— Но откуда? Я просто…

— … просто девочка из Иноземья. Да, ты всегда так говоришь.

— Ты мне не веришь?

— Леди, мне не знакомы другие девочки из Иноземья, но готов спорить, ни одна из них не могла бы схватиться с тремя зетеками и победить их.

Кэнди подумала о своих одноклассницах. Дебора Хакбарт, Рут Феррис. Шалопуто был прав. Любую из них трудно представить на ее месте.

— Ну ладно, — сказала она. — Допустим, я действительно другая. Но почему?

— А это, леди, очень хороший вопрос, — ответил Шалопуто.

После долгого маневрирования в гавани, заполоненной флотилиями лодок, паромов и водных велосипедов, Скеббль привел Паррото Паррото в док Балаганиума. Хотя рыбу они утопили в проливе за несколько миль от острова, вонь зетеков насквозь пропитала их одежду, а потому прежде, чем отправляться по забитым людьми дорожкам, команда решила приобрести какие-нибудь более приятные для носа наряды. Это оказалось несложно. За долгие годы предприимчивые торговцы установили свои прилавки прямо рядом с доками, понимая, что многие гости, прибыв на Балаганиум, захотят избавиться от рабочей одежды и купить нечто более подходящее, в духе карнавала. На этом запутанном маленьком базаре оказалось никак не меньше полусотни прилавков, и их владельцы — башмачники, сапожники, изготовители тростей, брюк, пиджаков, корсажей, костюмов и шляп, — что есть силы нахваливали свой товар

Стоило ли говорить, что они продавали множество яркой и самой невероятной одежды: поющие ботинки, шляпы-аквариумы, отражающее нижнее белье, но лишь Чарри (купивший поющие ботинки) поддался на навязчивую рекламу торговцев. Остальные выбрали удобную одежду, которую можно будет спокойно носить, когда они покинут Балаганиум.

Остров Карнавалов оказался именно таким, каким, по мнению Кэнди и Шалопуто, он должен быть, и даже лучше. Он привлекал жителей всего архипелага; здесь встречались самые разные формы и лица, одежды, языки и манеры. Гости с Внешних островов — например, с Пятнистого Фрю и Закраины, — одевались просто и практично, и их представление о карнавале ограничивалось новым плащом или маленькой флейтой, которая играла, пока они прогуливались между рядов. Прибывшие с Ночных островов — с Хафука, Вздора и Иджита, — были одеты как беглецы из сна волшебника; их маски и костюмы казались столь фантастичными, что трудно было разобрать, где кончается зритель и начинается представление. Гости с Коммексо предпочитали одеваться с холодной сдержанностью. Многие носили небольшие воротники, проецировавшие на лица движущиеся образы: маски цвета и света. Чаще всего на экранах-лицах разыгрывались приключения Малыша Коммексо.

Наконец, были создания — и немало, — которым, подобно Шалопуто, не требовались краска и свет, чтобы стать частью удивительного карнавала. Создания, рожденные с мордами, хвостами, чешуей и рогами, чьи формы, голоса и поведение сами по себе являлись фантастическим представлением.

И что же все эти гости Карнавала собирались смотреть?

Все, чего ни пожелают их жаждущие развлечений сердца и души. В одной палатке шли бои микенсианских жуков, в другой — танцы астрального тела, в третьей находился цирк с семью аренами и с труппой динозавров-альбиносов. Здесь был зверь фингус, который мог просунуть свою морду вам в голову и прочесть мысли. За соседней дверью тысячеголосый хор птиц мунгуаламиза исполнял отрывки из Шмелей Фофама. Куда ни посмотри, всюду были шоу. Где-то показывали Электрического Младенца, чью голову утыкивали разноцветные лампочки, а поэт Фебид читал эпические поэмы, поставив на макушку свечи; кто-то демонстрировал существо под названием фрейд, которого называли животным и которого следовало увидеть, чтобы поверить в его существование: это было не одно, а целое множество созданий, каждое из которых пожирало другое, являясь «живым свидетельством кровожадного аппетита».

Если вам не хотелось идти в палатку, всегда можно было заняться чем-нибудь на открытом воздухе. Здесь показывали динозавра, «недавно пойманного Роджо Пикслером на пустошах Внешних островов», копытного зверя размером с быка, который искусно ходил по высоко натянутой проволоке, а также предлагали прокатиться на традиционных для таких мест горках, чьи владельцы заявляли, что именно их аттракцион — самый восхитительный и страшный.

Воздух полнился тысячами запахов: пирожки, карамель, опилки, газолин, пот, дыхание, сладкий дым, кислый дым, полусгнившие фрукты, фрукты, сгнившие уже давно, эль, перья, огонь. И если у счастья был запах, то именно он витал в воздухе Балаганиума. Запах, скрывавшийся за всеми остальными. Остров не уставал предлагать своим гостям сюрпризы. За следующим углом, в следующей палатке или шатре вас всегда поджидало что-нибудь новое. Разумеется, любое место, излучавшее такой свет, имело и свою тень. Свернув с основного прохода за угол, группа оказалась в месте, где музыка была не такой удалой, а огни — не такими яркими. Здесь в игру вступало более неприглядное, коварное волшебство. В воздухе разносились цвета, создававшие едва различимые формы, а затем исчезающие без следа; доносившаяся музыка звучала подобно хору разгневанных детей. Справа и слева из-за пологов кабинок выглядывали люди или взлетали над ними, меняясь в прыжке на фоне вечернего неба.

Но компания пришла в нужное место. Прямо перед ними висело большое полотно, на котором было написано: ШОУ УРОДОВ, а ниже — яркие плакаты с грубо намалеванными невероятными созданиями. Существо с бахромой из рук и щупальцев вокруг огромной головы; мальчик с телом рептилии; зверь со странным сочетанием частей тела, хаотично сложенных вместе.

Глядя на это, зетек Метис быстро понял, что с ним собираются сделать. Он начал метаться по клетке, осыпая всех проклятиями. Казалось, грубо сколоченная клетка сломается под его напором, но все же она выдержала ярость создания.

— Может, его стоит пожалеть? — спросила Кэнди.

— После того, что он сделал? — удивилась Галатея. — Вот уж вряд ли. Будь у него возможность, он бы тебя преспокойно убил.

— Наверное, ты права.

— И рыбу испортил, — добавил Шалопуто. — Настоящий злодей.

Зетек понял, что говорят о нем, и успокоился, переводя полный ненависти взгляд с одного собеседника на другого.

— Если бы взгляд мог убивать… — пробормотала Кэнди.

— Теперь мы вас оставляем, — сказал Шалопуто Скебблю, когда они находились в нескольких метрах от шоу уродов.

— Вам тоже кое-что причитается, — сказал Мицель. — Без вас мы бы никогда его не поймали. Особенно без Кэнди. Боже! Какая отвага!

— Нам не нужны деньги, — ответила Кэнди. — Шалопуто прав. Мы лучше оставим вас, чтобы вы смогли его продать.

Они остановились в нескольких метрах от входа и начали прощаться. Хотя их знакомство было недолгим, они дрались бок о бок, и потому в их расставании чувствовалась глубина, которой бы не было, проведи они время в обычном спокойном плавании.

— Как-нибудь загляните на Ифрит, — сказал Скеббль. — Там нет солнца, но вам всегда будут рады.

— У нас, конечно, есть кое-какие жуткие зверюги, — добавил Мицель, — но в основном они живут в южной части острова. А наша деревня — на северной стороне. Называется Пигея.

— Мы запомним, — сказал Кэнди.

— Не запомните, — усмехнулась Галатея. — Мы просто рыбаки, которых вы встретили во время своих приключений. Вы и имен-то наших не вспомните.

— О, она вспомнит, — сказал Шалопуто, глядя на Кэнди. — Она вспоминает все больше и больше.

Это была довольно странная фраза, поэтому все просто решили не обращать на нее внимания, улыбнулись и разошлись. Когда Кэнди обернулась в последний раз, четверка тащила клетку с Метисом под полог внутрь балагана.

— Думаешь, они его продадут? — спросила Кэнди.

— Наверняка, — ответил Шалопуто. — Он же такой урод. А люди платят деньги, чтобы поглазеть на уродов, разве нет?

— Думаю, да. А что ты имел в виду, когда сказал, что я вспоминаю?

Шалопуто некоторое время смотрел себе под ноги и кусал губы. Наконец, он сказал: