Я решила попытаться помочь Гудевой. Оказалось, что в Москве существует Отдел розыска управления милиции. Там мне сказали, что по поводу пропавшей девочки надо обратиться к полковнику Кожахину. Я обратилась.

Из записной книжки 1954 года

.. Вот что значит условный рефлекс. Когда мне дома сказали, что меня ищет милиция, я стала мучительно припоминать, в чем же я провинилась? Потом догадалась: не звонил ли мне майор Петров или лейтенант Зеневич, которые вот уже восемь месяцев занимаются розыском Нины Гудевой.

Нина нашлась… Ей восемнадцать лет, она работает в городе Умань, на швейной фабрике.

Рассказывая мне об этом, майор Петров неожиданно предложил:

— Не хотите ли вы первой сообщить матери о том, что ее дочь найдена?

Меня тронуло такое предложение. Ведь управление милиции могло само сообщить все Гудевой «в официальном порядке».

Из письма Софьи Улъяновны Гудевой

«… Вы не можете себе представить мое счастье и радость, когда я читала в вашей телеграмме слова: «Горячо поздравляю, ваша дочь нашлась». Сколько лет я искала своего ребенка и сколько лет я проливала слезы! Моя дочь решила переехать ко мне, получила от нее телеграмму: «Встречай, выезжаю…»

Но история на этом не закончилась. В журнале «Огонек» появилась заметка, в которой М.Поляновский довольно подробно рассказал о том, как «Звенигород» соединил мать и дочь.

Заметку прочитал комсомолец Иосиф Котвицкий, служивший в армии, в Житомире. Его заинтересовала судьба Нины, и он спрятал номер журнала на дно своего чемодана. И как это ни удивительно, после демобилизации попал он со своим чемоданом как раз в тот самый город, где Нина жила. Приехал в Караганду по комсомольской путевке, разыскал Нину. Они познакомились, подружились, а потом и поженились.

Прошло еще несколько лет, и вот в 1964 году, когда переписка наша с Гудевыми постепенно стала сходить на нет, я попала в Караганду в дни декады русской литературы в Казахстане.

Из карагандинских записей

Чудеса да и только! Нину Гудеву десять лет назад искали по всей стране и нашли. А здесь, где она живет, ее найти не могут. Адресный стол дал справку: «Не проживает», так что разыскиваю Нину вторично.

… Утром дети водили меня по городу. Показывая на осенние кустики на площади, сказали с гордостью:

— Они уже совсем скоро деревьями будут! Глядя на новые высокие дома, объяснили:

— Таких домов у нас еще очень много будет.

В этом шахтерском городе, молодом и современном, где уже столько сделано, построено, слово «будет» очень часто звучит в устах и детей и взрослых.

Молоденькая подавальщица в столовой доверительно сообщила мне:

— У нас женщинам лучше жить, чем у вас: у нас мужчин больше, чем женщин. Еще много свадеб будет.

Помогли мне журналисты, которые всегда все знают. Они выяснили, что в Караганде два дома инвалидов, но ни в одном из них мать Нины уже не работает. Все же местные журналисты разузнали, что как-то на вечере самодеятельности ткацко-трикотажной фабрики выступала девушка по фамилии Гудева. И вот мы подъезжаем к одному из белых коттеджиков на Коммунистической улице… Вспоминаю слова Олечки, московской первоклассницы, которая рассказывала подругам:

— Мы квартиру получили, у нас теперь так красиво, как в кино.

Гудевы тоже недавно отпраздновали новоселье, и приехавшие журналисты могли с полным правом на этот раз красочно описать в газете новенький, с иголочки, дом, небольшие уютные комнатки, празднично накрытый стол. Все «как в кино».

Только хотели мы с Софьей Ульяновной и Ниной обняться, как между нами возникла преграда — штатив с проводами и микрофоном.

— Дайте женщинам поплакать без микрофона, — пошутил Иосиф Иванович Котвицкий, муж Нины.

По-разному отнеслись к нашей встрече младшие Котвицкие — их было двое. Валерик с любопытством всех разглядывал, а Сережа стоял нахмуренный, чем-то недовольный. Оказалось, он рассчитывал почему-то, что я на мотоцикле прикачу, а я — на простом такси.

Узнала я в тот день многие подробности Нининой жизни, узнала и о том, что, когда она десять лет назад Приехала в Караганду, она пролила немало слез. Несмотря на радость встречи с матерью, скучала по украинским садам, по своим подружкам.

Когда появился молодой шахтер Иосиф Котвицкий, по словам Софьи Ульяновны, «Нина повеселела, и все у нас пошло хорошо и уважительно».

Перед нашим отъездом Иосиф Иванович поставил на стол бутылку шампанского и произнес тост: «За «Звенигород», который нашел матери дочку, а мне жену».

Но и на этом история «Звенигорода» еще не кончается. Наоборот, тут-то она и получает свое совсем неожиданное продолжение. Карагандинские журналисты, увлеченные историей семьи Гудевых-Котвицких, расписали нашу встречу, сообщили о ней в ТАСС. Вслед за этим появились заметки во многих газетах, и, когда я возвратилась домой, в Москву, я нашла на своем столе семнадцать писем. Самые разные люди, чьи судьбы были похожи на судьбу Гудевых, просили меня помочь им найти детей, потерянных в годы войны.

Что было делать? Направить все эти письма в управление милиции? Но там требуются точные данные, а если их нет? Опубликовать письма в «Литературной газете», — у нее читателей миллионы, может, кто-то отзовется? Случайно, как раз во время моих раздумий, мне позвонили из редакции «Последних известий по радио». Приближался Новый год, и писателей приглашали выступить. Тогда-то мне и пришла в голову мысль: а что, если поискать по радио потерянных в войну детей?

Редакция «Последних известий» горячо поддержала эту мысль.

С Владимиром Дмитриевичем Трегубовым[1] из «Последних известий» невозможно разговаривать. Едва начнешь ему что-то говорить, он перебивает: «Понял, понял». Только хочешь рассердиться — оказывается, он и правда все понял.

Но сегодня он не перебивал. Наоборот, заинтересованно расспрашивал. Мы старались себе представить: какой должна быть передача, сколько времени она будет длиться, по какой программе ее пустить?

Письмо Валентины Дмитриевны Яковенко из Мелитополя лежало на моем столе, когда я вернулась из Караганды после встречи с Гудевыми. Оно было в числе тех семнадцати, которые натолкнули меня на мысль о поисках по радио.

В.Д.Яковенко писала:

«Недавно в нескольких газетах я прочла о том, что вы помогли разыскать девочку, потерянную во время Великой Отечественной войны… С такой же просьбой обращаюсь и я к вам. Вы как мать, как женщина, как советский человек поймете мое страшное горе матери, потерявшей своего ребенка двадцать три года назад. Двадцать три года, как нет со мной моей девочки, и все эти двадцать три года моя рана кровоточит. Родная! Помогите мне ее отыскать.

Пишу, при каких обстоятельствах потерялась моя дочь Буртовская Алла Апполинарьевна, рождения восьмого мая 1939 г.

Это было на второй день Отечественной войны. Из г. Барановичей я выехала вместе с мужем, прямо с места работы, а ребенка (как мне потом сообщил очевидец) вывезла соседка, Петропавловская Татьяна Ивановна, дочь которой Мария Петровна выехала вместе с нами.

Всю войну и послевоенные годы до сего времени мои поиски оказывались безрезультатными. Сразу после войны, разыскав через адресный стол Бреста Петропавловскую Т. И. и не имея возможности поехать к ней (в связи с длительной болезнью), я написала ей несколько писем в Брест, но ни на одно письмо я не получила ответа от нее, письма мои тоже не возвращались. Я обратилась после этого в органы милиции Бреста, мне оттуда ответили, что Петропавловская Т.И., вызванная в милицию, сказала, что отдала мою девочку в детский дом г. Минска в сентябре 1941 года. На мои запросы из Минска сообщили, что в списках детских домов того времени моя дочь не числится. В 1952 г. я была в Бресте, чтобы лично поговорить с Петропавловский, но ее уже не оказалось в живых, а жена ее сына сказала, что ничего об Аллочке не знает…