента и, вероятно, желанием заработать немного денег, не пожелал отвлекаться. Люди на берегу залопотали что-то, и тут же к Петру Сидоровичу подошел милиционер и сказал, что если он, Петр Сидорович, желает митинговать, то об этом следовало сделать заявку десять дней назад, а сейчас его просят не мешать проходу граждан и отправляться по своим делам.

Иванов несколько удивился, потом вынул носовой платок, аккуратно обтер шляпу, выбросил платок и отправился на службу с покрытой головой.

На службе он рассказал об увиденном. Главный технолог Лада Семеновна Стулова глубоко задумалась, а потом сказала, что Петр Сидорович действительно не имел права митинговать без предварительной договоренности с органами.

Иванов хотел было возразить, но потом лишь махнул рукой. Дело в том, что Стулова была очень глупой женщиной, и об этом знали все. Ходили слухи, что когда Стулова в очередной раз смотрит фильм «Семнадцать мгновений весны», то, увидев Штирлица в немецком мундире, очень переживает, что такой хороший на первый взгляд человек продался врагам. А когда однажды при ней кто-то сказал о ставке Гитлера, Лада Семеновна заинтересовалась: «Значит, Гитлер тоже работал на ставку? И большая у него была ставка, если перевести рейхсмарки в рубли?»

Поэтому теперь никто не обратил внимания на слова глупой Стуловой и до обеда весь отдел главного технолога ломал голову, зачем Евгений Иосифович делает эти подозрительные замеры и что это за странные люди прогуливаются по берегу озера.

— Страшно, братцы, — сказал инженер Коля Попеко. — Боюсь я всяческих перемен и активных вмешательств. Как бы не было хуже…

После обеда в отдел зашла несколько рассеянная Алина, и Коля, не спуская глаз с ее румяных коленок, рассказал о странных событиях на озере.

— Это удивительно, — внезапно раздражаясь заговорила Алина. — Теперь, когда нам разрешили активно проявлять свою позицию, мы продолжаем безмолвствовать. Почему я, рядовой член общества, не знаю, что делается в родном городе? Я хочу участвовать в общественной жизни, а вы все… тьфу, смотреть противно.

Итак, слово было сказано. Дело было, извините, за делом.

— А что делать-то? — преданно спросил Коля Попеко.

— Мы должны написать письмо отцам города и подписать его. Все. До одного.

— Я ничего подписывать не стану, — испугалась глупая Стулова.

— В этом я ни секунды не сомневалась, — надменно произнесла искусительница. — А вы, Коля?

— Да-да, конечно, я сейчас подпишу, — обрадовался тот. — Давайте письмо.

— За письмом дело не станет. Собирайте подписи. — И вышла загадочная и прекрасная.

— Зря народу волю дали. Обнаглел народ, — вздохнула Лада Семеновна. И некоторые сотрудники отдела с ней согласились.

Прошло несколько дней… Работы на озере продолжались. По городу гуляли слухи. Подписи под письмом собирались вяло.

В один из этих тревожных дней Коля Попеко, возвращаясь с работы, обнаружил, что в пивном ларьке сразу за вокзалом есть пиво. Но в кружки пиво не отпускали, поэтому Коля занял очередь, слетал домой и вернулся с полиэтиленовым ведерком литров эдак на пять. Сразу за Колей, налегая на него обширным животом и бренча в кармане заработанной своим таинственным трудом мелочью, стоял БИЧ Евгений Иосифович. Коля, совершая различные телодвижения, пытался дать понять Евгению Иосифовичу, что прикосновение его живота не каждому приятно, но БИЧ был, кажется, в задумчивости и ничего не замечал, а выйти из очереди Коля боялся, поэтому приходилось терпеть.

Наконец, наполнив Колино ведерко лишь на три четверти, продавщица захлопнула окошко и, когда ропот очереди поутих, объявила через стекло, что пива больше нет.

— Вот так, товарищи, выходя из задумчивости, — печально произнес Евгений Иосифович. — Так и живем. И деньги есть, и купить нечего.

Если бы Евгений Иосифович принялся грязно ругаться, стучать сандалией в дверь ларька или делать что-то в этом роде, Коля, подхватив ведерко с пивом, несомненно, отправился бы домой. Но столь сдержанно проявившееся отчаяние растрогало инженера, и он пригласил БИЧа зайти к нему в гости и выпить по кружечке.

Стараясь не засуетиться и тем самым не спугнуть удачу, Евгений Иосифович выдержал приличествующую случаю паузу и согласился ненадолго зайти к Коле.

Войдя в комнату несколько впереди гостя, Коля быстренько сгреб со стульев и покидал в шкаф кое-какие носильные вещи, что-то собрал со стола, что-то задвинул ногой под диван, накрыл расхристанную кровать розовым одеялом в довольно свежем пододеяльнике и поставил на стол два стакана с многочисленным дактилоскопическим материалом на граненой поверхности.

Евгений Иосифович все это время демонстративно не замечал судорожных Колиных усилий по наведению порядка и рассматривал висящие по стенам репродукции картин известных художников из «Огонька» и рисунки, выполненные тушью и, судя по инициалам в углу, принадлежащие Колиной руке.

— А это кто же такой… э-э-э… странный, — стараясь не обидеть хозяина непониманием, осторожно поинтересовался Евгений Иосифович. — Что это у него с ногами?

— Ну Это так, шутка, — потупился Коля. — «Членистоногое» называется. Вместо ног у него… Понимаете?

— Ну-ну, — задумчиво как-то отозвался Евгений Иосифович и, вежливо улыбнувшись, присел к столу.

Коля плеснул в стаканы. Евгений Иосифович еще раз улыбнулся, затем улыбку согнал, отставив мизинчик, взял стакан и одним неуловимым движением засосал его содержимое. В поступке чувствовался профессионал. Так пить Коля не умел и не любил. Немного выпить, закусить солененьким, покурить, поговорить на пронзительном излете откровенности — такое времяпрепровождение Коля понимал. Процесс же угрюмого накачивания спиртным, результатом которого могла быть, как минимум, головная боль и трясение конечностей наутро, и как максимум, пьяная драка с перемещением в медвытрезвитель, был ему отвратителен. Именно поэтому, пока Коля смаковал свой стаканчик, Евгений Иосифович, отбросив всякие церемонии, пил уже прямо из ведра и, когда на дне ничего не осталось, вдруг почувствовал, что потерял к Коле всяческий интерес. Но пока пиво в ведре еще; не иссякло, Евгений Иосифович, человек в прошлом все-таки интеллигентный, считал своим долгом занимать Колю разговором, и разговор этот был на тему, которая очень интересовала Колю и не только его.

Именно поэтому поздно вечером в квартире красивой Алины появился трезвый, но страшно возбужденный Коля. Алина вернулась совсем недавно. Она ходила воспитывать бывшего мужа, который, на ее взгляд, жил совершенно неправильно. Но поход оказался бесславным. Негодяй притащил какую-то бабу плюгавого вида, которая сидела на купленном на Алинины отпускные кресле и пила что-то (кажется, пиво) из подаренного же Алине на свадьбу хрустального бокала. Лицо ее показалось знакомым.

Алина несколько раз стремительно пересекла комнату, всем своим видом выражая презрение и брезгливость. Бывший муж сидел, опустив глазки, а баба с интересом разглядывала Алину и не тушевалась. Тогда Алина решила больше не деликатничать.