Она словно парила над бесконечным переплетением чужих судеб, отмеченных лишениями, невзгодами и болью. Но чужие страдания мало трогали Джарел, привычную к суровой жизни, нормой которой были кровь и смерть. И лишь одна сцена заставляла ее заранее трепетать. Джарел всегда мечтала о невозможном: вернуться вспять и сделать так, чтобы не случилось того, что произошло. Но слова из песни не выкинешь… И вот теперь ей предстояло вновь пережить немыслимое…

Подойдя наконец к самому ужасному событию в своей жизни, Джарел неожиданно обрела спокойствие. Словно со стороны видела она огненные кудри внезапно открывшей для себя истину девушки, стоявшей на коленях возле лежащего навзничь мертвого тела. Итак, она вновь увидела Гийома Завоевателя, его суровое, охваченное смертной бледностью лицо, его полные ужаса глаза… В этот момент Джарел показалось, что она и в самом деле там, в своем прошлом – твердый шершавый камень холодил колени, а сердце разрывалось от невыносимой боли при виде мертвого лица, на котором плясали красные отблески огня факелов. Ее полет остановился именно на этой невыносимой сцене… «Значит, это и есть казнь», – внезапно поняла Джарел, и все ее существо заполнил такой взрыв чувств, чудовищную боль которого невозможно вынести.

Как будто варила свое бесовское зелье злая ведьма, добавляя по щепотке того или другого, – так и в душу Джарел чьи-то недобрые руки совали боль и горе, любовь и ненависть, страдание и покорность… И вдруг воительница явственно ощутила, что не желает быть бессловесной игрушкой какого-то злобного тирана, и эта мысль вызвала яростный протест, родивший гнев – гнев на жизнь, допускающую существование такой боли, гнев на Джейризму, окунувшую ее в это горнило горя. И тогда – сквозь яростный туман – Джарел увидела, как задрожала и рассыпалась в прах двигавшаяся перед ней панорама.

И снова ее скрутила судорога. Но это, с ликованием поняла она, возвращение к жизни: она победила чары колдуньи, а значит, одолеет и ее! И нет такой силы, что смогла бы противостоять обретенной ею мощи!

Вращение прекратилось, и Джарел почувствовала под ногами твердую опору. Открыв глаза, она увидела, что стоит – как и прежде – перед хрустальной сферой, а вокруг столпились богомерзкие твари: казалось, некая недоступная пониманию человека кощунственная мысль объединила их в единое существо, которое с вожделением и тревогой глядело теперь на свою внезапно очнувшуюся жертву. Джарел встретилась взглядом с удивленно воззрившейся на нее Джейризмой и, когда та решительно шагнула к ней, вытянула вперед руку с крепко зажатым в пальцах талисманом.

Джарел, предвкушая сладостную месть, усмехнулась, и Джейризма поняла, что сейчас произойдет. Ужас исказил лицо колдуньи, толпа чудовищ глухо завыла. Словно подстегнутая этим воем, Джейризма завопила:

– Остановись! Нет!

И, словно черная молния, к Джарел рванулся Джиро. В этот миг, все еще смеясь, женщина-воин размахнулась и швырнула талисман Эслы прямо под ноги злодейке, убившей дриаду. Кристалл вспыхнул и рассыпался миллионом искр.

…И на плечи Джарел обрушилась тишина. Она согнулась под ее тяжестью, затаив дыхание. Мгновение ничего не происходило, и только проникший в сознание Джарел слабый отзвук боли в израненных ногах неопровержимо свидетельствовал, что проклятый чернокнижник, распластавшийся на хрустальном полу, все-таки сумел дотянуться до нее. Она стояла, словно окруженная чудовищными изваяниями: вот, закрыв голову руками, скорчилась Джейризма, рядом оцепенели лепестки кошмарного цветка, чуть дальше – обратившаяся в черную глыбу бесформенная черная тварь… Казалось, неподвижность и безмолвие способны спасти эти порождения преисподней от неумолимой воли Рока. Они ждали…

Заключенное в хрустальную сферу тихое бледное пламя внезапно рванулось вверх, оно становилось все ярче, все неистовей, оно стремилось вырваться наружу, жадно облизывая свою тюрьму, поднималось и опадало вновь, а затем, словно отказавшись от борьбы, начало угасать – и стон, последний стон смертельно раненного существа, от которого сжалось сердце самой Джарел, прорезал тишину. Огонь в последний раз шевельнулся и погас, уступая место беспросветному мраку.

Джарел содрогнулась – безмолвная темнота оказалась лишь предвестником того, чему нет названия в человеческом языке. Откуда-то из неведомых пространств донесся низкий протяжный рев: вначале еле различимый, он становился все громче, все яростней, он звучал в ушах, в теле, в душе Джарел – казалось, это голос самой Судьбы, потребовавшей к ответу безумцев, дерзнувших противостоять ее неумолимой силе. Бесконечная мощь рассвирепевшего мрака легко, словно хрупкую льдинку, сокрушила гордые стены – и с жалобным звоном от них начали откалываться огромные куски, и в образовавшиеся бреши хлынул сияющий свет дня.

Обступившие Джарел изваяния вновь ожили и с отчаянием обреченных рванулись куда-то в стороны. На месте осталась лишь Джейризма. Она резко выпрямилась, подняла глаза – ее безумный взгляд впился в осыпающийся потолок – и взвыла страшным, терзающим душу голосом:

– Ю-у-урд! Ю-у-урде-е!

И словно чудовищный нож полоснул по нежнейшему синему бархату небес – над рушащейся башней блеснула бесчисленными звездами ночь. Сияющая тьма рванулась вниз. Формой она напоминала наконечник огромного копья или лезвие обоюдоострого кинжала. Испытывая скорее бесконечное изумление, чем ужас, Джарел застыла, вглядываясь в надвигающуюся Тьму. С вызовом обреченной смотрела на клинок ночи Джейризма. А мрак все наступал, все тянулся и наконец накрыл собою руины белой башни. Все пришло в движение – пол, обломки стен, пытавшиеся укрыться твари… До ушей Джарел долетел последний отчаянный вопль Джейризмы, и все окутали темнота и безмолвие.

Медленно, словно поднимаясь к поверхности со дна бесконечно глубокого озера, в сознании Джарел проскользнула какая-то мысль… Мысль? Джарел порывисто села. Она осталась жива и, более того, невредима – кровоподтеки и ссадины воительница Джойри не считала серьезным уроном. Первозданная красота зачарованной земли вновь окружала ее со всех сторон: вдалеке, за изумрудными лугами, темнел лес, в низине поблескивала река… Где-то здесь стояла белая башня Джейризмы, но теперь от нее не осталось и следа. Впрочем, присмотревшись, Джарел поняла, что ошиблась – растрескавшиеся, истертые временем и дождями каменные блоки, образовывавшие некое подобие круга, неопровержимо свидетельствовали об обратном.

Взгляд Джарел неторопливо скользил по древним руинам – когда же это случилось: столетие назад? Или ей привиделся удивительный до странности реальный сон? От этих несвязных и, в общем-то, бессмысленных размышлений Джарел отвлекли какие-то непонятные звуки. Продолжая вслушиваться, она покрутила головой и с удивлением, которое, впрочем, мгновенно сменилось ликованием, обнаружила, что совсем недалеко от нее, уткнувшись лицом в высокую траву, лежит не кто иной, как Джиро. Черные лохмотья, в которые превратилась его одежда, зловеще шевелились, тускло поблескивали ножны короткого темного меча. Поднявшись на ноги одним только усилием воли – ушибы и ссадины отчаянно болели от каждого движения, – Джарел, пошатываясь, неверными шагами подошла к колдуну и пинком перевернула его на спину. Джиро скривился и медленно приподнял веки – теперь на Джойри смотрели бессмысленные, мутные глаза. Однако мгновение спустя взгляд колдуна прояснился – похоже, он испытывал примерно то же самое, что и сама Джарел.

– Ранен? – холодно и резко проговорила она.

Черное пятно на траве пришло в движение: казалось, проклятый чернокнижник перетекает из одного положения в другое. Его руки и ноги изгибались неестественно плавно. Удовлетворенно кивнув собственным мыслям, Джиро как-то незаметно оказался на ногах.

– А теперь я сделаю то, зачем пришла: я убью тебя. Вынимай меч, богохульная тварь!

Липкий, тягучий взгляд колдуна коснулся лица Джарел – казалось, он ощупывает ее кожу, трогает губы и ресницы, впивается в пылающие яростным огнем желтые глаза. И, видимо, убедившись, что хозяйка Джойри твердо намерена выполнить свое обещание, чернокнижник глумливо ухмыльнулся: его тусклые глазки заблестели, а руки медленно потянулись вверх. И Джарел, зачарованная странными, нечеловечески плавными движениями, уже не могла оторвать взгляда от этих пугающе гибких рук – ей казалось, что где-то там, в вышине, ей вот-вот откроется бесконечно важная истина…