Концепция Парето весьма пессимистична, так как в ней по сути дела отождествляются оба выделенных нами взгляда на идеологию, и места для иллюзорной идеологии не остается. Менее пессимистична — и более реалистична — концепция Парсонса. Американский философ и социолог трактует идеологию как комплекс идей, убеждений, верований, установок и ценностей, тем или иным путем возникший в пределах некоторой социальной общности и служащий оправданию мотивов и целей ее членов, их социального поведения. Идеология выступает как средство социальной адаптации ее носителей, позволяющее снимать социально-психологическое напряжение и противопоставлять свои поведенческие акты действиям чуждых общностей; идеология «устроена» так, что подводит под это противопоставление мотивов осуждения деятельности членов иных коллективов. Идеология, согласно Парсонсу, есть система верований (belives), разделяемых членами некоторого коллектива (society), система идей, которые направлены на «ценностную интеграцию» данного коллектива. Подобно Парето, «идеология» в смысле Парсонса выводится за рамки противопоставления «истинное — ложное»; но в отличие от итальянского мыслителя, у Парсонса она не попадает под характеристику психики в терминах дискурсивного (разумного, логичного) и внедискурсивно-глубинного. Как нормативное образование, она просто лежит в ином плане.

В этих — и подобных им — характеристиках «идеологии» отмечаются и другие особенности комплексов идеологических представлений, как то: фундаментальная роль в них специфических языковых и символических форм (ср. известный анализ, произведенный Э. Кассирером); терпимость к логическим противоречиям; независимость (разумеется относительная, в той или иной мере) идеологем-клише, включая одобряемые идеологией цели деятельности и пути их достижения, от познавательных реалий; жесткость (ригидность) ценностных установок; преобладание волевых компонент над рациональными в поведении носителей идеологии, и т. п.

Сразу же отметим и еще одно примечательное обстоятельство: родство идеологии (в рассматриваемом нами смысле) с мифологией. Речь идет не только о сходстве «идеологии» с так называемой социальной мифологией, определяемой как «особый тип духовной деятельности по созданию и распространению политических мифов», связываемый с идеологической практикой XIX–XX столетий[5] — в этом ее понимании она фактически совпадает с интересующим нас феноменом идеологии — но и о мифологиях, возникших на заре человеческой истории. Чтобы в этом убедиться, достаточно привести следующую характеристику мифологии последнего рода: «неспособность провести различие между естественным и сверхъестественным, безразличие к противоречию, слабое развитие абстрактных понятий, чувственно-конкретный характер, метафоричность, эмоциональность — эти и другие особенности первобытного мышления превращают мифологию в очень своеобразную символическую (знаковую) систему, в терминах которой воспринимался и описывался внешний мир».[6]

Глубокое исследование первобытного мышления, произведенное Люсьеном Леви-Брюлем, показало, что, пронизанное мифологическими представлениями, оно значительно отклоняется от привычного нам логического мышления, и поэтому французский этнолог назвал его паралогическим, то есть, грубо говоря, дологическим, так как оно не удовлетворяет требованию логики, запрещающей противоречия в мысли и допускает отождествление совершенно разнородных явлений — части и целого конкретной социальной общности и ее тотема и др. То, что паралогичность (в целях благозвучия предпочитают говорить о прелогичности) не распространяется на конкретную практическую деятельность «наименее развитых этносов» (что вполне понятно: трудовые действия носителей первобытного мышления не могли не подчиняться «логике вещей», запечатленных в правилах формальной логики), не снимает мощи паралогического в их мыслительной активности, так как она полна мистико-мифологических представлений.

В контексте концепции «первобытного мышления», восходящей в значительной мере к идеям Леви-Брюля и развитой далее (в несколько ином плане) К. Леви-Стросом, рассмотрение «идеологии», казалось бы, естественно ввести в контекст воззрений таких мыслителей, как, скажем, Ф. Ницше или З. Фрейд. Но мы остережемся вступать на этот путь, так как сами концептуальные конструкции этих авторов при ближайшем рассмотрении оказываются некоторыми идеологиями (и мифологиями), нагруженными «иллюзорными представлениями».

Не вдаваясь в детали, назовем одну из работ Фрейда — «Будущее одной иллюзии». В этой работе ложность — «иллюзорность» религиозных представлений с их верой в Бога и Божественную благодать, в загробную жизнь и посмертное воздаяние принимается как нечто само собой разумеющееся, не требующее доказательства. Между тем мощный поток человеческой культуры, на протяжении веков культивировавшей не просто религиозные догматы, но и магию, мистику и оккультные явления, нельзя просто отбросить, объявив «иллюзией». За последние 200 лет в него влились парапсихологические исследования, которыми всерьез занялись физики — экспериментаторы и теоретики; имеется нарастающий массив фактов, говорящих в пользу реальности и «жизни после жизни», и еще более «странных» явлений (типа «внетелесных переживаний» и палингенесии). «Антирелигиозный» тезис требует обоснования, а не умозрительных психоаналитических «изысков», хотя бы и приводимых под флагом «научности».

В свете уничтожающей критики установки на «научность» вне сферы собственно науки, которую дал Н.А. Бердяев в труде «Смысл творчества», критики, к которой, я думаю, ничего ни прибавить, ни убавить, становится все более убедительным взгляд на психо-социолого-этнологические штудии данной ориентации как на вполне определенную идеологию, а именно идеологию атеистическую, в узком смысле ‑ антихристианскую. Пагубная же сущность подобной идеологии полностью обнажилась в социальной практике, «мотором» которой служили политические мифологии нацизма и особенно ленинизма-сталинизма.

Таковы те причины, по которым мы оставляем в стороне многочисленные изыскания в области «иллюзорных идеологий» авторов фрейдистской, неофрейдистской и атеистически-экзистенциалистской ориентации и сосредоточиваем внимание на, так сказать, технической стороне дела: на систематизации признаков идеологии в том смысле, в каком мы условились применять это понятие — как некую мифологию.[7]

Уточнению постановки задачи послужат следующие три замечания.

Первое. Отправной точкой нам послужит рубрикация идеологем-свойств, которая была предложена немецким философом И. Цельгером, опиравшемся на монографию Саламуна и Топича[8] (со ссылкой на совместную с А. Таферсхофером статью 1982 года).[9] Однако мы изменим терминологию этого автора, модифицируем и расширим его подходы, выделив логико-семиотический аспект проблемы, а также свяжем ее с вопросами логики текста. При этом мы будем стараться показать, в каком отношении друг с другом находятся излагаемые идеологемы.

Второе. Вместо термина «идеология» (или наряду с ним) мы будем использовать термин «мифология». В свете сказанного выше о «политической мифологии» ясно, что для современного общества «идеология» имеет по сути дела то же значение, что и «(политическая) мифология»; и это значение родственно его значению применительно к культурам далекого прошлого. Рост образования, развитие науки и техники, как на это неоднократно указывалось, не препятствует тому, что в сознание членов человеческих коллективов, в массовую психологию могут внедряться или в ней возникать системы представлений (или элементы таких систем), которые с полным основанием можно квалифицировать как мифы. Примером может служить пресловутый миф о «жидомасонском» заговоре, время от времени оживающий в коллективном сознании определенных социальных групп Западной Европы и России. «Мифология», о которой здесь говорится, это, по сути та же «идеология», быть может, более резко выраженная.