Думается, Бестужев-Рюмин не шел на это потому, что во внешней политике он руководствовался такими принципами, которые не позволяли ему выполнить — подобно Лестоку или Брюммеру — повеления Фридриха II или Людовика XV. В сохранении этих принципов он видел основу могущества России и одновременно своей значимости как государственного деятеля.

В многочисленных докладах, записках, письмах Бестужев-Рюмин не раз излагал свою концепцию внешней политики, которую называл «системой Петра Первого» и за которую так не любили Бестужева-Рюмина в Берлине и Версале. В основе этой концепции лежало признание важности для России трех союзов. По его мнению, Россия была заинтересована прежде всего в союзе с «морскими державами», т. е. с Англией и Голландией. Называя союз с Англией «древнейшим», он указывал, что Россию и Англию связывают торговые отношения, приносящие огромные доходы казне, о чем свидетельствуют данные таможен, а также общие интересы на севере Европы. Большое значение имел союз с Саксонией: ее курфюрст с конца XVII в. являлся польским королем, и Петр «неотменно желал саксонский двор, колико возможно, наивяще себе присвоять, дабы польские короли сего дома совокупно с ним Речь Посполитую польскую в узде держали». Наконец, третьим, важнейшим союзником для России была Австрия. Назначение этого союза Бестужев-Рюмин видел в противодействии Османской империи и другим державам, пытавшимся нарушить статус-кво в Центральной и Восточной Европе. Таким образом, считал канцлер, безопасность России требует, «чтоб своих союзников не покидать для соблюдения себе взаимно во всяком случае… таких приятелей, на которых бы положиться можно было, а оные суть морские державы, которых Петр Первый всегда соблюдать старался, король польский как курфирст саксонский и королева венгерская по положению их земель, которыя натуральный с сею империей интерес имеют. Сия с самого начала славнейшего державствования е. и. в… родителя состояла»²⁸.

С высоты современного знания о внешней политике Петра I можно усомниться в том, что «система» Петра была именно такой, какой ее изображал Бестужев-Рюмин. При Петре союзные отношения России с европейскими государствами претерпевали определенные изменения. Начав с союза с Данией против Швеции, Петр кончил свое царствование союзом со Швецией и прохладными отношениями с Данией. Отношения же с Австрией у Петра так и не наладились, и русско-австрийский союз оформился после его смерти. Но суть дела не в этом.

Неизменным в политике Петра было поддержание союзов с такими государствами, с которыми у России была общность долговременных интересов. И в этом смысле Бестужев-Рюмин правильно понимал смысл петровской внешней политики. Конечно, к середине XVIII в. ситуация в Европе существенно изменилась по сравнению с временем Петра, но главные цели русской политики — не допустить складывания на западных и южных рубежах коалиции враждебных России государств (Швеции, Речи Посполитой, Османской империи и др.) под главенством одной из западноевропейских держав — оставались неизменными. Важно отметить, что, отстаивая свою систему, Бестужев-Рюмин ссылался на внешнюю политику не только Петра, но и послепетровских правительств. Именно в преемственности, традиционности внешней политики, оправдавшей себя на протяжении длительного времени, видел Бестужев-Рюмин залог внешнеполитического успеха правительства Елизаветы. Это, правда, не делало доктрину Бестужева-Рюмина динамичной, но и не позволяло руководителю внешней политики потерять главные ее направления.

Политика Фридриха II, строившаяся на учете инертности одних государств, растерянности других, включавшая элементы авантюризма, выбор и молниеносную смену союзников в зависимости от потребности минуты, была органически неприемлемой для Бестужева-Рюмина и вызывала его резкое противодействие. По его мнению, в Европе не было государственного деятеля, имевшего такой же «непостоянный, захватчивый, беспокойный и возмутительный характер и нрав», как у прусского короля. Бестужев-Рюмин был убежден, что иметь дело с самим Фридрихом II как партнером невозможно, ибо многочисленные вероломные нарушения прусским королем заключенных им трактатов исключали возможность любого союза с ним и требовали тщательного наблюдения за его демаршами.

Однако нет оснований утверждать, что Бестужев-Рюмин отрицал возможность и полезность дружественных отношений России с Пруссией. Как трезвый политик, он не мог не учитывать ее возросшее могущество в Германии и Европе и понимал, что дело не только в характере прусского короля. Считая Фридриха II главным виновником войн первой половины 40-х годов, Бестужев-Рюмин видел, что усиление Пруссии за счет соседей (Австрии и Саксонии) чревато нарушением равновесия в Европе и что интриги прусских дипломатов в Швеции, Турции и Речи Посполитой угрожают не только австрийским или саксонским интересам, но и интересам России. «…Коль более сила короля Прусского умножится, — писал канцлер, — толь более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа… империи приключиться может»²⁹.

Благодаря усилиям Бестужева-Рюмина антипрусская направленность стала доминировать во внешней политике России примерно с 1744 г., когда был заключен союзный договор с Саксонией, а также началось дело Шетарди. Очень важным эпизодом в борьбе за изменение внешнеполитического курса России явились события осени 1744 г., когда было получено известие о начале второй Силезской войны Пруссии против Австрии и Саксонии.

В результате нерешительной внешней политики первых лет правления Елизаветы Россия оказалась в сложном положении: и Пруссия, и Саксония обратились к ней за вооруженной поддержкой. Первая ссылалась на статьи союзного договора 1743 г., а вторая — на статьи союзного договора 1744 г. И в том и в другом договоре речь шла об оказании Россией помощи партнеру в случае нападения на него третьей державы.

Точка зрения Бестужева-Рюмина выражена в его записках очень четко: Пруссия, побуждаемая «наущениями и деньгами Франции», нарушила Бреславский мир и данные Россией и Англией гарантии этого мира, напав на Саксонию и Австрию, поэтому Фридрих II не может рассчитывать на поддержку России в отличие от Августа III, ставшего жертвой агрессии. «Интерес и безопасность… империи, — писал Бестужев-Рюмин, — всемерно требуют такие поступки (Фридриха II. — Е. А.), которые изо дня в день опаснее для нас становятся, индифферентными не поставлять, и ежели соседа моего дом горит, то я натурально принужден ему помогать тот огонь для своей собственной безопасности гасить, хотя бы он наизлейший мой неприятель был, к чему я еще вдвое обязан, ежели то мой приятель есть». Мнение канцлера об оказании помощи Саксонии поддержал и вице-канцлер М. И. Воронцов, опасавшийся усилившейся деятельности Пруссии в Швеции и Турции. В официальной записке, датированной сентябрем 1745 г., Бестужев-Рюмин настаивал на принятии конкретного и срочного решения по поводу прусско-саксонского конфликта, ибо, оставаясь в стороне от него, «дружбу и почтение всех держав и союзников потерять можно, так что, ежели здешняя империя в положении их нужду имела, они для нас толь мало сделали б, как мы для них»³⁰.

Елизавета вняла требованиям своего канцлера. Состоялись два совещания высших чинов государства с участием императрицы, на которых было решено оказать военную помощь Августу III. 8 октября 1745 г. императрица предписала фельдмаршалу Ласси сосредоточить в Лифляндии и Эстляндии около 60 тыс. войск, с тем чтобы весной начать наступление против Фридриха II. Известие об этом повлияло на ход второй Силезской войны: в конце декабря 1745 г. в Дрездене Австрия и Саксония заключили с Пруссией мир на основе Бреславского мирного договора.

Подводя итоги своей внешнеполитической деятельности, Фридрих II писал в 1746 г.: «Все вышеизложенные нами обстоятельства доказывают, что король прусский не вполне преуспел в своих домогательствах и что достигнутое им от России не совсем соответствовало его надеждам. Но важно то, что удалось усыпить на некоторое время недоброжелательство столь грозной державы, а кто выиграл время, тот вообще не остался в накладе»³¹. Однако автор этих строк оказался излишне самоуверенным.