— Император жаждет испытаний. Он привык держать клубок разъяренных вауу в своем изголовье. Пусть… Но к чему испытывать судьбу сверх необходимого? У любого человека, будь он даже сам император, только одна голова, только одно сердце.

— Я понял значение твоих слов. Но при чем здесь сердце? Жизнь человека — в его печени, ибо там обитель души. А что такое сердце, как не мех для перекачиваний животворных жидкостей?

— Разумеется, император прав, а я, разумеется, ошибся…

— Но я не понял смысла сказанного.

— Пусть император обрушит своды Эйолудзугг!

Из «Троецарствия»: «Я трепещу от страха, но не могу пренебречь долгом подданного — говорить правду своему государю! Я уже приготовил гроб, совершил омовение и жду суровой кары».

Богоравный властелин исчезал, а на его место заступал разъяренный дикий кот, которому отдавили яйца. Истошный визг, фонтаны слюны. Вращение красными прожекторами, что возникали вместо глаз. Метание в меня всем, что попадало увесистого под руку. Иногда я, в зависимости от настроения, обращал это в тренировку, отбивая мечом летящие в меня предметы. Иногда просто ловил их и возвращал на место.

— Грязный ниллган! — шипел Солнцеликий, тряся седой куделей. — Как ты дерзнул! Лабиринт — символ власти, владеющий ключами Эйолудзугг владеет этой страной!

— Император убежден, что все ключи в его руках? — подначивал я.

— А у кого же, во имя Йунри?!

— День и ночь отборные рабы мудрейшего Дзеолл-Гуадза строят под ногами своего повелителя новые святилища и украшают их человеческими черепами…

— Я знаю об этом. Дзеолл-Гуадз такой же мой раб, как и всякий, кто дышит и вкушает пищу под этим небом.

— И под землей?

Император нашаривал под подушкой длинный кинжал с рукояткой в виде беснующегося демона. Я брал меч наизготовку. Все шло обычным чередом.

— Нет никакой Ночной Страны, — говорил Луолруйгюнр утомленно и выпускал оружие. Годы правления брали свое: как воин он уже не годился мне в соперники. — Сказки о Многоруком выдуманы старухами, которые давно отучились рожать и скуки ради перемалывают голыми деснами всякий вздор.

— Словно мухи, тут и там… — фыркал я.

Ad infinitum.

Но больше всего меня настораживало то, что вокруг ничего не происходило.

То есть, конечно, где-то за пределами дворца разворачивались какие-то события, о чем ежедневно докладывалось императору.

На Севере, в провинции Аэйнюймб бунтовала чернь, и полководец Эойзембеа отправлен был с пятитысячным карательным войском на усмирение. Вести оттуда поступали весьма утешительные. Из соображений классовой солидарности я сочувствовал мятежникам, но в то же время не мог не испытывать облегчения: число наемных убийц с Севера, тупых, фанатичных и потому особенно неразборчивых в средствах, практически сошло на нет.

В пропасти Ямэддо ночью замечен был огонь. По мнению придворных гаруспикантов, гадателей на свиных кишках, это предвещало гнев Эрруйема, царя Земли Теней, а значит — и сильные колебания тверди. Правда, горлопан и брехун Гиам-Уэйд третьего дня блажил на рыночной площади, что-де Бюйузуо собирает к своим кострам Черное Воинство, и нужно-де ждать нашествия из Ночной Страны, за что был колочен палками случившегося поблизости дозора. «Диссидент хренов, узник совести! Паучья кровь… — подумал я не без раздражения. — И чего подставляться на каждом шагу со своими апокалипсисами?!» Мне не хотелось бы по нелепой случайности, из-за чрезмерного усердия какого-нибудь пьяного юруйага потерять этого вздорного старика… Но более соответствующим истине следует полагать недовольство Эрруйема, обнаружившего недостачу одной из душ при поголовной поверке. Это был камень в мой огород. На помощь мне пришел Дзеолл-Гуадз. Эрруйему обещана была жертва двадцати буйволов и пяти бегемотов. На поимку сакральной скотины снаряжен был отряд во главе с Элмайенрудом. Гаруспиканты заикнулись было, что нехудо бы прикомандировать к отряду и меня как главного виновника торжества. Но наивный замысел удаления от императора его непробиваемой защиты был настолько прозрачен, что никто не рискнул развивать эту тему. Из заморской провинции Дзиидо к императорскому двору доставлен был диковинный зверь жираф, зачатый страусом и рожденный зеброй. Любопытные изволят видеть его ежедневно в специальном загоне, рядом с гигантскими ленивцами и дикими людьми-лемурами. Я в числе первых воспользовался приглашением. До сей поры мне доводилось наблюдать жирафа только по «ящику». Плод греха непарнокопытного и птицы был измучен дорогой и выглядел весьма унылым. Дикие же люди, размерами с пятилетнего ребенка, напротив очень веселились и кидали в нового соседа, а затем и в зрителей, засохшим дерьмом. Огромные пестрые моа бродили по своему загону, как неприкаянные клуши, изредка квохча по-куриному. Ленивцы, более похожие на интеллигентных горилл, как им и полагалось, дрыхли под деревьями.

Дерзец Одуйн-Донгре снова не уплатил метрополии дань. Соглядатаи стучали, что планы Солнцеликого им всячески высмеиваются и предаются забвению. «Безгранично ли наше терпение?» — осторожно спросил Дзеолл-Гуадз. «Он будет наказан», — прикрывая глаза от бешенства, произнес Луолруйгюнр и более к этому вопросу не возвращался.

Я был повязан узами мнимого обета. Мимолетные отлучки в город в счет не шли. Какую пользу черпал я из разговоров с вургром, что упорно отказывался назвать свое имя? Что могла сообщить неискушенная в любовных играх, не ведавшая, что такое поцелуй, но стремительно набиравшая класс милая стихотворица Оанууг? В каком невежестве уличал меня желчный прорицатель Гиам, потирая побитые дозорными бока? Разрозненные крупицы знания, из которых не сложить мозаики. Я никак не врастал в эту жизнь. Она отторгала меня, как инородное тело. Точнее было бы сказать, что я встал ей костью поперек горла. Все только вздохнули бы с облегчением, исчезни я насовсем. Император избавился бы еще от одного критика своих нелепых, анахроничных реформ. Юруйаги сорвались бы с цепи, чтобы драть своего брата и господина в клочья. Рыночные торговцы расстались бы с печальной необходимостью порскать врассыпную при виде вооружённого до зубов ниллгана, от которого всего можно ожидать: ниллган что вургр, не человек — дрянь, паучья кровь, нечисть во плоти…

Эх, знал бы кто-нибудь, как у бедного ниллгана пухнет по ночам и трещит поутру черепная коробка от распирающих его убогие мозги задачек!

Взято хотя бы ту же зигганскую религию. Хм, религия… Какое же это, паучья кровь, фантастическое отражение в сознании людей реальных явлений, когда между верованиями и порождающими их явлениями существует однозначное соответствие! Двух богов я уже повидал собственными глазами. И они полностью соответствуют своему мифологическому описанию. Но если Йогелдж еще как-то вписывался в мои материалистические представления — только не будем поднимать вопрос о том, разумен ли этот монстр! — то с праматерью всех женщин обстояло намного сложнее. Это был феномен того же класса, что и наши «летающие тарелочки». Некая энергетическая флуктуация, управляемая совокупным сознанием беснующихся жриц. Возможно, натурального происхождения. Но также возможно, что означенным сознанием и порождаемая. Хотя в этом случае придется допустить, будто все зигганские женщины — скрытые Джуны. Естественно, они лепят из высвобожденного ими ифрита то, что им хочется в данный момент видеть. А то и вовсе природная голография… Впрочем, есть и самая правдоподобная версия. Допустим, что Эрдаадд — действительно живое существо. Очень древнее, такой же реликт, как и все местное сонмище хелицерат. Наделенное вполне материальными качествами, но недоступными нашему пониманию и оттого с наших позиций сверхъестественными. Оно действительно выходит на свет, когда его надлежаще призовут. С благосклонностью внимает всеобщему поклонению. И даже исполняет какие-то незамысловатые просьбы, участвует в беседах и вершит маленькие чудеса. Чтобы затем, поразвлекшись, вернуться в свои чертоги, в Чрево Мбиргга, например. Будь оно неладно. Остается самая малость. Последний шаг. Чтобы явился мне, скажем, небожитель Йунри. Или хотя бы повелитель Ночной Страны, его паучье величество Бюйузуо Многорукий. И тогда я окончательно свергну с себя путы материализма, поверю во все, что говорится в здешних мифах. Даже в то, что Паук Бездны неминуемо проснется. И тогда всей микрофауне, что поселилась на его теле, сильно не поздоровится…