Отстраниться от мира. Выдавить себя из реальности, как воду из губки. Собраться в одно единое самодостаточное Я. Миры каждый творит сам для себя, и сам из себя. Больше не из чего.

Распахнуть себя во всю ширь, насколько хватит воображения. Дать своему Я полную волю — воплотиться тем единственным, одному ему присущим образом, который только и возможен. Открыть глаза и принять этот мир во всей его полноте. Раствориться. И вычленить из этого непостижимого огромного Я свое маленькое неизменное я.

Вот, собственно, и всё.

Я так и сделал. И мир вышел что надо — то есть, что мне надо. Сам ведь делал, для себя. Лучше и не придумаешь, сколько ни старайся. И всё в этом мире подчинено моей воле…

Мда… кстате, о воле и подчинении.

Сам я остался плотью от плоти того мира, где родился. А как же иначе? Эту связь никак не порвешь, ни в каком ином мире не спрячешься. А когда отказываешься от дарованной тебе на родине свободы воли… ну, тогда не жалуйся, сам виноват.

Невозможно выжать губку досуха. Вот и я тоже… Угораздило же при жизни привязаться к этой безделушке! За неё-то меня и вытащили. И не отпустят, пока я не исполню…

— Джинн, слушай мою волю!

А я что, я слушаю. Как будто у меня есть выбор… Нет у меня никакого выбора в этом мире, сам когда-то отказался. Сознательно.

— Слушаю и повинуюсь, хозяин.

Дурак он, мой хозяин. И желания у него дурацкие.

Тридевятым царством, тридесятым государством управлял Кощей Бессменный. Ну, как управлял — сами можете представить, не маленькие. Коррупция, инфляция, репрессии и все такое прочее. Короче, надоел он всем хуже горькой редьки. И вот решил один добрый молодец, по имени Иван-дурак, Кощея извести и страну свою ослобонить.

Пошел он, значит, по свету, искать смерть кощееву. Шел-шел и пришел в дремучий лес. А там, надо заметить, жила Баба Яга, древняя старушка с больными ногами. Ну, Иван как завалится к ней в избу, как гаркнет молодецким голосом: «Эй, ты, старая хрычевка! А ну, напои добра молодца, накорми, в баньке попарь да спать уложи, а потом говорить будем!» Бабка с полки скатилась, накормила-напоила Ивана чем смогла, а потом и поведала ему — есть, мол, в море Окияне остров Буян, вулканического происхождения. А на том острове растет дуб, на дубе сундук, а уж там заяц, утка, яйцо, иголка и т. д. Ну вот а на конце иглы и наколота смерть кощеева.

Пошел Иван к морю, нанял перевозчика, к острову приплыл. Точно-есть такой дуб! Залез на него, снял сундук, открыл его… А сундук взял и взорвался. И не стало Ивана-дурака.

Так Кощей избавлялся от желающих убить его.

Жила-была на свете одна сказочная красавица. Такая уж у них, сказочных красавиц, доля — жить да быть. А проходило ее житьё-бытьё в комнате на самом верху высокой башни. На 16 этаже, если точнее. Под самой крышей, зато с балконом. И недорого.

Каждый вечер сказочная красавица выходила на балкон подышать свежим воздухом и полюбоваться на закат. Это у нее вошло в привычку.

Однажды, сидит она на балконе, смотрит в синюю даль — вдруг видит, пыль заклубилась. Это скачет из синей дали Добрый Молодец на лихом коне. Доскакал до башни, гикнул, коня пришпорил — и допрыгнул вместе с конем до самого 16 этажа. Само по себе уже достижение. А он мало что допрыгнул — так еще ухитрился сказочную красавицу в прыжке обнять и в уста сахарные поцеловать — да не как-нибудь мельком, а так задушевно, что у девушки аж голова закружилась.

А когда она сумела сфокусировать зрение — Доброго Молодца уже и след простыл, только опять вьется пыль вдалеке да мелькает в ней лошадиный хвост.

Целый день Красавица пробыла под впечатлением. А когда настал вечер и она вновь вышла по привычке на балкон — откуда ни возьмись, опять прискакал Добрый Молодец, опять пришпорил коня, подпрыгнул — и поцеловал Красавицу так же темпераментно, как и в первый раз.

«Это он неспроста, — подумала Красавица, глядя вслед удаляющемуся всаднику. — Кажется, молодой человек серьезно настроен».

На следующий день — а точнее, вечер, вышла опять Красавица на балкон, стоит, вспоминает прекрасного юношу. «Если, думает, он так целуется, да еще верхом на коне — то каков же он, когда…» — а додумать она не успела, потому что снова прискакал Добрый Молодец, гикнул, прыгнул, поцеловал — и она как-то потеряла мысль.

Пришел следующий вечер — и снова прискакал Добрый Молодец, снова запечалтел на Красавице поцелуй и ускакал, оставив девушку в некотором недоумении.

Следующий вечер — то же самое, прискакал, взял высоту, впечатал в губы сахарные очередной поцелуй и был таков.

Следующий вечер — снова скачет, берет разбег перед прыжком. Красавица к губам рупор поднесла и кричит ему:

— Молодой человек! Погодите целоваться, давайте поговорим.

Остановился Добрый Молодец, голову задрал, ждет, когда Красавица эту трубу от губ сахарных уберет.

— Слушай, Добрый Молодец, — говорит Красавица, — ты что, так и будешь тут на своей лошади прыгать? В то время как я уже четвертый день жду, вся такая готовая, в прозрачном пеньюаре!

— А чего ждешь-то? — не понял Добрый Молодец.

— Жду, когда ты с коня слезешь!

— Так я же тогда не допрыгну!

— А ты по лесенке, по лесенке. Дверь видишь? Домофон 7846, 16 этаж, 48 квартира.

— А зачем? Я же и так тебя поцеловать могу.

— Поцеловааать? А ты что, ни к каким более решительным действиям приступать не хочешь?

— А что, уже время? — обрадовался Добрый Молодец. — Для решительных шагов? Значит, мне уже можно тебе, например, цветы подарить?

Убрала Красавица рупор, плюнула на все это со своего 16-го этажа и пошла спать. А Добрый молодец потоптался-потоптался внизу, плечами пожал, развернул коня и отправился в бордель, где снял какую-то квадратную плоскомордую деваху. Потому что одно дело — секс, а другое — возвышенные отношения с дамой сердца.

Угу… Начало классическое. Пришла девочка в дом к медведям, напакостила и легла спать, не снимая лаптей.

Вернулись медведи…

Папа: — Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места?!

Мама: — Да ты сам, небось, и сдвинул! Кому это еще надо?

П: Да нет, говорю тебе, мой стул кто-то сдвинул с места! И твой, кстати, тоже!

М: А по-моему, они так и стояли!

Медвежонок: Пап, Мам! А мой стульчик кто-то…

П и М (хором): Не встревай, когда старшие разговаривают!

Папа: Кто хлебал из моей чашки?!

Мама: А ты бы подольше копался!

П: Ты, что ли?

М: А хоть бы и я! Все уже остыло давно! Я обед на стол поставила, куда тебя черт понес вдруг гулять?

П: Тебе своей мало?

М: Ой! А кто хлебал из моей чашки?!

Медвежонок: А кто хлебал…

П и М: Замолчи!

Медвежонок (подвывая и размазывая слезы): И всю выхлебааал!

М (бросив взгляд на мишуткину чашку, набрасывается на мужа): У ребенка кашу сожрал!

П отбивается.

Мишутка воет.

В ход идет сломаный детский стульчик и пустой чугунок.

… а в это время в соседней комнате мирно спит девочка Маша…

Медведи грызлись, орали, и спать им как-то не хотелось. А Маша выспалась, потянулась, слезла с кроватки, вылезла в окно и пошла домой. Она ничего такого и не заметила. Потому что была глухонемая.

История эта произошла в одном маленьком сказочном королевстве. Сказочным оно считалось чисто номинально; королевство было такое маленькое, что серьезных чудес в нем никогда не происходило. Так, ерунда всякая.

В этом королевстве, как водится, жил принц. Не только он один, конечно, но сказка будет именно о нем.

Принц, как это обычно и бывает в сказках, любил пастушку. Чистой и возвышенной платонической любовью. Она отвечала ему взаимностью. То есть тоже любила втайне и издалека. И то сказать — кто она такая, и кто он такой! Так только в сказках бывает, что простые пастушки выскакивают замуж за высокородных. А наше королевство, как мы помним, хоть и было сказочным, но все же не настолько. И пастушка, как девушка умненькая и практичная, особо на такие чудеса не рассчитывала.