Какая же судьба поденочек, отправившихся путешествовать с нами, доберутся ли они до синего Балхаша? Впрочем, озеро не столь уж далеко от дороги и изумрудные полоски воды часто показываются между угрюмыми коричневыми холмами.

Остальным поденочкам не повезло.

На горизонте показалась темно-серая, почти черная полоска, отороченная сверху косматыми серыми тучами. Она быстро росла. Свинцовая мгла быстро надвигалась. Это был какой-то хаос черно-синих, бугристых с седыми клочьями громад. Вскоре мы въехали в густую темноту, будто залезли в пещеру. Поднявшийся ветер погнал навстречу тучи пыли. Затем в окна машины ударили крупные капли дождя, и через минуту все закрылось потоками воды, ринувшимися на землю с неба. Сухая пустыня стала неузнаваемой. По склонам холмов понеслись ручьи, по ранее сухим ложбинам потекли бурные грязные потоки, низины между холмами стали превращаться в озера. Вскоре наш путь пересек большой мутный поток. Ехать дальше было бессмысленно. Пришлось стать прямо на дороге. Свернуть с нее в сторону было невозможно. Ранее твердая, покрытая с поверхности слоем щебня, почва пустыни стала топкой, как болото.

Через час дождь затих, чуть посветлело небо. Но бурный поток по-прежнему стремительно мчался куда-то в сторону озера. Я выглянул из машины. Кузов ее сиял чистотой. Ни поденочек, ни линочных шкурок на нем уже не было. Все смыл ливень.

— Посмотрите, какого я принес вам жука, — говорит мне мой спутник по поездке, развязывая мокрую тряпочку.

Мне не особенно хочется разглядывать находку. После изнурительного жаркого дня в тугаях запели соловьи, один устроился совсем рядом с нашим биваком, и я только что собрался записать его пение на магнитофон. К тому же скоро зайдет солнце, станет влажнее воздух, громче зашумит река Чилик и охота за голосами станет невозможной.

— И что бы, вы думаете, он делал, — продолжает он рассказывать, — полз по дну проточки. Я сперва решил — водолюб. Но присмотрелся, показался жужелицей. Теперь же вижу — чернотелка.

Чернотелка — завзятый обитатель пустыни и в воде! Что-то необычное заметил мой спутник. Надо оторваться от начатого дела, взглянуть. В мокрой тряпочке, действительно, самый обыкновенный жук-чернотелка бляпс размахивает усиками, потревоженный, приподнялся на ногах, задрал кверху брюшко, застыл в угрожающей позе, как будто намереваясь выпустить каплю дурно пахнущей жидкости.

— Странно, — замечаю я. — Что в воде делать этому пустыннику? Он и плавать не умеет. А впрочем, если бы и попал в воду, то его понесло бы течением поверху. А тут по дну. Уж не случилась ли с ним какая-то история. Пойдем посмотрим, что он будет делать в этой проточке.

Полянка, на которой расположен наш бивак, со всех сторон заросла густыми ивами, облепихой и джидой. Одним краем она подходит к тихой проточке. Ее прозрачная вода идет из родника, не то что в реке Чилик. Тот бушует от нас недалеко, молочно-белый, напоен талыми ледниковыми водами. На эту проточку мы, ошалелые от жары, наведывались за день по многу раз, то за водой, то ради того, чтобы искупаться.

Я кладу жука на воду. Он не тонет, плывет, его вот-вот унесет в непроходимые заросли водных растений, через которые струится проточка. Тогда я устраиваю его на едва выступающий из воды камешек. Жук цепляется за него ногами, потом (вот диво!) опускает голову в воду, ползет по камешку вниз и вскоре весь в воде, будто водолаз. Я вытаскиваю жука обратно.

— И чего тебе здесь понадобилось, сухопутному жителю? — удивляется мой спутник.

Посмотрим, что жук будет делать в воде еще раз.

Ему будто только и надо окунуться в проточку. Снова залез в воду, побрел по дну, цепляясь за подводные предметы, тихо вышагивает. Тоже аквалангист нашелся!

— Уж не от жары ли жук сюда забрался? Почему бы ему не искупаться в прохладной водичке. Наверное, пережарился в пустыне! — продолжает удивляться мой спутник.

Но подводное купание нашего странного жука затягивается на неопределенное время. У моего коллеги истощилось терпение, и он, не торопясь, направляется к биваку. И тогда я замечаю, что с жуком происходят странные вещи. Вначале он испражняется мелкой кашицей, легко уносимой водой. Потом из его кишечника показывается темный и слегка блестящий цилиндр. Он растет с каждой секундой, и вот торчит кусок червя около двух сантиметров.

Теперь мы заинтригованы, склонились над проточкой, загляделись. Проходит еще несколько секунд, и червь уже высунулся на несколько сантиметров, ерзает во все стороны, зацепился концом за подводную веточку и ловко закрутился за нее несколькими колечками.

Так вот откуда странная любовь нашей чернотелки к водным процедурам! В ее теле обосновался враг, круглый червь. Он забрался в него или яичком, или крохотной личинкой, вырос, стал дылдой и теперь, извольте удивляться, заставил жука бросить пустыню и отправиться в тугай на поиски воды, в которую обязательно должна попасть эта странная длиннота.

Подобных червей нередко можно увидеть в пресной проточной воде. В народе за их сходство с волосом называют «волосатиками». Такое же название дали им ученые. Кое-где верят в легенду, что конский волос, попавший в воду, оживает и превращается вот в такого червя. Червь относится к семейству гордиацеа. Представители этого семейства паразитируют в насекомых. Для дальнейшего развития выросший и ставший взрослым червь должен попасть в воду. Здесь он дозревает, откладывает яички. Личинки, выйдя из яичек, внедряются в тело водных насекомых. Затем развитие происходит лишь тогда, когда это насекомое будет съедено каким-либо сухопутным насекомым.

Наша чернотелка могла заразиться, проглотив поденку или ветвистоусого комарика. После брачного лета их занесло в пустыню из поймы реки Чилик. Но это только одни предположения. У многих паразитических червей очень сложный цикл развития со сменой хозяев, порядок смены которых всегда строго однообразен. К своим жертвам паразит приспособился в течение многих тысячелетий и всякое отступление от принятых традиций грозит гибелью. Ученым нелегко распутывать секреты подобных паразитических червей, у многих из них до сих пор не раскрыт этот заколдованный круг.

Интересно, что будет дальше с нашим пленником, послушно исполняющим волю и незримые приказы червя. Я боюсь потерять и червя, и чернотелку, их легко может унести течение и поэтому я сажу обоих в кастрюлю с водой. Теперь на биваке мы можем спокойно наблюдать за ходом всей трагедии.

Но с червем происходит что-то неладное. Быть может, алюминиевая кастрюлька ему не по душе, в ней нет течения воды или еще что-либо не хватает до естественной обстановки, запрограммированной предками в его примитивных нервных клетках. Он не желает выползать из тела жука. Чернотелка же не намерена прощаться с водным образом жизни, размахивает под водой усиками, иногда, будто напуганная нашим чрезмерным вниманием, становится «зениткой». Нарушив золотое правило нейтралитета натуралиста-любителя, осторожно схватив пальцами жука, я другой рукой пытаюсь извлечь глисту. Ее холодное извивающееся тело внушает отвращение. Но она держится на редкость прочно. Придется оставить попытки оказания помощи страдающему насекомому и смотреть, что будет дальше…

— Не напрасно чернотелка забралась в воду, — рассуждает мой спутник, — она так лечится, избавляется от паразита, иначе ей, бедняжке, нельзя. Умная бестия.

Проходит полчаса. Нам надоело сидеть возле кастрюльки с водой, но я терплю, жду конца.

Он должен наступить. И будто вознаграждая мое терпение, неожиданно, извиваясь во все стороны, червь энергично выбирается из своего живого домика. Давно пора! Его ждут новая жизнь, новые приключения. Вот он уже стал около десяти сантиметров длины, набрал все двадцать. Да какой же он длинный: показалось еще пять сантиметров, круглый червь отвалился, плавает в воде, сворачивается спирально, как пружина, разворачивается энергично, быстро, будто куда-то страшно торопится. Ему, видимо, полагается поскорее уйти с места трагедии, оставить наедине своего хозяина. Вдруг тот вздумает с ним расквитаться, погрызет челюстями.