— Страшно рад, мисс Айвори, — сказал шотландец мягким голосом. — Мне нужно вам кое-что сказать, — сказал он и добавил, не глядя на него: — Нам лучше перейти в другое место.

В его заявлении не было ничего невежливого, он просто выполнял свой долг. Но Фрэнсис, не знакомая с простотой полицейских нравов, испытала какой-то непонятный стыд и почувствовала себя не в своей тарелке. Они все вышли на лестничную площадку, а Норрис и два младших полицейских отступили назад на лестницу. Бриди посмотрел на Дэвида.

— Я бы хотел перекинуться парой словечек с молодой леди, с глазу на глаз, — ласково сказал он.

Фрэнсис почувствовала, что жадно прислушивается, стараясь разобраться, враждебны или дружелюбны произнесенные им слова, но, к своему разочарованию, ничего, кроме вежливого интереса, в них не услышала.

Дэвид кивнул и присоединился к остальным. Он к ней не прикоснулся, а ей так хотелось, чтобы он украдкой ободряюще пожал ее руку. Фрэнсис была страшно разочарована, когда он этого не сделал.

Бриди увел ее в угол лестничной площадки.

— Пока мне не нужны ваши показания, мисс Айвори, — сказал он, по-шотландски слегка растягивая гласные, — это се-ерьезное дело. Нехорошее, грязное дело. И чем быстрее мы докопаемся до сути, тем лучше для все-ех. Я слышал, ваша сестра больна, и ее нельзя беспокоить, так сказал доктор. — Он замолчал и вопросительно посмотрел на нее.

— Моя сводная сестра, — механически поправила его Фрэнсис и пожалела об этом, потому что почувствовала, как его круглые глаза моментально впились в ее лицо.

— Ваша сводная сестра, — поправился он. — Ошибочка вышла, простите. — Она отчетливо поняла, что он сделал в уме маленькую заметку об их с Филлидой давней неприязни, как будто он написал это на бумаге, и чувство опасности в ней усилилось. — Я знаю, кто вы и все о вас, — продолжал он в мягкой материнской манере, как будто разговаривал с ребенком. — И не-емного попозже я задам вам парочку вопросов, а сейчас, может быть, навестим вашу бабушку?

— Габриель? — она посмотрела на большую кожаную дверь напротив.

Он кивнул.

— Я слы-ышал, что она милая старая леди, и я подумал, что, может быть, будет лучше, если вы пойдете со мной, — сказал он. — Я отниму у нее всего минутку.

— Я зайду посмотрю, — сказала она и заколебалась. — Инспектор Бриди, что именно случилось? Роберта убили?

Он посмотрел на нее сверху вниз, и его лицо с правильными чертами выразило легкое неодобрение.

— Это очень неприятное сло-ово, мисс Айвори. Ваш зять действительно был убит. Вот я и пытаюсь выяснить, как это случилось.

Его женоподобная ласковость внесла заключительный штрих в кошмар происходящего, и она как бы впервые увидела его: воплощение мягкой, но совершенно безжалостной манеры допроса, свойственной всей лондонской уголовной полиции.

— Я зайду к бабушке, — быстро сказала она.

Миссис Айвори лежала, держа в руках зеркальце, и поправляла складки шали, когда Фрэнсис, немного погодя, пригласила старшего инспектора войти. Доротея с каменным осуждающим лицом стояла в изголовье внушительной кровати. Бриди осторожно приблизился. В сиятельном присутствии он как бы съежился, Фрэнсис с удовлетворением подумала, что при других обстоятельствах она, может быть, даже и пожалела бы его. Габриель пристально разглядывала его в упор. Ее спина была слегка приподнята на подушках, взгляд черных глаз был живым и властным.

— Я прожила очень долгую жизнь, — сказала она. Фраза была неожиданной и для приветствия, и для приглашения к схватке. Ответить было нечего, и шотландец поклонился.

— Да, конечно, мэм, — неловко сказал он. — Я бы не ста-ал вас беспокоить, если бы это не было ну-ужно для дела.

Старая женщина, слушавшая его с видимым удовольствием, улыбнулась.

— Как там сейчас дела в Шотландии? — спросила она. — Я провела зиму в Брэмере, очень давно. Ах, эти бедные олени, Фрэнсис. Это так драматично. Бархатные мордочки и крошечные копытца, как маленькие женские башмачки.

Бриди бросил умоляющий взгляд на Фрэнсис, и она подошла ближе.

— Дорогая, это старший инспектор. Он хочет поговорить с тобой о Роберте.

— Роберт, — сказала Габриель, и тень прошла по ее лицу. — О да, конечно, конечно, я забыла. Я уже так много всего забыла. Итак, вы полицейский?

Последний вопрос прозвучал так резко, что Бриди застыл.

— Да, мэм.

— Полиция, — сказала Габриель и вздохнула, — в нашем доме. Я помню, помню. Конечно. Бедный Роберт умер вчера.

— Вчера? — Фрэнсис показалось, что инспектор радостно ухватился за это слово, как за возможность поговорить о деле.

— Да, — сказала Габриель, — а они сказали мне об этом только сегодня утром. Ты мне сказала, Доротея. — Она повернулась к служанке с едва заметным легким жестом, как бы впустившем в комнату призраки прошлых веков.

— Да, мадам, я сказала. — Старая Доротея погладила протянутую тонкую руку, и ее взгляд обрушил на инспектора море невысказанного негодования. Он почувствовал себя неловко, но пока стоял на своем.

— Прошу прошения за вопрос, но это входит в мои обязанности. Не испытывал ли кто-то к нему особую антипатию? — сказал он.

Габриель закрыла глаза.

— Роберт, — сказала она. — Бедный Роберт. Я сама его никогда не любила. Я его отлично помню. Он и мой муж не были близкими друзьями, но они были партнерами в бизнесе. Они никогда не ссорились, но и особенно не были близки.

— Дорогая, ты имеешь в виду Мэйрика, не правда ли? Мэйрика, моего отца. Твоего сына, а не мужа, — быстро прервала ее Фрэнсис. Огонь опять угасал. Габриель, такая живая сегодня утром, опять растворялась в сумрачных тенях. Это была очень старая женщина, блуждающая в своей памяти, как ребенок в большом саду.

— Мэйрик? — в блеске черных глаз засветился живой интерес. — Где Мэйрик? Сейчас же пришлите Мэйрика сюда. Я устала просить вас об этом. Почему он еще не пришел? Дела могут подождать. В моем возрасте трудно общаться с людьми. Он должен знать, что я не могу приглядывать за ним всю свою жизнь.

Доротея наклонилась над кроватью.

— Он уехал, мадам. Он за границей. Я вам все время это повторяю. Вы устали, миледи. Вам нужно лечь. Мистер Мэйрик вернется, рано или поздно. Вам нельзя волноваться.

Она говорила подчеркнуто ласково и мягко, но взгляд ее метал громы и молнии в сторону инспектора. Габриель это, кажется, заметила и слабо улыбнулась.

— Бедный Филлис, — сказала она. — Нет, это не Филлис. Или Филлис? Нет, у меня уже был Филлис, когда родился Мэйрик. Бедная Доротея и бедная Габриель. Бедная Габриель так стара. Стара. Слишком стара. Дайте-ка подумать. Продолжайте задавать ваши вопросы, милейший.

Героическое усилие, с которым дряхлеющая память попыталась опять включиться в работу, выглядело так драматично. Бриди впал в еще большее замешательство.

— Вы сказа-али, что не о-очень любили мистера Роберта Мадригала, мэм, — сказал он. — Может, вы перекинулись с ним парой словечек, когда приехали сюда из Хэмпстеда?

— Нет, — сказала Габриель, невинно глядя на инспектора. — Он был груб со мной, и я ему только сказала, что останусь в этой комнате до приезда Мэйрика.

— Пока не вернется ваш сын, — Бриди опять ухватился за возможность продолжить допрос.

— Конечно, — согласилась Габриель. — Когда мой сын сможет приехать из офиса.

— Или из-за границы?

Габриель посмотрела на него немного испуганно. Ее черные глаза вспыхнули, и она беспомощно всплеснула руками. Она засмеялась смехом старой актрисы, пытающейся скрыть faux pas или заполнить неловкую паузу.

— Я забыла, — обратилась она к Бриди с грацией времен своей молодости и со всем очарованием женственности. — Я такая старая. Я забыла. Простите меня.

Он в полной растерянности смотрел на Габриель. Доротея с повлажневшими глазами опять наклонилась над своей хозяйкой.

— Он умер, — прошептала она. — Мистер Мадригал мертв, мадам. Они нашли мужа мисс Филлиды мертвым в шкафу. Я вам говорила.

Габриель смотрела на нее взглядом потрясенного ребенка.